Бледное лицо швеи слегка порозовело. Она на секунду прикрыла глаза и совершенно иным голосом торжественно произнесла:
— Это третий знак…
— Не понимаю.
— Один знак пришел во сне, — продолжала мисс Пелл, пристально глядя на посетительницу, — второй — из Библии, а третий — из ваших уст. А я сказала себе, что если будет дан третий знак, то сомнения исчезнут.
И если слова звучали непонятно и странно, то сама женщина, напротив, стала удивительно собранной, даже напряжение в стиснутых ладонях пропало.
— Есть что-то, о чем вы знаете и хотите рассказать? — спросила мисс Силвер.
Полученный ответ оказался уклончивым:
— Я расскажу вам о знаках, иначе вы ничего не поймете. Понимаете, когда Дорис в тот день вернулась домой, я обещала ей, что никому не расскажу о том, что она мне сказала, а ведь нельзя нарушать обещания, данные умершим, пока не появится знак, а у меня их уже три. Дорис тогда спросила меня: «Вы никогда не расскажете, тетя Эмили, правда?» — а я ответила: «Конечно, нет». И никогда бы не рассказала, если бы не знаки.
— И что это за знаки, мисс Пелл?
— Первым был мой сон. Это случилось прошлой ночью, да так ясно, словно наяву. Как будто я сижу в этой самой комнате и шью что-то черное и плачу, помню, подумала тогда: «Работу испорчу, черное так легко хватает пятна». А тут дверь открывается и входят вместе Дорис и Конни, как в детстве, а в руках у них цветы — розы, лилии и разные другие. А вокруг них свет, да такой сильный — прямо сверкают. Подходят, значит, они ко мне, а Дорис и говорит: «Не плачь больше, не надо, и не беспокойся о данном мне обещании, оно больше значения не имеет». И тут я проснулась в своей кровати, будильник зазвонил.
— Это успокаивающий сон, — ласково сказала мисс Силвер.
Глаза мисс Пелл наполнились слезами.
— Должен бы быть, да не вышло. Я-то уже слышала про полковника Рептона и принялась раздумывать, не значит ли этот сон, что мне надо нарушить данное Дорис обещание и пойти в полицию. Я сомневалась, знак ли это мне свыше или нет. Может быть, я все думала про полковника да про то, что я сказала полиции на дознании, — вот и приснилось. Понимаете, я не солгала — никогда бы такого не сделала, но когда они спросили меня, сказала ли я все, о чем знаю, то я просто приложила платочек к глазам и расплакалась, а они решили, что мне больше нечего добавить.
— Понимаю.
— Поэтому я решила, что надо бы увериться насчет знака. Так вот, взяла я Библию, закрыла глаза, открыла ее наугад и приложила палец к строчке. А когда открыла глаза, то это был шестнадцатый стих восьмой главы от Захарии: «Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; по истине и миролюбив судите у ворот ваших». Тут я подумала: «Ну, если это не знак, то что же тогда?» Но тут в голову пришло, что я ни разу в жизни не нарушала обещаний, так что надо бы увериться получше. И подумала: «Если Господь захочет, чтобы я заговорила, он пошлет мне третий знак. Тогда я приму, что все идет от Господа, и буду знать, что делать». А тут вы стучите в дверь, чужой человек, и повторяете то, что было в прежних знаках — что мне нечто известно и надо об этом рассказать.
Мисс Силвер повторила за ней:
— Да, мне кажется, вы должны рассказать.
Мисс Пелл вытащила аккуратно сложенный старомодный льняной носовой платок и промокнула глаза.
— Это случилось накануне гибели Дорис. Она вышла после обеда, чтобы отнести лиловую шелковую блузку мисс Мегги в поместье, платье мисс Вейн, такое голубое шерстяное, которое сшила после траура по сестре, а теперь оно стало ей тесновато, Дорис его переделала. Девочке надо было порядочно побегать с этой блузой, потом с платьем, подогнать выкройки к паре ночных рубашек для мисс Эклс да еще закончить с платьем Конни. Дорис оставила платье Конни напоследок, потому что все равно дети не уходят из школы до четырех. Вернулась она очень подавленная, но мне сначала ничего не говорила, только сказала, что надо быстренько подправить ворот блузки для мисс Мегги и вечером отнести ее. Я спросила, не из-за этого ведь ворота она так расстроена. А Дорис и отвечает: «Нет, тетя Эмили, не из-за него» — и как разрыдается! Тут я нажала на нее, чтобы она мне все рассказала, а она и говорит, что расскажет, если я пообещаю ни одной живой душе не пикнуть об этом… я и пообещала. И тут она мне все рассказала.
— Что именно?
