Но вот по экрану бегут горизонтальные полосы. Я встаю, чтобы нажать кнопку «tracking», но секретарь удерживает меня:
– Ничего-ничего. Смотрите дальше.
Продолжают мелькать кадры провинциального городка. Совершенно ничего примечательного – обычная повседневная жизнь.
– Вполне возможно, что кто-то из этих людей знает о катастрофе, случившейся в двух километрах отсюда. Возможно, они даже знают, что погибли тридцать человек. Это – много, но недостаточно, чтобы нарушить покой горожан.
На экране – школьные автобусы. Они останутся здесь надолго. Изображение совсем скверное.
– Нет, это не повреждение пленки. Это – радиация. Это видео снято КГБ, тайной полицией Советского Союза.
В ночь на 26 апреля, в 1:23 ночи, украинский городок Чернобыль постигла страшная техногенная катастрофа. Взорвался один из реакторов атомной электростанции, и уровень радиации в девяносто раз превысил тот, что был в Хиросиме. Все население подлежало немедленной эвакуации, однако о чрезвычайном происшествии не было даже объявлено, ибо правительство, как известно, ошибок не допускает. Лишь неделю спустя на последней странице местной газеты напечатали заметку в пять строк, где без объяснения причин сообщалось о гибели операторов АЭС. Как раз в этот день по всему Советскому Союзу отмечали 1 Мая, и в Киеве, столице Украины, люди пошли на демонстрацию, не зная, что в воздухе растворена незримая смерть.
И он заключил:
– Я хочу, чтобы вы отправились туда и сделали репортаж о том, что происходит в Чернобыле сейчас. Отныне вы – специальный корреспондент, ваше вознаграждение увеличивается на 20 процентов, и вы получаете право предлагать жанр статьи.
Мне бы нужно прыгать от радости, а меня обуяла глубочайшая печаль, которую я должен скрывать. Не стану же я объяснять, что в моей жизни есть две женщины, что я не хочу покидать Лондон и что на карту поставлены и жизнь, и душевное равновесие. Спрашиваю, когда должен вылетать, и слышу в ответ – как можно скорее, потому что ходят слухи, что другие страны значительно увеличивают производство ядерной энергии.
Мне все же удается найти лазейку: надо, мол, сперва проконсультироваться со специалистами, досконально изучить суть вопроса, а как только у меня будут все необходимые материалы, я отправлюсь в путь немедленно.
Шеф согласен – он жмет мне руку и поздравляет с повышением. Поговорить с Андреа не удается: когда я возвращаюсь домой, она еще в театре. Проваливаюсь в сон, а утром нахожу нежную записку, а на столе – кофе.
Иду на работу и, стараясь порадовать шефа, «повысившего качество моей жизни», обзваниваю специалистов по атомной энергетике и физиков-ядерщиков. Выясняется, что напрямую были затронуты катастрофой 9 миллионов людей во всем мире, причем из них – 3-4 миллиона детей. За первыми тридцатью погибшими последовали, по мнению Джона Гофманса, еще 475 тысяч человек, которые заболели неизлечимыми формами рака, а еще столько же хоть и выжили, но стали инвалидами.
Около двух тысяч городов и деревень просто перестали существовать. Согласно прогнозу Министерства здравоохранения Белоруссии в период с 2005 по 2010 годы следует ждать резкого повышения числа заболевших раком щитовидной железы. Еще один эксперт объясняет мне, что, кроме этих 9 миллионов, непосредственно подвергшихся облучению, еще 65 миллионов человек в разных странах мира пострадали косвенно – через зараженные радиацией продукты и воду.
Это – серьезное дело, заслуживающее почтительного отношения. Под вечер я сообщаю секретарю редакции, что смогу посетить Чернобыль не раньше, чем в годовщину аварии, а до тех пор соберу материалы, выслушаю мнения экспертов и посмотрю, какие меры предпринимает британское правительство. Шеф согласен.
Звоню Афине – она столько раз говорила, что ее возлюбленный служит в Скотланд-Ярде, что сейчас пришло наконец время попросить его об одолжении, тем более что гриф секретности с материалов о катастрофе снят, да и СССР больше нет. Она обещает переговорить со своим «другом», но предупреждает, что за успех не ручается.
Добавляет, что завтра уезжает в Шотландию, а вернется только к собранию группы.
– Какой группы?
Группы, отвечает она. Неужели все это уже вошло в наезженную колею? Когда же мы сможем встретиться, поговорить, прояснить все?
