– Ты меня осуждаешь?
– Что толку осуждать, коли ничего нельзя сделать? – пожала плечами Мари. – Я тебе не указ. Ты замужняя женщина и знаешь, что делаешь. Увидимся вечером, за ужином, – кивнула она и ушла.
Серж приехал, когда она уже устала ждать. Время тянулось медленно, Александра и не думала, что после столичной суеты ей так непросто будет привыкнуть к размеренной деревенской жизни. Она откровенно обрадовалась, когда во двор въехала коляска, в которой сидел Серж. Он был один, без кучера, в темном сюртуке и щегольских сапожках, блестевших на солнце. Он выглядел одинаково безупречно и на светских раутах, и на пыльной дороге, правя лошадью. Такова уж была его натура, Соболинского невозможно было представить сморкающимся в платок, вспотевшим, или, к примеру, нюхающим табак, заложив пальцем одну ноздрю. От него всегда пахло духами, на его белоснежной сорочке не было ни единого пятнышка, а ногти на руках всегда были отшлифованы, будто бы он целыми днями этим только и занимался. Хотя Александра знала, как уверенно эта белая холеная рука с отполированными ногтями держит пистолет. В общем, это был барин, столбовой дворянин, дитя своей эпохи, настолько же дурное, насколько и великолепное.
– Как вы устроились, графиня? – весело спросил Серж, целуя ей руку.
Она с нескрываемым удовольствием смотрела на его красивое лицо, в синие глаза, которые ласкали ее в ответ, на его яркий, улыбающийся рот. Ему сегодня отчего-то было весело.
– Честно сказать, я скучала, – призналась она.
– Я на это и рассчитывал. Скука – верная слуга любви. Занятой человек ни за что не пустится в любовную авантюру.
– Тогда вы, верно, хотели сказать, слуга разврата. Нельзя влюбиться от скуки, можно только принять за любовь желание как-то изменить свою жизнь, сделать ее разнообразнее.
– Это касается других, но не касается нас. Между нами давно все случилось, – насмешливо сказал Серж. – Могу я предложить вам прогулку, графиня?
– Куда вы хотите меня везти? Неужели украсть? – улыбнулась она.
– Вы уже сами себя украли. Не сомневаюсь, что ваш муж ищет вас по всему свету, после того, как получил известие о вашем исчезновении.
– Мой муж меня бросил, – горько сказала она.
– О! Вы не знаете другого свойства любви! Если предмет вашего обожания, пусть даже и ненавистный вам, на какое-то время исчез, возникает страстное желание завладеть им вновь, хотя бы для того, чтобы воскресить в себе эту ненависть.
– Вы о себе говорите, сударь?
– Скорее о вас. Я не переставал вас любить, а вот вам понадобилось три года разлуки, чтобы понять, как вы от меня зависите. Так вы едете графиня? Я всего лишь хотел показать вам ваши владения. Насколько я помню, вы покинули графский дом, так и не успев почувствовать, что такое быть в нем хозяйкой. Вы еще не смотрели на него глазами собственницы, я думаю, вам это будет приятно. А моя цель отныне доставлять вам одни лишь удовольствия, графиня, – вкрадчиво сказал он.
– Я не думаю, что видеть усадьбу мужа мне будет приятно, но прогулка пойдет мне на пользу, в этом вы правы.
Она подала руку Сержу и спустилась вместе с ним в сад. Никто не мог им помешать, они были предоставлены сами себе и, казалось, всеми забыты. Мужчина и женщина в цветущем саду, словно Адам и Ева в раю, и запретный плод еще не съеден. Еще есть время сполна насладиться этим раем.
Они сели в коляску, Серж взял в руки кнут. Ехали не спеша, огибая озеро. Она любовалась на преобразившуюся степь, вдыхая такой родной и оттого такой сладкий воздух. Показались ворота графской усадьбы.
– Ты войдешь туда? – спросил он. Теперь они были совсем одни, в степи, и вели себя гораздо вольнее.
– Не знаю, – она невольно вздрогнула. – Скорее, нет.
– Не можешь же ты прятаться вечно?
– В Петербурге, наверняка, уже гуляет слух о моей смерти, – усмехнулась она. – Так пусть думают, что я умерла.
– Что ж, это разумно. Мы переждем здесь какое-то время, до родов, а потом уедем за границу.
– Ты хочешь бежать со мной за границу?!
– Доверься мне, я все устрою.
Он отбросил кнут и обнял ее. Она не сразу ответила на поцелуй, но потом поняла, что рано или поздно это все равно случится. Мари права: встретившись однажды, они с Сержем словно проросли друг в друга, и сейчас настало время помериться силой. Кто более способен разорвать эту связь? Когда его язык, преодолевая сопротивление, раздвинул ее плотно сомкнутые губы, Александра поняла, что она на это не способна. Не сейчас.
