Всё из-за одного предательства.
Мне больше нечего говорить. Возвращаюсь в больницу и просто падаю камнем на диван в коридоре. Опустошенный, выпотрошенный, погрязший во лжи.
* * *
Прошло больше трёх суток с момента нашего разговора. Тимура прооперировали, удалили доброкачественное образование. Он пришёл в себя и находится в палате.
Люська уже навещала сына, но без няни, разумеется, обойтись не смогла. Притащила Женю, а сама сидела рядом.
Я к Тимуру ещё не заходил, всё время шатаюсь по больнице, как привидение. Не ел, не спал толком, даже в душ не ходил. Оброс, выгляжу как мертвец.
До сих пор в груди болит. Меня предали или я сам себя предал, когда решил быть благородным, поступить правильно… Это было ошибкой. Меня обвели вокруг пальца, а я был настолько слеп, что не разглядел подставы, но что хуже всего, даже не подумал о предательстве близких людей…
— С сыном всё хорошо, — заискивающе говорит Люська. — Это же так хорошо, Хан. Правда?
— Я безумно рад, что операция прошла успешно. Тимур здоров — и это главное.
— Ты к нему пойдёшь? — интересуется Люся.
Я бросаю на неё равнодушный взгляд и отхожу в сторону. Покурить. Снова.
— Тимур тебя звал. Ты зайдёшь к нему? — снова семенит за мной.
— Пусть к Тимуру его настоящий папаня сходит. Ты хотя бы знаешь имя того трахаря?
— Нет, — отвечает тихо. — Прости. Мне жаль. Я тогда так сильно на тебя разозлилась, что напилась в клубе и не помню, как, с кем…
— Заткнись, ради всего святого.
Сам думаю лишь о том — смогу ли я оставить Тимура?
Прикипеть к Тимуру легко получилось. Я видел в нём своего, хоть злые языки шептали: не похож на тебя, совсем не похож. Я цеплялся за мысль, что не всегда дети идут в отцов, мой — в мамку пошёл.
Оказывается, я там вообще просто мимо пробегал.
Пойду ли я к Тимуру? Да, без вопросов пойду. Чуть позже…
Пока решить пытаюсь, как дальше — без него.
Я попросил заново результаты проверить, для себя. Тимур — не мой сын.
Теперь я точно это знаю, но мысленно отрубить его от себя не получается.
В голове сразу коротит и картинками частит: его первые шаги, его первый, звонкий смех, первое «па-па-па…»
Как это можно вычеркнуть? Как выставить за порог чужого, но такого родного…
— Хан, прости меня. Мне жаль, что у нас так плохо всё вышло, — всхлипывает Люся.
— Врёшь ты. Тебе жаль лишь себя. Жаль, что не вышло сесть на шею на всю жизнь. Жаль, что ложь всплыла, а ведь она всё равно когда-нибудь бы всплыла. И что тогда? На что ты надеялась?
Поворачиваюсь к ней лицом и смотрю ей в глаза — змеиные и холодные, с толикой злобой. Да, не жаль ей наших несостоявшихся отношений, по хорошей жизни уже скучает, нули в голове подсчитывает.
— Я думала, что у нас всё получится. Что ты меня полюбишь, что второй ребёнок появится, и тогда…
— И тогда ты с меня уже не слезешь. Вот хер тебе, а не сладкие мечты.
Двигаю её плечом, снова направляясь к зданию больницы.
— К сыну сходишь? Или о девке своей думаешь?! Уже наверное мысленно её во всех позах имеешь?! — шипит злобно вслед.
— Нет, Люська. Мысленно я у неё прошу прощения. За всё дерьмо, что произошло не по её вине. И, знаешь, я вроде не кретин, а у меня слов нужных не находится. Тебе я могу тысячу слов сказать — ни одного хорошего, а ей — и «прости» выдавить будет сложно.
— Будешь мне о любви к ней рассказывать?! Ты?! Не смеши! Тебе сорок один исполнится, а ей… ей… сколько лет?! Тебе нужна взрослая и опытная, женщина твоего возраста, примерно, чтобы на жизнь одинаково смотреть, а…
— Заткнись, Люся. Мне нужна та, рядом с которой жить хочется. Готова к встрече с юристом?
— Значит, развод?
— Окончательно, да. С прислугой созвонился. Все твои вещи уже упаковали. Вещи Тимура…
— Вот с этим повремени! — бросает с внезапной ожесточённостью мне в лицо и тычет пальцем в грудь.
