— Ровно в половине четвертого, — повторил каретник, поклонившись до самой земли.
Вернувшись домой, г-жа де Розан застала Камилла: он ожидал ее к обеду.
— Ходила за покупками, милая? — целуя ее, спросил он.
— Да, — ответила креолка.
— Для нашего путешествия?
— Для нашего путешествия, — подтвердила она.
За обедом Камилл острил и, развлекая жену, употребил все «хлопушки», имевшиеся в его арсенале. Креолка пыталась улыбнуться, но при этом дважды или трижды судорожно схватилась за столовый нож, глядя на мужа. Тот ничего не замечал.
После обеда — было около половины третьего — Камилл вдруг встал и сказал:
— Поеду-ка в Булонский лес!
— К ужину не вернешься? — спросила г-жа де Розан.
— Мы поздно обедали, — заметил Камилл. — Но если хочешь, дорогая, мы поужинаем вместе, только попозже. И сделаем это в твоей спальне, — прибавил он вкрадчиво, — пусть это будет воспоминанием о прекрасных ночах в Луизиане.
— Хорошо, Камилл, поужинаем попозже, — мрачно повторила креолка.
— До вечера, любовь моя! — попрощался креол; поцелуй его впервые за последние недели был так горяч и продолжителен, что г-жа де Розан невольно вздрогнула.
Женщина редко ошибается относительно истинного значения поцелуя. Госпожа де Розан вообразила на мгновение, что еще любима, и испытала дикую радость: он умрет, оплакивая ее!
Она вернулась к себе в спальню, побросала кое-какие вещи в сумку, потом достала из ящика пистолеты и кинжал.
— О Камилл, Камилл! — глухо пробормотала она, поглядывая на кинжал; в глазах ее, казалось, сверкали молнии. — В меня вселился дух мести, и уже некогда укоротить ему крылья! Если бы я и захотела тебя спасти — слишком поздно! Голос, повелевающий мне: «Нанеси удар!» — через несколько часов скажет тебе: «Искупи свою вину!» О Камилл! Я так тебя любила и еще люблю! Но, увы, более сильная воля, чем моя, повелевает мне за себя отомстить! Сам знаешь, я тебя предупреждала и хотела защитить от своего справедливого гнева! Я говорила тебе: «Уедем! Вернемся под родные небеса! У первого же придорожного дерева мы вновь обретем нашу цветущую любовь!» — но ты не захотел ничего слушать, ты решил от меня сбежать, обманув меня. О Камилл! Камилл! Это я должна была зваться Камиллой, потому что чувствую, как закипает в моих венах кровь при мысли о мести, и, как римская Камилла, я проклинаю с любовью в душе!
В эту минуту вошла камеристка и доложила, что к отъезду все готово.
— Хорошо, — коротко отозвалась креолка, вкладывая кинжал в ножны и пряча его в карман.
Она сложила на груди руки и взмолилась:
— Господь Всемогущий, дай мне силы довести мою месть до конца!
Она завернулась в широкий плащ и, обратившись к камеристке, уронила единственное слово:
— Едем!
Креолка решительно прошлась по комнатам, окинув прощальным взглядом мебель, картины и разнообразные предметы — свидетелей первых и последних часов ее любви.
Она сбежала по лестнице и очутилась во дворе, где били копытами лошади, запряженные в почтовую карету.
— Тройные прогонные, если поедете в три раза быстрее, — садясь в коляску, пообещала она форейтору.
Карета вылетела из главных ворот особняка: форейтор хотел честно заработать свои деньги.
Не станем рассказывать о путевых впечатлениях креолки. Находясь во власти неизбывной тоски, она не замечала ни крыш домов, ни церковных колоколен, ни придорожных деревьев. Ее взгляд был обращен внутрь, и она видела, как кровь по капле сочится из ее израненной души. Всю дорогу креолка заливалась слезами.
В шесть часов она нагнала карету с беглецами и почти в одно время с ними прибыла среди ночи в Гавр. От их форейтора она узнала, что они остановились в «Королевской гостинице», на набережной.
— В «Королевскую гостиницу»! — приказала она своему форейтору.
Через десять минут она устроилась в одной из комнат отеля. В следующей главе мы расскажем о том, что она увидела и услышала.
XXX
ЧТО МОЖНО УЗНАТЬ, ПОДСЛУШИВАЯ ПОД ДВЕРЬЮ
— Дайте госпоже десятый номер! — приказала горничной хозяйка гостиницы.
Десятый номер был расположен посреди второго этажа.
Горничная помогла г-же де Розан расположиться в комнатах. Она собиралась уйти, когда креолка знаком приказала ей задержаться.
Горничная послушно вернулась к креолке.
— Сколько вы получаете в год, служа в этой гостинице? — спросила г-жа де Розан.
Горничная не ожидала такого вопроса. Она не знала, что сказать. Вероятно, она вообразила, что молодая и богатая иностранка собирается взять ее к себе на службу. Она поступила, как каретник, то есть приготовилась удвоить сумму.
Вот почему на мгновение установилась тишина.
— Вы понимаете мой вопрос? — в нетерпении продолжала г-жа де Розан. — Я спрашиваю, сколько вы здесь получаете.
— Пятьсот франков, — ответила горничная, — не считая чаевых. Кроме того, у меня бесплатные стол, квартира и стирка.
— Это меня не интересует, — отозвалась креолка; как все люди, занятые какой-нибудь мыслью, она не обращала ни малейшего внимания на озабоченность горничной. — Хотите заработать пятьсот франков в несколько минут?
— Пятьсот франков в несколько минут? — недоверчиво переспросила та.
— Ну да, — подтвердила г-жа де Розан.
— Что же мне надлежит сделать, чтобы так скоро заработать огромные деньги? — спросила горничная.
— Нечто очень нехитрое, мадемуазель. Двадцать минут, самое большее — полчаса тому назад в гостиницу прибыли двое путешественников.
— Да, госпожа.
— Молодой человек и молодая дама, не так ли?
— Муж и жена; да, госпожа.
— Муж и жена!.. — сквозь зубы процедила креолка. — Где их поселили?
— В конце коридора, двадцать третий номер.
— Есть ли комната, смежная с их спальней?
— Да, но она занята.
— Мне нужна эта комната, мадемуазель.
— Это же невозможно, госпожа!
— Почему?
— Ее занимает один коммерсант. Ему всегда оставляют эту комнату. Он к ней привык и не согласится переехать.
— А надо сделать так, чтобы он ее освободил! Придумайте что-нибудь. Если поможете мне получить комнату, эти двадцать пять луидоров ваши.
Креолка достала из кошелька двадцать пять луидоров и показала их служанке.
Та покраснела от алчности и задумалась.
— Ну что? — начиная терять терпение, спросила г-жа де Розан.
— Возможно, есть средство все уладить, госпожа.
— Скорее, скорее говорите, какое? Ну?!
— Этот коммерсант нанимает каждую субботу в пять часов утра почтовую карету до Парижа и возвращается только в понедельник.
