— Но я не прошу у вас, доктор, средства, укрепляющего плод, — заговорил, улыбаясь, Цзинцзи. — Мне необходимо в данный момент лекарство, которое изгнало бы его.
— Забота о сохранении жизни — это основа основ всего происходящего меж небом и землей! — воскликнул доктор Ху. — Среди людей девять из десяти просят средств укрепить плод. А вам вдруг для изгнания? Как это так?! Нет, нет! Таковыми не располагаю.
Видя, что Ху противится, Цзинцзи прибавил еще два цяня серебра.
— Пусть вас это не смущает, доктор, — продолжал он. — У каждого своя забота. А женщина, о которой идет речь, уже и раньше переносила страдания, теперь же ей предстоят еще более тяжкие муки. Вот почему она и пожелала выкинуть.
— Ладно, не тужи! — согласился доктор Ху и принял серебро. — Дам тебе дозу напрочь вычищающего снадобья из трубчатых цветков красной астры.[1604] Пусть примет и пройдет пешком расстояние в пять ли. Плод выйдет сам собой.
Тому свидетельством романс на мотив «Луна над Западной рекой»:[1605]
Cоломоцвет,[1606] и дендробиум — крабья клешня[1607]Плюс молочай,[1608] чистотел,[1609] нашатырь, железняк,[1610]Тушка мушиная,[1611] волчник,[1612] и мирабилит[1613]Ртуть,[1614] разотру и добавлю туда магнетит[1615]Зернышко персика,[1616] тетрапанакс из бумаги,[1617]Мускус,[1618] и «пояс узорный»[1619] немножечко влаги,Красную астру сварю, и текома пойдет,[1620]С рисовым уксусом.[1621] Начисто вытравит плод!
Цзинцзи, получив две дозы напрочь вычищающего снадобья из трубчатых цветков красной астры, откланялся. Дома он передал пилюли Цзиньлянь и объяснил все по порядку.
К вечеру Цзиньлянь разогрела и приняла добытую микстуру. Через некоторое время она почувствовала боль в животе и легла на кан. Чуньмэй она не велела отлучаться, просила массажировать ее. И как ни странно, при первом же позыве она выбросила плод. Цюцзюй наказала завернуть его в бумагу и бросить в отхожее место. А на другой день золотарь обнаружил беленького пухленького мальчика. Как говорится, добрая слава под лавкой лежит, а дурная — по дорожке бежит.
Через несколько дней все в доме от мала до велика знали, что Цзиньлянь сошлась с зятем и прижила ребенка.
Но вот настал день, когда вернулась У Юэнян. Паломничество на гору Тай и обратно заняло полмесяца. Юэнян прибыла домой в десятой луне. Ее встречали все домашние. Нагрянула она как снег на голову. Первым делом хозяйка воскурила благовония перед изображениями божеств Неба и Земли, почтила поклонами дщицу усопшего Симэнь Цина, потом поведала Мэн Юйлоу и остальным домашним о своем паломничестве в монастыри на гору Тай. Ее рассказ о пережитом в горной крепости завершился громким плачем, на который сбежались все от мала до велика. К Юэнян вышла кормилица с Сяогэ на руках. Встретились мать и сын. Были сожжены жертвенные деньги и устроен пир, после которого У Старшего проводили домой. А вечером жены угощали прибывшую хозяйку, но не о том пойдет рассказ.
На другой день у Юэнян стало ломить и болеть все тело. Сказывались превратности нелегкого пути, а еще более испуг, который пришлось пережить. Нездоровилось ей дня три.
Служанка Цюцзюй с удовольствием, развесив уши, узнала о шашнях Цзиньлянь с Цзинцзи. Ее так и подмывало рассказать Юэнян: она, мол, ребенка прижила, в отхожее место бросила, а золотарь нашел. Все, мол, в доме видали. А еще хотелось рассказать, как ее, Цюцзюй, обругала и избила Цзиньлянь.
Гнев душил Цюцзюй, но его некому было излить. И вот она опять отправилась к Юэнян. Но у дверей хозяйкиной спальни на нее набросилась Сяоюй.
— Опять ты, сплетница проклятая! — ругалась Сяоюй, награждая ее затрещинами и пощечинами. — Убирайся пока цела, рабское твое отродье! Матушке с дороги нездоровится, в постели лежит. Уходи с глаз долой, негодница! Рассердишь матушку, тебе же хуже будет.
Цюцзюй снесла оскорбления и покорно удалилась. И надо ж было тому случиться! Как-то Цзинцзи пришел за одеждой. Только было Цзиньлянь возлегла с ним в тереме Любования цветами, как Цюцзюй поспешила в дальние покои и позвала Юэнян.
— Матушка! — обратилась она. — Я вам раза два или три докладывала, но вы мне не верили. Пойдемте и посмотрите, чем они в тереме занимаются. А когда вас не было, она с ним ни днем, ни ночью не расставалась. Ребенка прижила. И Чуньмэй с ними заодно. Я зря говорить не буду, матушка.
