С 15:00 до 17:00 — большая уборка с проверкой объектов на исполнение. И еще немного.
В 17:15 — построение «достойных» с противогазами и рюкзаками. Теперь все, кто хотят оказаться в городе, должны пробежать пять километров в боевой выкладке (но без автоматов) и уложиться в нормативы. Зачет по последнему. Это значит, что стрелка секундомера остановится только тогда, когда последний человек из твоего взвода «увольняемых» пересечет финишную прямую. То есть на этом этапе конкурса можно обломаться не по своей вине, а за компанию, коллективно.
Ну да ладно, допустим и здесь все хорошо, и вы укладываетесь в норматив. Пробегаешь дистанцию, отплевываясь от скопления «ПРИМЫ» в легких коричневыми сгустками. Потный и вонючий, стоишь в строю, ждешь, пока объявят результаты. В стылом воздухе от нас идет пар. Пот льется по спине и подмышками. Воняет, как от стада баранов, пасущихся у берегов сточных вод. Вот сдаем номерки, которые цепляли себе на спину и грудь для лучшего учета результатов. И теперь кажется, что все позади и город рядом, а не только в твоей голове.
Через пятнадцать минут в тех же тельняшках — построение в парадной форме одежды для осмотра дежурным по батальону на предмет чистоты и красоты (крЫсоты). За это время все стараются успеть (и ТЫ — СЧАСТЛИВЧИК) просунуться к раковине. Провести по волосатой потной подмышке куском мыла «слоненок», которое кусочками прилипает к телу и волоскам и не желает растворяться и смываться холодной водой. Одеваем форму для выхода, которая частично состоит из повседневной, и выбегаем строиться на плац. После таких косметических манипуляций с телом на темно-синей парадно-выходной фланке остаются под мышками светлые соляно-мыльные разводы, которые не исчезают никогда. Выглядит это безумно уродливо.
Строились, строились и, наконец, построились. На часах уже 18:00. Офицер с раздутым ЭГО начинает самоутверждение:
— Так! Слушай мою команду! (Да уже давно слушаем). Первая шеренга, шаг вперед! На один шаг! ШАГОМ марш! Так-так-так. Ты не стрижен (в их понятии это значит НЕ ЛЫСЫЙ)! Твои брюки не глажены! Твои бакенбарды не по уставу! (Для них бакенбарды — это все, что растет по бокам головы ниже уровня глаз, возможно, даже уши). У тебя нет платка (расчески)! У тебя есть, но грязный! У тебя обувь не чищена! Погоны грязные! Тельняшка серая! Вы, товарищ курсант, вообще УЕБИЩЕ!!! (ЭГО радуется)
Наше «войско» редеет с каждой секундой. Много расстроенных лиц покидает нас. Всем дается час на устранение замечаний. Для них построение в 19:00 (но это уже неважно, потом поймете почему).
УФ-Ф-Ф! Повезло! Ты попал в число ИЗБРАННЫХ. Ты целую неделю провел, вздрагивая от каждой мелочи, заглядывая в рот каждому, кто мог тебя лишить этого дня. Получил только положительные оценки. Не заступил на вахту. Уложился в норматив и прошел последнюю стадию — дежурного по училищу. И ЧТО ДАЛЬШЕ? Строем триста (оставшихся из шестисот!) человек ведут за ворота КПП. Все — СВОБОДА! Ты свободен!!! Но и это еще не конец твоему приключению. Подходит один автобус. А нас, как спартанцев, 300. Забились под завязку. И еще немного сверх возможного ресурса транспорта. Но обычно автобус, при виде такого количества курсантов, проезжает мимо и не останавливается. Нас здесь не любят. Мы чужие в этой местности. Интересно, а где нас любят?
Некоторые из «непоместившихся» садятся в маршрутки. Но, честно, и тех, и других очень мало в этой области: автобус — один штука (ходит раз в час), маршрутка — две штуки (раз в полчаса). Если нет денег и не поместился в автобус, то не беда. Ведь до железнодорожной станции идти всего-то каких-то полтора часа быстрым шагом. Все просто: поместился — едешь, нет — идешь.
Ну, допустим, ты все же доехал-дошел до ж/д станции. А электричка ушла несколько минут назад. Следующий поезд прибудет через сорок минут. Это если по расписанию, а по жизни и по рельсам, так через час с небольшим. Дождался! Ура! Ну, ты и молодец! Еще прикол хочешь? ЭЛЕКТРИЧКА ПЛАТНАЯ. Для военного, который получает-то всего ничего 120 рублей — ПЛАТНАЯ! Но мы все равно не платим. Очень сложно заставить платить десяток-другой военных, одичавших от людской жизни, за проезд нескольким кондукторам. Страшно им становится что-нибудь сказать, когда смотрят в наши безумные глаза. Зато могут силой высадить, если ты один едешь. Как бы в отместку за всех. Ну, ВЕЗУНЧИК, как настроение? Еще не в конец испортилось? Тогда продолжаем путешествие. Только уже от первого лица, то есть от моего.
