Кроме того, в словах «Вы, мол, идете вверх по лестнице — к выздоровлению, то есть» пародируется коммунистическая риторика: «Историки тщательно изучат и опишут каждую ступень той лестницы, по которой мы поднимаемся вверх. Весь переход к коммунизму будет для человечества скачком из царства необходимости в царство свободы»509.
Нянечки — прекрасные женщины. Они — не бабы, они — женщины. Одна мне сегодня сказала: «Красавчик ты наш». <…> Какой я красавчик: у меня гены и хромосомы изуродованы
ЛСД (это я прочитал в «Огоньке»[2162]).
Через несколько лет после этого Высоцкий напишет песню «Тот, который не стрелял», где лирический герой будет характеризовать свои отношения с «нянечками» следующим образом: «Ходил в меня влюбленный / Весь слабый женский пол: / “Эй, ты, недостреленный, / Давай-ка на укол!”».
В повести герой-рассказчик говорит, что у него «гены и хромосомы изуродованы ЛСД» (транслитерация английской аббревиатуры LSD — lysergic acid diethylamide, — наркотическое вещество, вызывающее галлюцинации).
Очевидно, что эти уколы являются метафорой насилия власти (ср. с электродами, вживленными в дельфинов). Позднее данный мотив встретится в черновиках «Письма с Канатчиковой дачи»: «Нас врачи безбожно колют, / Подавляют нашу волю», «Привязали всех и колют»[2163] (процитируем также стихотворение «Я сказал врачу..»ив песню «Погоня»: «Мне колят два месяца кряду», «Колют иглы меня, до костей достают»).
Сюда примыкает еще несколько буквальных перекличек между повестью и «Письмом с Канатчиковой дачи»: «Ах, какое неприятное состояние. Лечение, тоже мне!» /6; 44/ = «Тоже нам — лечить взялись!» (АР-8-46) (этот же оборот встречается в «Песне самолета-истребителя» и в «Марафоне»: «Эх, тоже мне — летчик-ас!», «Тоже мне — хорош друг, — / Обошел меня на круг!»); «Доктор, отпустите меня с богом!» (АР-14-54) = «Отпустите на два дня!» (АР-8-49); «Врачи — изверги» /6; 35/ = «Развяжите, полотенцы, / Иноверы, изуверцы!» /5; 135/.
Старый барабанщик, старый барабанщик,
Старый барабанщик крепко спал.
Новый барабанщик, новый барабанщик,
Новый барабанщик настучал.
Тот проснулся, перевернулся
И три года потерял.
А новый барабанщик, новый барабанщик
Барабан его забрал.
Это просто так. Я - вообще не поэт, я… Кто я? Что я? Зачем я?[2164] Жизнь, какая же ты все-таки сволочьР[2165]
В привычном для себя ключе Высоцкий переделывает детский стишок (по аналогии со сказочными сюжетами), вкладывая в него личностный подтекст: в образе старого барабанщика выводит себя, а в образе нового — советскую власть.
Сюжет этого стихотворения впоследствии послужит своего рода сценарием, по которому будет развиваться «Притча о Правде», о личностном подтексте которой говорилось и в этой главе, и в предыдущей:
а) «Старый барабанщик крепко спал» —> «И легковерная Правда спокойно уснула, / Слюни пустила и разулыбалась во сне».
б) «Новый барабанщик настучал» —> «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну, а сама пропилась, проспалась догола».
в) «Тот проснулся, перевернулся / И три года потерял» —> «Духу чтоб не было — на километр сто первый / Выселить, выслать за двадцать четыре часа!».
г) «А новый барабанщик <…> барабан его забрал» —> «Выплела ловко из кос золотистые ленты / И прихватила одежды, примерив на глаз, / Деньги взяла и часы, и еще документы, / Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась».
