— Тут нет места…
Могучий торс командира, обтянутый зеленой армейской майкой, занимал почти все пространство узкой кровати.
— Я замерзла.
За фанерной перегородкой на другой половине комнаты отчетливо застонал мужчина. Рут уже ничто не могло остановить. Шуметь вовсе не обязательно. Хорошо бы просто полежать рядом с Николаем в его могучих объятиях. У обоих не хватило бы сил на что-то большее. Доброе слово, мягкое прикосновение…
Женщина, задержавшись у стены, подошла к кровати.
Уланов еще раз взглянул в бумаги и положил стопку рядом с висящей ногой. Повернувшись к Рут, он хотел что-то сказать, но она наклонилась, приближая губы, чувствуя жар возбуждения от собственной храбрости.
Николай отстранился.
У нее против воли вырвалось:
— Коля, разве ты не хочешь…
— Сейчас — неподходящее время, — ответил тот с заметным русским акцентом, который всегда проступал в речи командира в моменты волнения.
— Просто мне надоело лежать одной.
— Ну извини.
Как неожиданно и как больно… Они так долго строили друг другу глазки, робко флиртовали, и наконец освободились от уз субординации. Теперь можно поступать как душе угодно, а он ее больше не хочет?
Как она могла так просчитаться? Ведь она же не сопливая девчонка. Даже предаваясь мечтаниям, думала только о работе. Неужели ей лишь почудилось, что медленно нараставшее напряжение было взаимным? Да, они не раз спорили, да, Уланов всегда казался двуликим, трехликим, четырехликим, примерял настроения, как маски, пока не находил нужное. Значит, Рут ошибалась, принимая очередной фокус, призванный удержать строптивицу в подчинении, за сдерживаемый интерес?
Не может быть! Рут дотронулась до руки командира, наклонилась пониже, отчего край футболки задрался, обнажив бедра и нижнее белье.
— Извини, — повторил Николай. Но глаз не отвел!
Нет, тут есть что-то еще, отторжение вызвано какой-то иной причиной. Не хочет связываться из-за того, что ее считают «белой вороной»? Трус! Трус и дурак. «Какой отличной парой мы могли бы стать», — подумала она. Но вслух ничего не сказала. В Лидвилле, превращенном в одну сплошную военную базу, в этом лабиринте запугивания и обмана, трудно выжить, если сжечь за собой все мосты.
Командир ей может еще пригодиться. Поэтому Рут, поборов злость и унижение, выдавила из себя улыбку.
— Ничего страшного, — сказала она.
18
На Земле все, даже Джеймс, оказались не такими, как она себе представляла. При очной встрече на следующий день Рут поначалу приняла его за очередного политика. Память сохранила толстые профессорские очки, приличный животик, но Джеймс два года назад сделал лазерную коррекцию зрения и сбросил вес — толстяки в Лидвилле перевелись.
Ее радиособеседник имел приятную наружность. Высокие скулы, выпирающие над белой маской, аккуратная бородка и коротко постриженные жесткие каштановые волосы. Это выдавало в нем «лабораторную крысу» — функциональность важнее внешнего вида. Ровный трехсантиметровый волосяной покров в комплекте с незатейливым бежевым свитером — самый обыденный вид. Именно такое впечатление он и стремился произвести — непритязательного, ничем не приметного человека.
Джеймс Холлистер превратился в политика во всех смыслах слова. Он одновременно руководил всеми группами нанотехников и отвечал за связи между ними и президентским советом. Джеймс присматривал за тридцатью восемью строптивыми гениями, пресекал ненужные споры, заставлял делиться оборудованием и умудрялся раздувать проблемы ученых в глазах начальства до таких размеров, что то безо всякого раздражения откладывало в сторону прочие насущные вопросы.
Джеймс уверенно танцевал на нескольких канатах сразу.
Рут, даже не ведая обо всем этом, восхищалась выдержкой коллеги. Он оказался совсем не таким, каким она его себе представляла, — более одиноким и уязвимым, но из головы трудно было выбросить засевший там образ отца и дочери. За несколько месяцев радиосеансов с Джеймсом Рут привыкла получать от него и похвалу, и руководство к действию.
Теперь они могли обняться — как здорово! От гостя пахло чистотой. Ученой хотелось задержать Джеймса в объятиях, пока тот не почувствует себя неудобно, и потом выпалить вопрос, который она не решилась задать Кендриксу: «Да у вас тут настоящая война! Что происходит?»
Но оказалось, что Джеймс не был расположен к серьезному разговору, — еще одна неожиданность. До сих пор отношения между ними сводились к обмену идеями и грандиозными планами. Руководитель полета бормотал комплименты: «Ваш пилот просто бесподобен, его память хотят почтить барельефом или еще как-нибудь». Одновременно он потянул себя за ухо, показал пальцем на рот и пожал плечами. Рут проглотила дальнейшие вопросы.