— Дорис сказала, что сообразила, кто пишет эти отвратительные анонимные письма. В тот день она посетила четыре дома — поместье с блузкой мисс Мегги, коттедж «Виллоу» с голубым шерстяным платьем мисс Вейн, коттедж «Холли» с ночными рубашками мисс Метти и в конце — «Крофт» с платьем мисс Конни. Она была только в этих домах. И в одном из них — она не сказала в каком — племянница подобрала с пола маленький клочок бумаги. Сами знаете, как это бывает — видишь, что-то валяется на полу, и наклоняешься, чтобы подобрать. Дорис так и поступила, а когда разглядела, то поняла, что это оторванный кусочек одного из тех писем, которые она получила. Нижний левый уголок, на котором осталось «Тил» от слова «Тиллинг». Этот кусочек был оторван от письма, которое она получила, где написали, что все в Тиллинг-Грин знают, что она тайно встречается с мужчиной. Ну вот, взяла она обрывок письма, вернулась домой вся расстроенная и сидит.
— В каком доме это произошло? — настойчиво спросила мисс Силвер.
Хозяйка только глубоко вздохнула:
— Она мне не призналась. Когда я стала настаивать, Дорис ответила, что ей кажется, лучше никому не рассказывать, а сразу пойти к тому человеку, сказать, что она все знает, и потребовать твердого обещания больше так не делать. Я только спросила, сказала ли она все Конни, а девочка и отвечает: «Не больше, чем вам, тетя, и она тоже обещала никому не говорить».
— Но Конни говорила, что знает автора, — задумчиво произнесла мисс Силвер.
— Может быть, ей пришло в голову что-то еще. Конни приходила ко мне в понедельник, за два дня до своей смерти, и спросила, не рассказывала ли мне Дорис о клочке бумаги. А я ответила: «Что бы мне Дорис ни говорила, я дала обещание не говорить ни слова», а та мне: «Вам и не надо мне ничего говорить, Дорис сама мне все рассказала, и сейчас я знаю больше вашего». Я спросила, что она имеет в виду, а она ответила, что вспомнила кое-что дополнительно из того, что рассказывала Дорис. «Понимаете, Дорис подобрала клочок бумаги, но не сказала где именно, но зато припомнила, каким белым он ей показался по сравнению с цветом ковра… и сказала, какого цвета этот ковер» — вот точные слова Конни. Она только добавила, что поначалу позабыла про этот ковер, а сейчас вспомнила, и он у нее из головы не выходит, потому что она знает дом с таким ковром.
— Именно так и сказала?
Мисс Пелл схватила мисс Силвер за руку:
— Да, точные ее слова передаю. Хотелось бы мне, чтобы этого не было, но раз слово сказано, никуда не денешься и из головы не выкинешь.
— Значит, Конни сказала вам, что клочок бумаги показался слишком белым по отношению к ковру, но не сказала, какого цвета этот ковер?
Мисс Пелл грустно кивнула:
— Нет, ни про цвет, ни про дом так и не сказала. Она сидела на вашем месте и рассказывала про этот клочок бумаги, а потом и говорит: «Лучше бы Дорис мне ничего не говорила, а то просто не знаю, что делать. Понимаете, мисс Пелл, если я скажу, все дойдет до полиции, а если и не дойдет, то все равно будут ужасные сплетни и неприятности, может быть, слушание в суде, тогда мне придется выступить свидетелем и показывать на своего соседа, который может всего этого не пережить. И что хорошее принесет это бедной Дорис, если она уже умерла? Обратно ее таким способом не вернешь». А я ответила: «Да, Дорис назад не вернешь».
— Но спасти свою жизнь Конни могла, если бы заговорила, — сердито заметила мисс Силвер. — Скажите, мисс Пелл, о том, о чем мы с вами говорим, вы кому-нибудь рассказывали?
— Нет, хватит разговоров. И Дорис мертва, и Конни мертва. Как мне кажется, и так уже было слишком много сказано. А если бы мне кто-нибудь намекнул, что буду вот так беседовать с чужой женщиной, я бы ему не поверила. Да и не стала бы этого делать, если бы не мой сон, и Библия, и третий знак.
Мисс Силвер поднялась, чтобы уйти, но прежде серьезно предупредила хозяйку:
— Никому не рассказывайте, вообще никому, о чем мы с вами говорили. Если дело дойдет до показаний в полиции, я буду с вами, а сейчас позабочусь, чтобы вам обеспечили защиту.
Услышав это, мисс Пелл сначала удивилась, а потом перепугалась. Она вскочила со стула, побледнела и даже отступила на шаг. Нервозное состояние, в котором женщина находилась в начале разговора, вернулось. Дрожащим голосом она спросила:
— Говорят, что самоубийство — большой грех, но я отвечаю, что грех на том, кто подтолкнул к нему мою девочку… и Конни тоже.
— Мисс Пелл, я не верю, что Конни Брук намеренно выпила снотворное, чтобы убить себя, и начинаю подозревать, что и в случае с вашей племянницей самоубийства не было.
