шкур и личин портки». Он приблизился, прижав уши. «Ага. Кто-то пришёл извиняться», — подумалось ей. Она сомневалась, что здешние животные по своим поведенческим качествам отличаются от привычных, а прижатые уши семейства псовых — знак весьма показательный. Он поднял глаза. Они находились нос к носу, «волк» был здоровенным. Иру аж передёрнуло от мысли, что не удайся её манёвр с кулаком во время драки, и эта зубастая пасть запросто могла бы с одного движения перегрызть ей глотку. Однако сейчас зверь молча смотрел на неё грустными глазами. Ира не задумалась о том, как это выглядит со стороны или как это может быть воспринято разумным животным, когда протянула руку и, слегка улыбнувшись, потрепала его по голове и почесала за ухом.
— Не злюсь, — сказала она.
Он аж присел от этой ласки и машинально подставил морду. Ирины движения тоже были вызваны скорее рефлексом, чем осознанным решением. В детстве у неё была большая, до одури любимая собака. Чёрный терьер, не менее крупный, чем сая в зверином облике. Ностальгия прошила её иглой, и она запустила руки глубже в шерсть. В свете всех переживаний, когда такая большая псина ластилась, не почесать и не потискать было просто нереально. Под конец зверь так разомлел, что лизнул её в щёку. Потом замер на месте и, растопырив уши, умчался в сторону Утёса.
С того дня он стал прибегать каждый день. Словно соблюдая странный ритуал, сая-парень делал несколько шагов по направлению к ней, обращался и приходил уже зверем. Ни разу не подошёл в своём человечьем облике, и ни одним словом или жестом они не обменялись. Что бы это ни значило, но она просто приняла это. Тем более что волчья шкура больше привлекала её в этом создании. Порой корила себя за такое отношение, но поделать с собой ничего не могла. Ира никогда не отказывала себе в том, чтобы почесать его за ухом, поперебирать шерсть или погреть в ней руки. Зверь от такого количества ласки выглядел совсем ошалевшим. Как-то раз с недосыпу она неудачно встала и пошатнулась. «Волк» перелетел через неё и подставил спину. Она поблагодарила и засмеялась. Зверь начал прыгать, демонстрируя свои способности. Завязалась игра. Которая тоже стала традицией, приведшей к тому, что Ира забросила утреннюю зарядку и стала выходить на улицу задолго до первого гонга. Сая, будто чувствуя её нетерпение, тоже стал прибегать раньше. Они играли вместе, и это было куда эффективнее любых упражнений. Прыгали друг через друга, катались по земле, догоняли, падали и снова вставали. Дрались, несколько раз сая даже несильно прихватывал её зубами. Сначала игра была спонтанной, но потом он стал намеренно её учить, показывая прыжки и перекаты, которые Ира повторяла, не замечая набиваемых синяков и шишек. В школе ей легко давались кувырки, но вот правильно падать не умела, а теперь её ловкость росла с каждым днём. Они вместе катались кубарем с холма, а однажды сая загнал её на крышу барака и не отстал, пока она не сиганула с неё, трясясь от возбуждения, страха и применяя на практике всё, чему он её учил. Перебудили весь барак своим топотом. Карра даже высказал что-то парню потом, во время работы, когда он снова превратился в человека, но тот только отмахнулся, белозубо скалясь во весь рот. В такие игровые моменты Ира почти забывала, что это существо разумно. А как-то раз вообще схватила палку, подкинула вверх, сопроводив командой «апорт». Зверь как ни в чём не бывало поймал игрушку, и это тоже вошло в привычку. Он не знал такой игры и не оскорбился предложением в неё поиграть. Эта мысль пришла уже позже, на свежую голову, когда она в очередной раз напомнила себе, что зверь — это лишь вторая шкура разумного существа. Но за игрой забывалось всё.
Путешествия оборотня к баракам каждое утро не остались незамеченными. Начальник лично пришёл проследить за происходящим. Нет, он не вмешивался в их общение, но неотрывно наблюдал каждый божий день до первого гонга. Сначала это нервировало, а потом Ира и сая перестали обращать внимание на зрителя. Но если бы пришлось описать ощущения, когда вольно или невольно их глаза сталкивались, то Ире становилось весьма и весьма не по себе. Что-то жуткое, сокрытое глубоко внутри, заставляло её быстро отводить глаза и снова бросаться в пучину игры. С «волком» не нужно было думать о последствиях поступков, изображать политес. Так сложилось с самого начала: если больно, Ира грустила, если весело, — хохотала до слёз. Впервые с момента попадания в рабство она позволила себе такую забытую на многие месяцы эмоцию, как искренний смех. Утром резвилась с оборотнем, день, если могла, посвящала общению с Ринни-то и кратким встречам с его матерью и Маяти. Дышать стало легче. Незаметно пролетело больше трёх недель.
Со временем Ира стала замечать, что зверь с каждым днём становится всё более вялым и играет менее охотно. Пытаясь понять причину, она старалась растормошить его вопросительными жестами и взглядами, даже нос потрогала, пытаясь убедиться, здоров ли он. Но всё было напрасно. Заметив её беспокойство, зверь вновь бросался в игру с головой, будто пытаясь отвлечь. А в человека, для нормальной беседы, так и не превращался, хотя пару раз Ира недвусмысленными жестами предлагала ему это. Странное поведение нового друга не на шутку встревожило её.
Всё разрешилось в тот день, когда у Иры лопнуло терпение и она решила добиться правды. Полночи продумывала речь из жестов, с которыми обратится к нему, чтобы быть понятой. Её безумно беспокоило, что именно в этот день сая не прибежал играть. Сидя на камне, она с тревогой вглядывалась в направлении, откуда обычно появлялся «волк», ожидая вот-вот увидеть его. Но он так и не пришёл. Прозвонил гонг. Рабы потихоньку выходили из бараков, как обычно, собираясь на работу. Иру хватило только на причёску. Неосознанный страх заставил её забыть обо всём остальном. В толпе народу у телеги она искала его глазами, хотя понимала, что это лишнее, — среди серокожих дроу он выделялся, как взорвавшаяся нефтяная вышка. Наконец он появился, но почему-то не встал в очередь, а остался стоять в стороне. Ира зашагала к нему, собираясь поведать о своём возмущении. Немного не дойдя, остановилась. Что-то было не так. Обычно парень был одет в одни только рабочие брюки, а сейчас на нём красовались толстые штаны и безрукавка с меховой оторочкой. На плече висела сумка.