В таком же духе реализован конфликт поэта и власти в другом стихотворении, включенном в монолог главного героя: «Она парила по перилам, / Она мудрила и юлила, / Она грозила и сулила, / Она — Долила, / Но убила / Она Самсона — / Был он сонный» /6; 38/. И тут же дается расшифровка подтекста: «Долила — это несправедливость, а Самсон — это я». Власть вновь представлена в образе несправедливости, которую олицетворяет собой главврач: «Я стал немного забывать теорию функций, ну, да это восстановимо. Врач обещал… Врёт, наверно» /6; 23/, «Мне будут делать инсулин, что лучше есть и спать. <…> Говорят, у меня был шок[2166]. И доктор говорит, а раз он говорит — значит, неправда» /6; 44 — 45/. А в «Притче о Правде» власть была персонифицирована в образе Лжи, и поэтому Правда говорила: «Ложь это всё…».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Соответственно, и герой повести, и Правда ненавидят ложь: «Я не терплю завещаний, они все фальшивые, особенно политические…» /6; 38/ = «Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое!». Но вместе с тем оба умоляют своих мучителей отпустить их на свободу: «.Доктор, отпустите меня с богом! <…> Отпусти, молю, как о последней милости» (АР-14-54, 56) = «Голая Правда божилась, клялась и рыдала».
Если Правду выслали на 101-й километр, то и герой-рассказчик предполагает такое же развитие событий: «В 10 — отбой, и не положено разговаривать. <…> Как заговорил, так — вон из Москвы» /6; 32/.
А в свете тождества дельфинов в океанариуме с пациентами психиатрической больницы возникают следующие параллели. Профессор-ихтиолог «про дельфинов гадости рассказывает» /6; 45/, а Правду «обзывали дурными словами». Также и другие работники океанариума называли дельфинов «неразумными тварями» /6; 24/, а в «Притче» читаем: «Дескать, какая-то мразь называется Правдой…».
Что же касается образа Самсона, в котором выступает герой повести в стихотворении «Она парила по перилам…», то он свидетельствует о его мощи и силе (вспомним образы Гулливера, Геракла и штангиста в поэтических произведениях). А об убившей его Долиле, то есть о советской власти, сказано, что «она грозила и сулила». Это тот самый метод «кнута и пряника», о котором идет речь в «Деревянных костюмах» и в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…»: «И будут вежливы, и ласковы настолько — / Предложат жизнь счастливую на блюде, / Но мы откажемся, — и бьют они жестоко…», «Даже если сулят золотую парчу / Или порчу грозят напустить — не хочу!».
А в самом начале стихотворения «Она парила по перилам…» заключен мотив «летучести» власти (вспомним образы «святого духа» из «Песни про плотника Иосифа», Черномора из «Лукоморья» и другие).
Концовка же этого стихотворения: «Но убила / Она Самсона — / Был он сонный», — содержит отсылку к вышеупомянутому стишку «Старый барабанщик крепко спал…», где барабанщика также обокрали во сне, после чего ему дали три года тюрьмы. Кроме того, во сне Ложь обокрала Правду («И прихватила одежды, примерив на глаз. / Деньги взяла и часы, и еще документы»), после чего ее выслали на 101-й километр (а в самом начале повести сказано, что Долила «Самсона уложила» /6; 22/; и именно так поступит Ложь в «Притче о Правде»: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила: / “Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег”»);, во сне арестовали лирического героя в песне «Мать моя — давай рыдать»: «Открыли дверь и сонного подняли»; во сне убили главного героя «Песенки про Кука»: «И вовсе не было подвоха или трюка, / Вошли без стука, почти без звука, / Пустили в действие дубинку из бамбука, / Тюк прямо в темя, — и нету Кука!». Здесь же следует вспомнить характер смерти самого Высоцкого: он действительно умер во сне…
Теперь вернемся к началу повести: «Одна старожила доложила, что Самсона уложила. Долила его подсторожила, взвалила металломеч, поносила, поголосила и убила Дездемону». Маска сумасшедшего позволяет Высоцкому скрыть личностный подтекст этих строк, но в свете сказанного он расшифровывается без труда. Поскольку Долила является олицетворением власти, ее действия напоминают поведение Быка Минотавра из стихотворения «В лабиринте»: «Долила его подсторожила, взвалила металломеч, поносила, поголосила и убила Дездемону» = «Злой Минотавр в этой стране / Всех убивал. / Жертвы свои он в тишине / Подстерегал» /3; 154/.
