— Сегодня как раз суббота, — заметила г-жа де Розан, — ведь уже час ночи.
— Да, но я не знаю, записался ли он в книге дежурного, чтобы его разбудили.
— Сходите узнайте.
Горничная вышла и через несколько минут вернулась снова.
— Записался, госпожа, — обрадованно доложила она.
— Значит, в пять я смогу занять его комнату?
— Даже в половине пятого. Ему ведь еще нужно время, чтобы дойти до почтовой станции.
— Хорошо! Вот вам десять луидоров задатка. Ступайте.
— Госпоже больше ничего не нужно?
— Нет, ничего, спасибо.
— Если госпожа голодна, пусть только прикажет: господин и дама только что заказали ужин, и вам подадут в одно время с ними, ждать не придется.
— Я не хочу есть.
— Тогда я вам постелю.
— Постелите, если хотите, но я не буду ложиться.
— Как вам угодно, — проговорила горничная и удалилась.
Кому доводилось видеть, как мечется в тесной клетке Ботанического сада разъяренная львица, разлученная с самцом и детенышами, тот может себе вообразить возбужденное состояние, в котором г-жа де Розан провела время от ухода горничной до назначенного часа.
В четверть пятого до ее слуха донесся из коридора шум: дежурный стучался в дверь коммерсанта.
Четверть часа спустя г-жа де Розан услышала, как он прошел мимо, ибо прижималась ухом к замочной скважине.
Вслед за тем донеслись торопливые шаги горничной; девушка остановилась перед дверью г-жи де Розан.
— Комната свободна, госпожа, — доложила она.
— Проводите меня.
— Прошу следовать за мной.
Горничная пошла вперед.
Креолка следовала за ней по извилистому коридору вплоть до номера 22.
— Здесь, госпожа, — сказала служанка достаточно громко для того, кто не спал или дремал.
— Потише, мадемуазель, — угрожающе проговорила креолка.
Спеша отделаться от девушки, она прибавила:
— Вот пятнадцать луидоров, которые я вам должна. Оставьте меня одну.
Горничная протянула руку и получила деньги. Она обратила внимание на необычайную бледность постоялицы и нездоровый блеск ее глаз.
«A-а, вот оно что, — подумала девушка. — Этой женщине молодой человек из двадцать третьего номера назначил свидание. И пока его жена спит или будет отсутствовать, он навестит эту даму».
— Доброй ночи, госпожа, — насмешливо ухмыльнулась она, как умеет это делать прислуга, и удалилась.
Как только горничная вышла, г-жа де Розан окинула комнату взглядом.
Это была обычная комната, какие встретишь на любом постоялом дворе.
Как правило, все они выходят в один коридор, сообщаются друг с другом и их разделяет лишь запирающаяся дверь. Они следуют одна за другой и соединены, словно бусины четок; г-жа де Розан с первого взгляда определила, что это именно такая комната, и очень обрадовалась.
Справа находилась дверь, что вела в номер 21, слева — в номер 23, то есть в комнату, которую занимали Камилл и Сюзанна.
Креолка поспешила к этой двери и приникла ухом к замочной скважине.
Беглецы еще не ложились, они только заканчивали ужин, поданный не так скоро, как пообещала горничная; кроме того, они намеренно тянули время, обмениваясь шаловливыми речами, что так свойственно влюбленным, когда они вдвоем за столом.
Оживленный разговор был в самом разгаре.
— Ты правду говоришь, Камилл? — спрашивала Сюзанна де Вальженез.
— Я никогда не лгу женщинам, — отвечал Камилл.
— Не считая жены?
— Причина была уважительная, — рассмеялся Камилл.
Слова его сопровождались долгими и звонкими поцелуями, отчего г-жа де Розан задрожала всем телом.
— А если ты вздумаешь меня тоже обмануть под благовидным предлогом? — заметила Сюзанна.
— Обмануть тебя? Это же совсем другое дело. У меня нет оснований тебе изменять.
— Почему?
— Потому что мы не женаты.
— Да, однако ты сто раз мне говорил, что женишься на мне, если овдовеешь.
— Говорил.
— Значит, как только я выйду за тебя замуж, ты начнешь меня обманывать?
— Вполне вероятно, дитя мое.
— Камилл, ты невозможен!
— Кому ты это говоришь!
— Ты уже сделал одну женщину несчастной и послужил причиной смерти одного мужчины.
Камилл нахмурился.
— Молчи! Тебе меньше, чем кому-нибудь другому, следует говорить о Кармелите.
— Напротив, Камилл, я хочу об этом говорить и говорю. Ведь это твое уязвимое место. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил, у тебя в душе остались сожаление и даже угрызения совести. Это лишний раз доказывает, что твое сердце не так уж надежно защищено, как ты хочешь показать.
— Замолчи, Сюзанна! Если то, что ты говоришь, правда, если имена, которые ты произносишь, причиняют мне боль, зачем их произносить и делать мне больно? У нас любовь или поединок? Мы сражаемся или любим друг друга? Нет, мы любим! Так никогда не напоминай мне об этом печальном эпизоде моей жизни. Это будет поводом не к огорчению, а к ссоре!
— Хорошо, не будем больше об этом, — согласилась Сюзанна. — Но в обмен на мое обещание дай мне клятву.
— Готов поклясться, в чем хочешь, — повеселел Камилл.
— Я прошу только об одном, но серьезно.
— Серьезных клятв не бывает.
— Ну вот, опять ты смеешься!
— А как же иначе? Жизнь коротка!
— Обещай, что сдержишь слово.
— Буду стараться изо всех сил.
— Какой ты противный!
— В чем же я должен поклясться?
— Обещай, что никогда больше не станешь говорить о своей жене.
— Суди сама, Сюзанна, честный ли я человек: я никогда не стану в этом клясться.
— Почему?
— Черт возьми! Да очень просто: я не смогу сдержать слово.
— Так ты ее любишь? — нахмурилась Сюзанна.
— Да, но не так, как ты это понимаешь.
— Существует лишь один способ любить.
— Какое заблуждение, дорогая! На свете есть столько же способов для любви, сколько форм красоты. Разве красота неба похожа на красоту земли? А красота огня — на красоту воды? Разве брюнетку любят так же, как блондинку, а женщину веселую — так же, как раздражительную? Знаешь, я любил, помимо прочих, прелестную девочку, простую гризетку, самую настоящую гризетку, какая только могла выйти из рук Всевышнего, — это Шант-Лила. А сегодня она, благодаря господину де Маранду, имеет особняк, карету, лошадей. Так вот, ее я любил не так, как тебя.
— Больше?
— Нет, иначе.
— А свою жену, раз уж ты хочешь о ней поговорить, как ты любил?
— Тоже иначе.
— A-а! Значит, ты все-таки ее любил?
— Дьявольщина! Она достаточно для этого хороша.
— Иными словами, ты любишь ее и сейчас, негодяй?