20:45. Я в ПИТЕРЕ, на Балтийском вокзале. Еду в метро. Вокруг много (по сравнению с казармой) красивых (проклятый спермотоксикоз) девчонок и обычных людей. Я чувствую, как от меня воняет потом, «слоненком» и затхлостью. Люди тоже чувствуют и отходят. Я даже хуже бомжа, потому что Я — как раб. Я всегда должен и обязан. Мне же никто ничего не должен. Я сгораю от стыда и осознания свого социального ничтожества.
21:45 (примерно час по Питеру добираться до пункта назначения). Я — дома (у родственников, у девушки). И что? Еще прикол — увольнение заканчивается в 23:45. Так, я выехал в 18:30 (примерно). Чтобы не опоздать, остается 20–30 минут. Я моюсь, смываю с себя этот мерзкий запах, но тут же надеваю свою одежду и снова воняю. Ем впрок. Закидываю все, что возможно переварить. У меня после 1998 года в НВМУ голод не проходит никогда. Меня постоянно терзает мысль, что подобное может повториться. Но я внутренне готов к этому. Готов драться за еду-помои.
Мой отец во время трапезы успевает напомнить о моей ничтожности и никчемности:
— Ты еще ни копейки не принес! (Я же позапрошлое лето все работал и деньги приносил?!!) А ведь прибежал и ЖРЕШЬ мои продукты! Моешься моей водой, за которую заплатил я! Вода-то не бесплатная! Тапочки мои одел (своих у меня в этом доме нет)! Ты — ГОВНО! Лучше бы я лишний раз подрочил, чтобы тебя не было!
И так далее… Он, возможно, хотел перебить мне аппетит, но это не получится ни у кого на этом свете после того, что я уже съел в этой жизни! Мама пытается сгладить сказанное отцом, пока тот уходит курить на балкон:
— Папа любит тебя. Он переживает за тебя…
Я негодую и говорю:
— Мама, ты курица! И мозги у тебя куриные! Я уйду, а он будет вас и дальше тиранить. Я всего лишь предлог, для его ЭГО. Он же придурок, отставной военный. Как напьется, так в форму наряжается. В трусах и кителе по квартире ходит, орет да медалями звенит. Медали-то за что? За 10 и 15 лет безупречной службы, из которых пять лет училищных. Так по этой логике, можно и тебе медаль давать за то, что на работу ходишь уже 15 лет. Я же ведь был на его службе так называемой. Бумажки пишет, и все. Строчит доклады и донесения. И наши офицеры, тех, кого я вижу, тоже бумажки клепают. Сотни деревьев валят и срубают, чтобы такие, как они, в случае войны бумажками врага закидали. Чтобы чернилами, поверх бумажного завала, свои подписи ставили. Чтобы потом, когда напивались, они стучали кулаком в грудь и кричали, что они герои. Хотя, если вдуматься, то это их выбор жизненного пути. И никто не виноват в их выборе. Никто не должен чувствовать себя виноватым перед ними. Перед такими офицерами-героями. А они сидят в кабинетах и «писюльки» рисуют, с перерывами на чай-кофе. Они этого добра выпивают немерено, во время работы-службы. И не оттого, что им это помогает сосредоточиться. А потому, что им делать нечего. А после 18:00 пьяные шатаются. Животы смотри какие. Отчего? А жопы в форме кресел? Они подтянуться-то хоть раз смогут? Они студень на ножках, стыдно смотреть. А если подтянутое тело — значит, спортсмен-отморозок, со всеми вытекающими последствиями для личного состава. Значит, руки распускает, чтобы почувствовать и показать свою силу. Я не имею в виду всех офицеров нашей страны. Нет. Потому что, если вера в настоящих людей у меня пропадет, то и я пропаду. Понимаешь? Нет? Отец никого не любит, кроме себя!
Папа выходит с балкона и продолжает свою тираду, а мама обижается и говорит, что я такой же козел, как и папин отец. Папа соглашается и говорит: «Ублюдок, проваливай отсюда к себе в казарму». А я вежливо отвечаю с набитым гречкой ртом, но внятно и четко: «И вам не хворать!» А после этого улыбаюсь «гречневой» улыбкой, ошметки которой падают обратно в тарелку, и встаю из-за стола.
Быстрым шагом выскакиваю из дома и еду обратно. Пытаюсь не опоздать. Но все равно опаздываю. Слишком много завязок на транспорт. Те, кто опоздал, после полуночи драят унитазы красным кирпичом. И теперь, драя унитаз в час ночи, думаю: «НА КОЙ ХРЕН мне такое увольнение? Сплошные нервы. Дома меня не ждут. Единственная, кого я рад видеть, это сестренка. А так я никому не нужен. А если мне будет все равно? Если будет наплевать на это увольнение, тогда меня никто и огорчить не сможет. Если у меня ничего нет, значит и отнять нечего. Больше никто из этих скотов-офицеров не получит удовлетворения от ощущения власти надо мной. Пиши-пиши в свой блокнот, мудак херов. Моей жизни не хватит все это отработать. Отстоять все наряды, которые ты плюсуешь в столбик. А потому — ПЛЕВАТЬ!»
