— М-м-м, — мычит насекомое, шевеля волосками-щупальцами. Кажется, что они схватят меня и порвут на части, как в кино. А на уровне его головы находится «откидка», о которой я говорил ранее. Во время моего трактата по философии жизни и сна из нее медленно-медленно появляется нога. Командир ее не видит, он слишком занят мычанием в ответ на мою дискуссию.
Курсант СВИН как-то поместился в этом пространстве второго яруса под откидкой, несмотря на двухметровый рост. И теперь высовывал свою мозолистую пятку с нанесенной на нее грязевой картой мира возле головы ИГОРЬКА.
Возможно, кто-нибудь из вас помнит «Очень страшное кино», первую часть. В этом фильме есть фрагмент, где один из героев в туалете прислоняет ухо к отверстию соседней кабинки. А оттуда со смешным звуком «У-и-и-ы-ы-и!» появляется эрегированный мужской половой орган и исчезает. А потом протыкает насквозь голову. Смешно до одури.
Такой же звук, только тише, издавал СВИН, контролируя приближение ноги к уху НАШЕГО ГЕРОЯ. Нога медленно-медленно, сантиметр за сантиметром приближалась.
— У-и-и-ы-ы-и! — уже можно было увидеть комочки грязи между пальцев ног. В этих черных катышках, впитавших в себя ароматы плесневелых швейцарских сыров, сконцентрировалась смертельная гремучая смесь нестиранных носков и немытых ног.
— У-и-и-ы-ы-и! — исполнял саундтрэк СВИН, напрягая единственного зрителя — меня. Я стоял, и время от времени прикусывал с силой нижнюю губу, чтобы не взорваться смехом и не выдать ПАРТИЗАНА. Нога появлялась и исчезала, имитируя половой акт. Напоследок стряхнув несколько катышков на засаленные погоны командира, она поклонилась и исчезла в темноте «откидки».
Не в силах больше сдерживаться, я взорвался диким хохотом, брызнув на АГЕИЧА искренними, жизнерадостными слюнками. Мое тело согнуло пополам и бросило на пол в конвульсиях истерики. Постепенно, под свой гогот, как телефон на виброзвонке, я уполз под соседние кровати, притворившись комочком (точнее КОМИЩЕМ) пыли.
Его ботинки с кончиками засаленных и помятых брюк процокали рядом и остановились. Наверное, вам кажется, что слово «засаленный» слишком часто упоминается в моем описании данного существа. Но клянусь, это чистая правда. Его одежда не познала радости стирального порошка и почти никогда не снималась с тела «насекомого». Даже примета в нашей роте была: «Увидеть командира голым — быть беде».
В общем, ОНО встало на четвереньки и, протянув руку, попыталось схватить мою лодыжку. Я отполз еще дальше, под другую пару кроватей и оглянулся. ОНО лезло за мной, как пришелец из кокона. Сначала обе руки. Пауза — фуражка не пролезла и покатилась по полу, оголив коротко стриженую голову. Затем пол-туловища. И наконец, тело полностью расположилось со мной в одной плоскости. Показывая чудеса скоростного передвижения по-пластунски, АГЕИЧ рывком преодолел разделяющее нас расстояние и схватил меня за ногу в тапке. Не знаю почему, но я сделал одновременно несколько вещей. Закричал, откровенно испугавшись неожиданного рывка и захвата. Резко выдернул ногу, оставив в руке «насекомого» тапок со своей фамилией. Пукнул (тоже для себя неожиданно и, скорее всего, от резкого сокращения всего моего тела).
Затем я устремился, крича, вглубь подкроватных пространств в надежде спастись. ОНО откинуло тапок в сторону и, произведя звук, похожий на скрип пенопласта по стеклу, ринулось в погоню. Видно, мой крик воодушевил преследователя, который, перебирая всеми конечностями, словно ИГУАНА с канала ДИСКАВЕРИ (крупным планом бегущая рептилия), быстро пошел на сближение со мной. Метраж панцирных джунглей заканчивался, впереди виднелась стена, а ЧУДОВИЩЕ не отставало. Мое воображение рисовало красочные картины, как его гигантские щупальца, вьющиеся из носа, тянутся ко мне, в надежде полакомиться моей плотью. Адреналин толкал меня вперед сквозь комки пыли.
Другая сторона кубрика таила в себе спасительную возможность уйти от преследования, но для этого предстояло пересечь коридор шириной около пяти метров. Здесь ОНО могло пойти наперехват, срезая дистанцию, и поймать меня. Но другого варианта не оставалось, и я свернул в проход между кроватями, ведущий к коридору. Мы оба уже изрядно собрали на себя пыли, поцарапали головы о торчащие местами пружины и начали задыхаться…
В это время рота прибежала с улицы и, увидев бледного от неясных звуков и грохота дневального, стояла, не решаясь пройти в помещение. И вдруг, чихая и кашляя, при этом громко стуча коленями и локтями, в трусах и единичном экземпляре тапка из-под одной части кубрика выполз «s — а» и, доковыляв до середины коридора, на секунду замер, увидев глядевших на него людей. Этой секунды хватает, чтобы худосочное, пыльное НЕЧТО в погонах капитана третьего ранга, догнало его и вцепилось в трусы. С криком «Помогите, насилуют!» «s — а» ныряет под спасительную тень кроватей, оставив в руках пыльного ИГОРЬКА уставные черные трусы, словно ящерица хвост. А ИГОРЕК во время короткой борьбы получает ногой в сандалии в лоб и, потеряв ориентацию в пространстве, растягивается на полу в легком нокауте, глядя вслед удаляющейся очаровательной волосатой заднице Попова, исчезающей в темноте коек. Рота некоторое время стояла молча, а потом взорвалась неуемным смехом. АГЕИЧ еще немного попытался проползти вперед, но передумал и, встав на ноги, убежал к себе в кабинет, сжимая в руках мои трусы. Он так их и не отдал.