Лошадь еще какое-то время брела по дороге, но потом остановилась, потянувшись к растущей на обочине траве большими мягкими губами. Солнце уже не жарило и даже не грело, а ласкало, и так же ласков был ветерок. Все ожило в ожидании лета, и это было так прекрасно!
Она чувствовала, что тоже оживает. Пришла и ее весна. Голова кружилась от поцелуев, было так бездумно и сладко, как это бывает только в объятьях возлюбленного. Когда весь мир вдруг падает в бездну, в его глаза, и кажется, что за ними уже и нет ничего. А даже если и есть, какое это имеет значение?
Она была счастлива, потому что опять любила.
– Я скучал по тебе, – он отвел с ее раскрасневшейся щеки прядь волос, выбившуюся из прически. – Как же я по тебе скучал…
– Ты опять ставишь меня на край гибели, – грустно сказала она. – Не удивлюсь, если ты опять меня бросишь. Но я люблю тебя. Как бы я себе это ни запрещала, куда бы ни бежала, за кем бы замужем ни была, пусть даже за самым благороднейшим и добрейшим человеком, я все равно тебя люблю. И я ничего не могу с этим поделать…
Вернулись они, когда уже смеркалось. Мари уже поужинала и ушла к себе в комнату, чтобы завтра опять встать засветло и поехать в поля. Они прощались в саду, возле той беседки, что стала местом их первого любовного свидания.
– Что же нас ждет, Сережа? – тревожно спросила она.
– Не беспокойся ни о чем. Все устроится как-нибудь. Я еще не насладился тобой… Завтра? – спросил он страстно, заглядывая ей в глаза.
– Ты же знаешь, что я твоя. Хочешь, бери меня, завтра, сейчас или когда тебе вздумается.
– Вот уж не думал, что моя победа будет такой легкой, – усмехнулся он. – Или ты опять меня обманываешь? Я до сих пор помню, как ты дала мне пощечину. И помню, как ты меня бросила. Нет, это не может быть так легко.
– До завтра, – нежно сказала она, проведя рукой по его щеке. Серж поймал эту руку и прижал к своим губам. – Мне пора.
Он пытался задержать ее руку, она все пыталась от него оторваться. Над ними, в сиреневых майских сумерках пели, словно умирали, соловьи. В этих отчаянных, захлебывающихся трелях была вся прелесть и вся мука любви. Эта прекрасная песня не может быть долгой, и чем она прекрасней, тем короче. В каждом свидании, пусть даже самом долгом и сладком, есть нота горечи, нота разлуки. Боги завистливы и ревнивы, и если кто-то почувствует вдруг, что он на седьмом небе от счастья, они тут же и обрушивают небеса. И чем больше было счастье, тем это происходит больнее.
Но пока она об этом не думала, когда, как в семнадцать лет, бежала от беседки к крыльцу, стараясь не оглядываться. И снова, как в семнадцать лет, долго лежала без сна, охваченная любовной лихорадкой. Этих трех лет словно и не было.
С тех пор время для нее уже не тянулось, а летело. На следующий день Александра вместе с Сержем поехала в город, где он помог ей заложить колье с сапфирами и диадему. Она долго решалась, но на обратном пути все же спросила его про алмаз.
– Ты хочешь сказать, что камень у тебя украли?! – притворно или на самом деле искренне удивился Серж.
– У меня его больше нет. И ты о нем тоже не спрашиваешь.
– То есть, ты связываешь два этих события в одно?
– Так ты не брал его?
– Милая, если б он у меня был… Я тотчас бы продал его и ускорил бы наш отъезд за границу. Но у меня его нет, – голос его был тверд.
Александре пришлось ему поверить. Часть денег она отдала Мари и повторила свою просьбу: не экономить на еде. Та нехотя согласилась, и на следующий день в доме пахло пирогом и тушеным мясом.
Еще один, такой важный для нее визит, Александра решила сделать одна. Она знала, как Жюли относится к Соболинскому, и не стала подвергать ее искушению наговорить ему колкостей.
Селивановка встретила ее приветливо. Александра ехала туда в коляске сестры, взяв с собой Веру, а на козлах сидел сердечный друг камеристки Василий. Все было в рамках приличий.
Жюли прогуливалась в саду, с младшей девочкой на руках, и несмотря на то, что она сильно удивилась, увидев графиню Ланину так далеко от столицы и двора, где Александра числилась стаст-дамой, ее щеки тут же оросили слезы искренней радости. Жюли была все такая же чувствительная.
– Как же я рада тебя видеть! – сказала она, отдав девочку на руки няньке и горячо целуя Александру.
В отличие от своей старшей сестры, Жюли, напротив, похорошела и располнела, должно быть, вследствие частых родов. Ей это шло, движения стали женственными и плавными, лицо разгладилось, взгляд посветлел. Рожала она пока одних только девочек, и последняя племянница Александры была еще совсем крохой.