Но она уже дала отбой. Возвращаюсь домой, ужинаю в одиночестве, смотрю новости, заезжаю в театр за Андреа. Спектакль еще не кончился, и, к моему несказанному удивлению, в женщине на сцене я едва могу узнать ту, с которой прожил почти два года: в ее движениях появилось нечто завораживающее, а произносимые ею слова обрели непривычную силу. Отчужденно вглядываясь в эту незнакомку, я сознаю, что мне хочется, чтобы она была рядом со мной, – и спохватываюсь: она ведь и так рядом.
– Ну, как поговорили с Афиной? – спрашиваю я по дороге домой.
– Хорошо. А что у тебя на работе?
Не хочет отвечать – меняет тему. Рассказываю о своем повышении, о командировке в Чернобыль, но она слушает без особого интереса. Мне начинает чудиться, что я теряю прежнюю свою любовь, а новой не добился. События, впрочем, идут своим чередом: по возвращении она предлагает вместе принять душ, а затем мы оказываемся в постели. Но прежде она включила на полную громкость ту ритмичную музыку, которую мы слышали у Афины, и велела мне не думать о соседях – люди и так слишком озабочены из-за своих ближних и потому живут вполнакала.
То, что происходит дальше, выше моего понимания. Неужели женщина, которая с небывалой, дикой страстью занималась со мной любовью, наконец обрела подлинную природу своей сексуальности и помогла ей в этом —научила ее или разбудила – другая женщина?
Потому что, вцепясь в меня с невиданной прежде яростью, она повторяла без остановки одно и то же:
– Сегодня я – твой мужчина, а ты – моя женщина.
Так проходит около часа, в течение которого я познаю такое, на что никогда не отваживался раньше. В какие-то мгновения я даже испытывал стыд и едва сдерживался, чтобы не попросить ее остановиться, но она все равно бы не послушала, ибо шла на это осознанно. И мне оставалось лишь подчиняться, потому что выбора не было. Зато было очень любопытно.
Под конец я был в изнеможении, тогда как Андреа просто излучала энергию.
– Пока ты не заснул, хочу, чтобы ты знал. Если пойдешь вперед, секс позволит тебе заниматься любовью с богами и богинями. Сегодня ты испытал это на себе. Я хочу, чтобы ты заснул, зная – я разбудила Мать, дремавшую в тебе.
Мне хотелось спросить: «Тебя научила этому Афина?», но я не решился.
– Признайся – сегодня ночью тебе понравилось быть женщиной.
– Понравилось. Не знаю, как там дальше будет, но сегодня я чувствовал и страх, и ликование.
– Признайся – тебе всегда хотелось испытать то, что ты испытал сегодня.
Но все же одно дело – подчиняться Андреа, сжимая ее в объятиях, и совсем другое – хладнокровно разбирать впечатления. И я промолчал, хоть и не сомневался в том, что ответ ей и так известен.
– Так вот, – продолжала она. – Все это пребывало во мне, о чем я и не подозревала. И еще была маска, которая упала сегодня, когда я была на сцене. Ты заметил что-нибудь особенное?
– Конечно. От тебя исходил какой-то особый свет.
– Это – харизма: божественная сила, которая проявляется в мужчине и в женщине. Сверхъестественное могущество, которое никому не надо демонстрировать, ибо оно пробивает даже самых бесчувственных. Но проявляется оно лишь после того, как мы останемся нагими, умрем для мира и воскреснем для самих себя. Вчера вечером я умерла. Сегодня, выйдя на сцену, увидела, что в точности осуществляю свой выбор, и возродилась из пепла.
Ибо я всегда пыталась быть собой, пыталась, да не могла. Всегда хотела производить впечатление на окружающих, вела умные разговоры, не огорчала родителей и в то же время – шла на любые ухищрения, чтобы суметь делать то, что нравится. Я всегда торила себе путь с кровью, со слезами, напрягая всю силу воли, – а вчера поняла, что поступала неправильно. Моей мечте ничего этого не нужно: она требует лишь, чтобы я предалась ей, а если покажется, что страдаю, – стиснула зубы. Потому что страдание пройдет.
– К чему ты все это говоришь мне?
– Погоди. Проходя тем путем, где страдание кажется единственным правилом, я боролась. За то, что никакой борьбы не стоит. Это же как любовь: либо она есть, либо нет, и тогда никакой силой ее не пробудить.
Мы можем притвориться, что любим. Можем привыкнуть друг к другу. Можем испытывать дружеские, родственные чувства, быть во всем заодно, создать семью, каждую ночь заниматься сексом и даже получать наслаждение, и все равно – постоянно ощущать какое-то зияние, пустоту, нехватку чего-то очень важного. Так во имя чего я изучала все тонкости отношений между мужчиной и женщиной, зачем билась за то, что не стоит таких усилий?.. В том числе – и за тебя.