Юэнян поторопилась к терему, где все еще находились любовники. Но Цзиньлянь держала в клетке под стрехой говорящего попугая.
— Матушка идет! — громко прокричал попугай.
Услышала его находившаяся в то время в спальне Чуньмэй и тотчас же вышла. Заметив Юэнян, горничная крикнула Цзиньлянь.
Первым с узлом из терема показался Цзинцзи.
— Зачем ты, дело не дело, сюда ходишь, а? — остановила его Юэнян. — Или ты, как дитя малое, не помнишь, что тебе говорят?
— Меня покупатель ждет, — отвечал Цзинцзи. — Некому было за одеждой сходить.
— Ведь я ж приказывала! — продолжала хозяйка. — За одеждой слуги должны ходить. Опять ты вдову в спальне навещаешь? И тебе не стыдно?
Не жив, не мертв пошел уличенный Цзинцзи. Сама Цзиньлянь долго не решалась показываться на глаза Юэнян. Наконец и она спустилась вниз. Ее тоже, как только могла, урезонивала Юэнян.
— Чтобы я больше не видала такого сраму, сестра! — выговаривала она. — Раз мы овдовели, должны вести себя подобающе. Это при муже можно было красоваться дома, выставлять себя на людях. Помни, и у стен есть уши. К чему ты с этим малым связываешься? Сгоришь со стыда, если прознают служанки да пойдут сплетни. Как говорится, безвольный мужчина никчемен, словно обломок, а безвольная женщина мягка, будто лен, и тает, как сахар. Кто ведет себя как полагается, той и приказывать нет надобности. А кто сбился с пути истинного, так той никакие приказания впрок не пойдут. Будь ты твердой и стойкой, какая служанка стала бы судить да рядить? А мне про тебя не один раз говорили. Я все не верила, пока вот собственными глазами не увидала. Раньше я молчала, но теперь скажу. Одумайся, сестра, и возьми себя в руки. Храни верность мужу и береги свою честь. Вот меня дважды захватывали насильники. А как домогались! Не будь у меня стойкости, и домой бы не вернулась.
От стыда Цзиньлянь то краснела, то белела, а сама все твердила, что ничего, мол, такого меж нею и зятем не было.
— Только я в тереме благовония зажгла, — говорила она, — тут зять Чэнь за одеждой пришел. Да я с ним и словом-то не обмолвилась.
Высказав Цзиньлянь все, что было на душе, Юэнян вернулась к себе.
А вечером Чэнь Цзинцзи досталось от жены.
— Ах ты, арестантское твое отродье! — ругалась Симэнь Старшая. — Тебя ж, негодника, на месте преступления застали, а ты еще отпираешься, рта не закрываешь. Что вы там в тереме делали, а? Молчишь? Шашни заводишь, а меня бросил? Меня хоть в щель какую заткнуть, чтобы не мешалась. А эта потаскуха мужа у меня отобрала да еще других впутывает, бесстыжая. Кирпич из выгребной ямы — вонючка! Она как лук стрельчатый у южной стены. День ото дня горше. И ты еще рассчитываешь, что я тебя кормить буду?
— Ах ты, потаскуха! — вспылил Цзинцзи. — А не твой ли папаша мое серебро присвоил, а? Ты меня кормить не будешь?!
И выведенный из себя Цзинцзи направился в переднюю половину дома. С тех пор он без особой надобности больше не решался заглядывать на женскую половину. А когда нужно было принести одежду, в терем ходили Дайань или Пинъань. Теперь и обедал Цзинцзи в лавке. Как проголодается бывало, возьмет у приказчика Фу денег и купит на улице отвару да лапши. Так и питался. Как говорят, волки грызутся, а овцам достается. Ворота и двери стали запирать еще раньше, когда солнце светило высоко в небе. Опять нельзя стало встречаться им с Цзиньлянь.
Чэнь Цзинцзи принадлежал в городе дом, в котором в последнее время поселился бывший командующий ополчением Чжан, его дядя со стороны матери. Чжан был смещен и жил на покое. Вот к нему-то и повадился ходить Цзинцзи. Заглядывал он то к завтраку, то к обеду, а Юэнян зятем не интересовалась. С Цзиньлянь же Цзинцзи не встречался около месяца. Одинокой ей казалось, что день тянется целых три осени, а ночь не короче половины лета. Могла ли она вынести тишину пустой спальни? В ней кипела неуемная страсть. Она жаждала свиданья. Но одно препятствие накладывалось на другое, и они были лишены возможности хотя бы весточкой обменяться. Цзинцзи никак не мог придумать, с чего ему начать.
И вдруг однажды он заметил проходившую мимо дома тетушку Сюэ. У него сразу блеснула мысль поручить ей передать Цзиньлянь записку с излиянием чувств и разъяснением обстоятельств, мешающих их встрече.
И вот как-то Цзинцзи ушел из дому, будто бы собрать долги, а сам направился прямо к тетушке Сюэ. У ворот привязал осла и, отдернув дверной занавес, спросил:
— Мамаша Сюэ дома?