Их, возможно, подслушивали!
Рут выписали на следующий день, вручив четверть пузырька таблеток с кальцием и пригоршню аспирина. Ей в чрево влез гинеколог, раскровил десны зубной врач, проверил зрение окулист, после чего ученую согнали с кровати, освободив ее для бойца объединенной ударной группы с огнестрельными ранениями и вызванной наночастицами подкожной сыпью.
Майор Эрнандес лично вывел Рут под открытое небо, безбрежное и пронзительно-голубое, взяв с собой Холлистера и аж девять солдат охраны на трех «джипах». Джеймс, видимо, хорошо знал Эрнандеса, начал расспрашивать его о какой-то Лиз, и Рут успокоилась. «Они очень похожи, — подумала она, — оба уверены в себе, любят порядок».
Приятно сознавать, что хорошие мужики еще не перевелись.
И все-таки, прислушиваясь к их болтовне в громыхающем по улицам «джипе», она ловила себя на ощущении нереальности происходящего.
— Заходи вечерком — выпьем, — пригласил Джеймс майора. — И свою мамзель приводи. Я смогу раздобыть еще немного «ершика», если ты достанешь пару банок сардин.
— Ты же знаешь: если их еще можно найти, то придется отбирать силой — так просто не отдадут, — ответил майор, поглядывая на пулеметчика.
— Главное, не переусердствуй.
Окулист дал Рут огромные черные авиаторские очки, закрывающие половину лица, которые она надела, как только Джеймс выкатил ее коляску на улицу. Дневной свет жег глаза, искажал краски, съедал границы белых снежных пиков.
Рут вертела головой по сторонам.
Местные жители сделали все возможное, чтобы помочь многочисленным беженцам, размещали их в своих гостиных, сараях, гаражах, кэмперах, палатках и прицепах для перевозки лошадей. Местные, в отличие от горожан, имели туристическое и кэмпинговое снаряжение, и первое время этого хватало. Большинство потерявших кров в конце концов поселились на холмах восточнее Лидвилла, но плоды щедрости местных жителей наблюдались повсюду. Незастроенные участки и дворы были заняты времянками. Однако люди почти не попадались. С чего бы это? Работать практически негде, ходить некуда…
Они подъехали к блокпосту — улицу перегораживал низкий вал из каркасов машин с двумя пулеметами и целым взводом охраны. Покинув главный оплот власти, они свернули на узкое шоссе, образующее южную границу города.
Джеймс и Эрнандес замолчали. Рут согнулась, словно хотела накрыть своим телом руку в гипсе. В нее уже разок стреляли, да и Эрнандес не стал бы брать с собой два лишних «джипа» лишь для того, чтобы произвести на нее впечатление.
Тысячи людей работали на длинном, опускающемся к городу склоне, нарезая в нем аккуратные террасы. Дома собираются строить, что ли? Рут никак не могла угадать, для чего нужны эти уступы. Сотни пешеходов шли в обоих направлениях, как вереницы пилигримов, мешая проезду по шоссе. Люди толкали перед собой тачки и тележки. Лошади все передохли. Животные, за исключением кружащей в вышине одинокой птицы, возможно ястреба, вообще не попадались.
Водитель «джипа» непрерывно сигналил. Путники с тяжелым грузом неохотно уступали дорогу, отчего три машины продвигались вперед с черепашьей скоростью, постоянно петляя и тормозя. Люди несли и везли ящики, рюкзаки, магазинные тележки.
Все емкости были заполнены землей.
Рут в конце концов догадалась, но проще было отвернуться от грязных лиц, выражающих зависть и тупую надежду, и задать вопрос Джеймсу:
— Что они делают?
— Почва здесь поганая. Чем выше, тем хуже. Сплошные камни и утрамбованная глина.
— Но ведь русло реки аж в трех-четырех километрах отсюда, не так ли?
Джеймс молча кивнул. Проехав еще сто метров, они свернули с шоссе и вновь остановились перед блокпостом, потом поползли по пустынной дороге в гору. Оглядев земельные работы, Рут попыталась представить, как будут поливать посевы на этих террасах. Неужели тоже вручную, передавая ведра из рук в руки?
Под нанотехнологические лаборатории выделили больше места и средств, чем она ожидала. Колледж Тимберлайн — бывший малобюджетный институт экологии под открытым небом, нередко проводивший занятия прямо в поле, — был не меньше отеля, а видом напоминал швейцарское шале: массивные белые стены, высокие окна в рамах из потемневшего дерева, торчащие из-под крыши тяжелые потолочные брусья, косая кровля, на которой зимой не скапливался снег.
