царапает внутренности.
— На твоей заднице будут мои инициалы, чтобы ты знала, что принадлежишь мне.
Она стонет, но этот стон с оттенком боли, пока я заканчиваю выводить первую букву G на ее коже. А затем вырезаю N рядом с ней. К тому времени, как я заканчиваю, мой член как стальной стержень внутри ее влагалища, а она сжимает меня так крепко, что я не уверен, где начинается она и заканчиваюсь я.
— Трахните меня, сэр, — умоляет она, оглядываясь на меня через плечо.
Я хватаю ее за бедра так сильно, что на них остаются синяки. Потребность доминировать, разрушать и развращать терзает меня изнутри.
— Я сделаю больше, чем просто трахну тебя, Камилла. Я разорву тебя на части. — Я двигаю бедрами внутрь и наружу яростными движениями, вбиваясь в нее глубоко и сильно, несмотря на то, что знаю, что это её первый раз. — И ты возьмешь всё, что я тебе дам, — ворчу я.
Несмотря на грубость, она выгибает спину, словно приглашая к большему. Я фокусируюсь на своих кровавых инициалах, вырезанных на ее ягодицах, и чуть не кончаю от одного этого зрелища.
Сильно шлепаю ее по другой ягодице, и она стонет, киска становится еще влажнее вокруг моего члена.
— Я хочу, чтобы ты кончила на мой член, — говорю, крепче сжимая ее бедра и притягивая к себе. — Хочу, чтобы ты доказала мне, какая ты на самом деле грязная маленькая болезависимая шлюха.
Она снова бросает на меня взгляд через плечо.
— Ваша грязная шлюха, сэр.
Я рычу и трахаю ее еще сильнее и глубже, чем считал возможным, пока она не кричит:
— Блядь, да, сэр.
Это предупреждает меня о том, что садистские удовольствия унесли ее прямо с края обрыва в свободное падение. Теснота ее щели становится почти жесткой, когда оргазм накатывает на нее волнами.
Тело Камиллы сильно дрожит от напряжения. Ее глаза закатываются, и я могу сказать, что она не испытывала ничего подобного тому, что чувствует в этот момент. Звуки чистого удовольствия разносятся по подвалу.
Я впиваюсь зубами в ее плечо и крепко прижимаю ее к себе, когда кончаю. Мое семя заполняет ее тугую, девственную пизду. Я даже не могу найти в себе силы заботиться о том, что мы не предохранялись, ведь я заклеймил ее как свою.
Наше затрудненное дыхание наполняет гулкое пространство, пока мы оба приходим в себя после взаимных оргазмов. Неохотно вытаскиваю из нее свой член и встаю, направляясь к раковине у стены, чтобы вымыться.
Я не могу подобрать слов, чтобы сказать ей. Не после того, что только что произошло. Если она ожидала, что я лягу на мягкое одеяло и прижмусь к ней, то ее ждет разочарование. Как я уже говорил ей раньше, секс — это всего лишь сделка.
В этот момент я слышу ее гулкие шаги, спешащие к лестнице.
Я хмурю брови, наблюдая, как она выбегает из комнаты в окровавленной рубашке и едва подобранной юбке. Беги, малышка, подстегивает монстр внутри меня. И все же какая-то часть меня разочарована тем, что она убегает, поскольку это доказывает, что, возможно, в конце концов, она не так порочна, как я.
Она испуганная девушка, которая не может справиться с настоящим садизмом. Мне следовало довериться своему внутреннему чутью, но проблема в том, что теперь, когда я попробовал ее на вкус, ей не удастся сбежать так легко.
Глава 17
Камилла
— Где ты была? — Спрашивает Нат, когда я подхожу к нашему столику в кафетерии. — Ты забыла, что должна была встретиться с нами в библиотеке?
Мое сердце неровно стучит в груди, пока я избегаю ее взгляда.
— Меня отправили на наказание, — вру я, чувствуя тошноту в животе.
Элиас сидит рядом с ней, обняв ее за плечи. Жестокая ухмылка кривит его губы.
— Я никогда не считал тебя бунтаркой, Морроне.
Я пристально смотрю на него, часть меня желает, чтобы между ними ничего не менялось. Конечно, я благодарна, что Нат больше не подвергается его мучениям, но теперь нам приходится терпеть его присутствие на каждом гребаном обеде.
— Заткнись, Элиас. — Я сажусь на свое обычное место напротив них.
Воспоминания о том, что я делала с профессором Ниткиным, возвращаются снова и снова, и жгучие порезы, которые мне пришлось забинтовать под рубашкой, являются постоянным напоминанием. Я бежала так быстро, как только могла, из подвала до самой комнаты в общежитии, радуясь, что не столкнулась ни с кем из знакомых. Или, по крайней мере, ни с кем из тех, кто обратил на меня внимание.
Рубашка, в которой я была, так сильно испачкалась кровью, что я выбросила ее в мусорное ведро, испытывая непреодолимый стыд, когда смывала кровь со своей кожи в душе. У меня перед глазами до сих пор картина того, как вода окрашивается в красный цвет, стекая в канализацию. А после того, как я закончила, вытерлась и перевязала нанесенные порезы, я разрыдалась.
Я рыдала не из-за боли или того, что мы сделали, а потому, что не могу до конца понять, что произошло между нами и почему мне это понравилось. С тех пор я пытаюсь убедить себя, что не наслаждалась этим, несмотря на то, что знаю, что это ложь.
Со мной явно что-то не так.
— Камилла? — Адрианна произносит мое имя, наморщив лоб.
Я встряхиваю волосами.
— Прости, что?
Она вздыхает.
— Я сказала, что Элиас прав. Что с тобой такое, что ты в последнее время влипаешь в неприятности?
Я встречаюсь с ней взглядом и пожимаю плечами.
— Не знаю. Такое ощущение, что все профессора специально цепляются ко мне.
Мои щеки пылают, когда я беру вилку, накалываю ею картофелину и отправляю в рот. Это единственное, что меня отвлекает, пока я пытаюсь выкинуть из головы все мысли о профессоре Ниткине.
Ева прочищает горло.
— Не без оснований. Ты точно не была образцовой ученицей.
Я хмурю брови.
— На чьей ты стороне?
— Это факт, — говорит Адрианна.
— Да, ты не можешь винить никого, кроме себя, — говорит Нат. — Я никогда не забуду выражение лица тренера Дэниелса, когда ты набросилась на него из-за Адрианны. Это было нечто.
Элиас смеется.
— Правда, это было охренительно потрясающе. — Меня удивляет искренний тон его голоса. — Ты действительно поставила его на место.
Мое лицо пылает.
— Прекрасно, в какой-то степени я это заслужила, хотя все, что я делала, — это говорила правду.
Я сосредотачиваюсь на своей тарелке и замолкаю, понимая в глубине души, что вела себя так, чтобы меня отправили к профессору Ниткину.
