– И что мне тогда делать? Неужели ты не понимаешь, что тяжелый труд спасает меня от мыслей о моей несчастной жизни? О любви, которой у меня не было? О моих удачливых сестрах, которые все замужем и имеют детей? Думаешь, мне не хочется иметь детей? У меня единственное, что осталось, это мой труд. Забота о хозяйстве, которое я одна подняла. Оставь меня жить так, как я живу.
– Я могу рассчитывать на твое молчание?
– Но я не могу не ответить сестре, – сердито сказала Мари.
– Напиши, что я в Иванцовке.
– Но ведь это же кощунство! Записать живого к мертвым!
– Просто напиши, что я в Иванцовке. Не упоминая о семейном кладбище. Она, видимо, уверена, что я умерла, поэтому истолкует все так, как ей хочется.
– Что между вами произошло? Ведь вы же сестры!
– С тобой мы тоже сестры. И что? Ты хочешь сказать, что любишь меня? Ты сама только что сказала, что завидуешь мне. Моей молодости, красоте, тому, что у меня есть и муж, и любовник, тому, что я беременна. А Софи завидует карьере моего мужа, его огромному богатству. Она тоже думает, что это богатство я украла у нее. И если тебя отвлекают от этих мыслей беспрестанные заботы, то ее ничего не отвлекает. Она ничем не занята, поэтому целыми днями только и думает о том, как могла бы употребить это богатство, если бы оно было ее. К тому же у нее есть компаньонка: графиня Безобразова. Они могут не только думать об этом, но и говорить. А мысли, облеченные в слова, это уже не просто мысли, а планы. Они слишком хотели, чтобы я умерла. Теперь мое богатство они считают своим, и я не хочу их разочаровывать.
– Чем вы с господином Соболинским собираетесь жить?
– У меня есть драгоценности, которые я могу продать. А ему достанется имение Федосьи Ивановны.
– Он игрок. Он в момент спустит все.
– Я ему этого не позволю.
– Ты всерьез полагаешь, что ему можно что-то запретить, когда он этого захочет? – горько рассмеялась Мари. – Сама не знаю отчего, но мне тебя жалко. Разумеется, я не стану тебя отговаривать. Запомни одно: точно так же, как вы не можете быть по отдельности, вы не можете быть и вместе. Разрушительная сила, которая толкает вас друг к другу, когда вы связаны обязательствами, будет точно так же отталкивать вас друг от друга, когда вы будете свободны от этих обязательств. Он тебя все равно бросит, если ты не успеешь бросить его первой. Тебе всегда будет легко найти мужчину, который станет тебя содержать, и рано или поздно ты окончательно превратишься в дурную женщину. Если только ты сейчас не опомнишься и не сойдешься обратно со своим мужем.
– Я не думаю, что это возможно, – покачала она головой.
– Почему ты не хочешь ему написать?
– Если бы я знала, куда! Писать в Петербург? Графиня Безобразова перехватит мое письмо и, узнав, что я жива, предпримет очередную попытку отправить меня на тот свет. Один раз она подослала ко мне разбойников, в другой пошлет горничную с ядом или наемного убийцу с ножом. Она не успокоится, пока не избавится от меня и моего ребенка. Писать государю? Я не уверена, что первой о моем письме не доложат императрице или фрейлине Нелидовой. У них огромное влияние при дворе, тогда как у меня теперь никакого. Чтобы выслужиться перед женой и любовницей, придворные будут стараться держать государя в неведении насчет того, что я жива. Ехать в Петербург тайно, добиваться свидания с цесаревичем, который обещал мне свое покровительство? С великой княгиней Еленой Павловной, которая, кажется, единственная из всех, ко мне добра? Я бы с радостью, но ведь я беременна! Уже на четвертом месяце, и я не хочу потерять этого ребенка. Пока беременна, я беззащитна. Поэтому, Мари, я и прошу приютить меня до родов. А там я, разумеется, начну действовать. Надеюсь, ко мне вернется моя привлекательность.
– Ты можешь оставить ребенка здесь.
– Что? Что ты сказала?!
– Оставь мне ребенка, – страстно сказала вдруг Мари. – Я его воспитаю. Я найму ему учителей… Нет! Я сама буду его учить! Я ведь прекрасно знаю французский! И танцы… Да, я буду учить его танцам, – она мечтательно закрыла глаза и ее пергаментные щеки слегка порозовели.