Спустя примерно час… Построение на подъем флага. Ритуал, когда-то что-то значащий во всей этой военной дребедени. Сейчас для меня и моих сверстников флаг — это тряпка. Тонкая, синтетическая, местами взлохмаченная и грязная (в этих же местах подпаленная зажигалкой) тряпка. Тряпка, купленная в сувенирном ларьке за тысячу рублей. Тряпка, на которой изображен синим на белом Андреевский флаг. Интересно, много здесь людей, кроме меня, знают легенду появления этой символики? Вряд ли. Я повторяю этот ритуал уже не первый год (в НВМУ, правда, только иногда). Каждое утро. После завтрака. Сотни людей в форме собираются в определенном месте и стоят. Сначала просто стоят и переговариваются на морозе(холоде, жаре, сырости, дожде). Затем появляются начальники. Этих много, и всяких. «Маленькие» появляются первыми — и все начинают шептаться вполголоса. «Средние» — все губами изъясняются и строят рожи. И только потом, заставив всех постоять и подождать, появляется, как в компьютерной игре «БОСС», «Большой начальник». Обычно он один такой. И поэтому, чтобы не развеивать миф о его божественном происхождении, безграничной власти и сверхвозможностях, мы затихаем. Первый ряд замирает и выпучивает глаза. Чем больше глаза выпучены, тем более преданным считается человек. Поэтому впереди стоят высокие и пучеглазые. Дальше идет средняя прослойка, как в пироге начинка. Эти хотят, чтобы их не заметили. Если высокие, то горбатятся, если низкие, то тянутся. А в конце, замыкая строй, стоят представители маленького роста, которых можно увидеть, если обойти с другой стороны. Иногда кто-нибудь стоит сзади и «палит» карапузов. Лично я горбачусь и пускаю комочки пара в середке.
Наступает тишина, и дежурный по батальону командует: «Равняйсь!» По этой команде все, как один, должны резко повернуть головы вправо и вздернуть подбородки вверх.
В моем воображении сумасшедшего возникает картинка. Сумасшедшего, которому нечего терять, кроме 21 грамма своей души. Кроме сырых носков. Кроме бесконечных мозолей на руках и ногах. Кроме непрекращающегося авитаминоза, из-за которого стала слезать лоскутами кожа с пальцев рук. Кроме повседневной вони капусты или другого дерьма на завтрак, обед и ужин. Кроме чая с бромом или брома с чаем. Кроме пожелания моих родителей, чтобы я до конца своих дней жил вот так… В этой воображаемой картинке я хочу, чтобы сейчас вся рота и весь батальон резко повернули головы вправо и вверх, чтобы в нависшей тишине над этим прямоугольно правильным местом раздался и пронесся оглушительным эхом треск свернутых шейных позвонков. Чтобы все перестарались, и в секунду, по команде, свернули свои шеи. Секунда — и шестьсот человек отдали свои жизни бездушной тряпке. Они на секунду замерли и рухнули одновременно, повалившись на асфальт, сохраняя порядок. И только такие распиздяи, как я, его нарушат, уронив свое мертвое тело куда-нибудь в сторонку ото всех. Хотя я, скорее всего, останусь в живых, потому что не собираюсь дергать челюстью, как припадочный фанат. Еще в живых останется комбат, которому не позволит проделать такое второй подбородок. И мичманы склада, которым помешает проделать это третий. К ним в придачу останется два курсантика. Один с горном. Второй с флагом, прикрепленным к флагштоку. Первый, пуская слюни внутрь дуделки и прилипая губами (из-за мороза) к основанию инструмента, будет от шока пучить глаза, играть «Как „охренительны“ в России вечера». А второй под эту ахинею, с жутким скрипом (скрип-скрип) несмазанного ролика флагштока будет торжественно поднимать эту тряпку. В конце процедуры, насладившись вволю нашими конвульсиями, комбат скажет: «Вольно!» Он приложит руку к срезу козырька фуражки, отдавая воинское приветствие в атмосферу. Но это образно — «приложит». На самом деле, он себя и не коснется. Его ладонь согнута в локте руки где-то ниже плеча. Чем больше звание, тем дальше ладонь. Его красное большое лицо будет олицетворять радость шамана, вступившего в контакт с духами пра-праотцов после принесения жертвы. Ноздри раздуются и фыркнут, как у скаковой лошади после забега. Его экстаз будет не сравним ни с каким оргазмом. И вдруг с неба огромная рука, собранная в кулак с вытянутым указательным пальцем, опускается на его тело. Как на муху или таракана. Хруст его костей подобен хрусту раздавленного насекомого. Брызги крови во все стороны. Немного поводя кончиком пальца по асфальту и вытирая останки СВЕРХЧЕЛОВЕКА о наждачную поверхность плаца, рука вновь исчезает в небе. Мальчик с горном от пережитого писает в штаны и просто пищит в медную дуделку, забитую под завязку слюнями. Мальчик с флагом седеет. А я ухожу в никуда. Буду жить в лесу. Построю себе землянку и буду отшельничать…