— Не понял.
— Вещи Тимура.
Люся пыхтит злобно, словно носорог перед атакой. Я начинаю беспокоиться, как бы её нос, отреставрированный хирургом, по швам не разошёлся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вещи Тимура к моим не присоединять! Я их не заберу.
— Новые купишь? Твоё дело. Только не забывай после выписки рекомендации врачей соблюдать и не…
— Я вообще об этом беспокоиться не стану. Не моя забота! — трясёт головой, ерошит свою укладку. — Ты хочешь со мной развестись и выставить из своей жизни, как кошку бездомную?! Хорошо! Только кошки гуляют сами по себе, без выводка беспомощных котят. Я напишу отказную от Тимура и родительских прав на него!
— Ты хочешь бросить своего сына?! — хватаю за плечи, встряхивая. — Ты ёбнулась головой?
— Тимур. Мне. Не нужен. Ясно?! Мне этот ребёнок был нужен только в браке. В семье! Неужели ты думаешь, что я его одна стану тянуть и нянчить?! Нет! К тому же неизвестно… что с ним будет дальше! Сегодня — доброкачественная опухоль, завтра — злокачественная, затем рак и космические суммы на лечение. А ещё знаешь, что означает для меня ребёнок?! Мать-одиночка! Без шансов встретить нормального мужика, с которым я могу быть счастлива. Так что нет, дорогой почти бывший муж… Я этого ребёнка себе оставлять не буду. Пишу отказную.
— Он… твой сын, Людмила. Не тупи. Ты что творишь, кукушка ебанутая?!
— Я говорю тебе правду. Я его не заберу. Всё. Точка. А ты, если так сильно любишь Тимура, оставишь его себе. А я посмотрю, как ты станешь с ним счастлив, — расплывается в мерзкой улыбке. — Твоя любимая соплячка Диана посмотрит на сорока однолетнего мужика с чужим ребёнком на руках и плюнет. В твою сторону. Совет да любовь, как говорится. Ну, что?! Когда приедет твой юрист? Я прямо сейчас готова подпись поставить, там, где надо!
Глава 24
Темирхан
Через час сижу в кафе, напротив здания больницы, за столиком, Люся нервно расхаживает рядом, ожидая приезда юриста. Он приезжает, как и договаривались, без лишних отступлений оформляет наш развод.
Я до последнего момента не верил, что Люська напишет отказную от Тимура. Но она потребовала отдельный бланк, внимательно перечитала его, послушала всё, о чём поведал ей юрист, и взяла в пальцы дорогую ручку, медленно-медленно, по сантиметру поднося к нужной черте.
Я забыл, как дышать, глядя на движения её длинных пальцев с ярким маникюром, а Люська, опустив кончик ручки на бумагу, подняла на меня победный взгляд и улыбнулась широко, поставив после этого решительный росчерк.
Всё кончено.
Потом Люська поспешила на выход, вызвала такси и поехала забирать свои вещи из моего дома.
Думаю, такая, как она, в жизни не пропадёт. Говно не тонет, знаете ли.
Потом я, игнорируя лишние мысли, направляюсь в больницу. В голове — траурный хор чертей, собранных со всех девяти кругов ада.
Я не знаю, как поступить. Не знал до последнего момента, как переступил порог палаты, где находился Тимурка.
Нянечка Женя дремлет в глубоком, просторном кресле.
Тимурка лежит посередине больничной кровати, на спине, подогнув левую ногу в колене, и спит. Он спит, как звезда.
Крохотная такая звёздочка, забытая и чужая. Никому не нужная.
Я подошёл и наклонился. Тимур за трое суток в больнице немного похудел, личико заострилось. Осторожно подтянул тонкое одеяло повыше и укрыл его. Почувствовав тепло, он медленно расслабляется, вытягиваясь всем телом, открывает глаза, сонно хлопает ресницами, улыбается мне через сон:
— Па… — и тут же снова начинает сопеть, прикрыв ресницы.
Сердце облилось кровью и трепыхнулось в груди раз десять, не меньше, за эти пару секунд.
Я понял, что не знаю, как дальше сложится моя жизнь. Но я не смогу оставить Тимура, не смогу выкинуть его из своей жизни. Пусть он мне по крови не родной сын, но стал дорогим и близким.
— Простите, я задремала. Не заметила, как уснула, — бормочет няня, усаживаясь в кресле.
— Всё в порядке. Женя, разговор есть. Выйдем?