– С этим ребенком ты будешь в опасности, – предупредила Александра.
– О! Я буду драться за него как волчица! – страстно сказала Мари. И нежно добавила: – Ведь это будет мальчик?
– Да, я уверена, что это будет мальчик. Спасибо тебе, – Александра подошла и крепко сжала ее руку. – То, что ты сказала, для меня очень важно.
Мари, секунду-другую поколебавшись, обняла ее, и так они стояли, пока старшая сестра не сказала сухо, сама же смутившись своего порыва:
– Мне пора. Дела ждут. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
Впервые за этот месяц сестры стали близки. Лед, сковывавший их, кажется, растаял. Так, неожиданно для себя, Александра нашла поддержку еще в одном человеке. И ей стало гораздо спокойнее.
* * *
Приезд хозяина вызвал в доме на Фонтанке настоящий переполох. Первой графа встретила его дочь Элен. Она была в трауре и прижимала к глазам кружевной платочек.
– Мне искренне жаль, papá, – сказала она тихим, приличествующим случаю голосом, в котором он сразу же почувствовал фальшь. Но это траурное платье, завешенные зеркала и скорбные лица слуг уверили его в том, что и в самом деле случилось несчастье.
Вошла сестра жены, госпожа Осинкина, тоже в трауре. И принялась горячо, быть может, даже слишком горячо, выражать свои соболезнования.
– Как это случилось? – спросил граф, устало опустившись в одно из кресел. Руки его, против его воли, слегка дрожали, и он, как ни старался, не мог унять эту дрожь.
– На ее карету напали разбойники, – скорбно сказала Элен, тщательно расправляя складки своего траурного платья. Графу показалось, что дочь всячески старается не смотреть ему в глаза.
– Но куда она ехала? Зачем? – удивленно спросил он.
– Я полагаю, в Иванцовку, – певуче сказала Софи, переглянувшись с Элен.
– Почему же она вдруг решилась ехать в Иванцовку? – все еще недоумевал он. – Разве я не распорядился дать все, что она пожелает? Разве я не оставил своей жене достаточно денег, чтобы она безбедно могла жить здесь, в Петербурге?
– Papá, вы быть может, не знаете… – Элен слегка замялась и посмотрела на Софи. Та еле заметно кивнула. – При ней был алмаз.
– Алмаз? Какой алмаз? – заволновался он.
– Софья Васильевна знает, о чем идет речь. Извините меня, papá, но я ей все рассказала. Госпожа Осинкина имеет право знать, что случилось с ее сестрой. Видимо, Александрин выследили. За камнем все эти годы не прекращалась охота, он слишком уж огромен и ценен. Она уехала, потому что… потому что… О Господи! Разве можно объяснить все капризы беременной женщины? – всплеснула руками Элен.
Госпожа Осинкина кивнула, вздохнула и выразительно посмотрела на свой выпирающий живот.
– Но кто привез вам известие о ее смерти? – допытывался он. – Откуда стало известно о нападении разбойников?
Женщины опять переглянулись.
– Ее карету нашли на дороге, – нехотя сказала Элен. – Слуги были убиты. И… ее тело… Вы ведь знаете кучера Федота, papá. Того, который возил вас в саратовское имение.
– И что он?
– Гроб с его телом привезли сюда, Федот был застрелен разбойниками во время нападения. Это и убедило нас в том, что случилось несчастье.
– Но почему же не привезли ее? – с недоумением спросил он.
– Но ведь дорога дальняя, – сказала, словно пожаловалась, Элен. – За три дня пути с телом могло случиться что-то нехорошее. – Она невольно сморщила носик и поднесла к нему кружевной платочек. – Было решено отвезти тело графини в усадьбу и похоронить в фамильном склепе. Разве это неправильно?
– Да, так и следовало поступить, – кивнул он. – Именно в фамильном склепе. В моем саратовском имении. Рядом с… На ее родине.
– Вот видишь, мы все сделали верно, – мягко сказала Элен. – Ее тело, и впрямь, могло быть не в том состоянии… – она деликатно запнулась.
– Видели бы вы Федота! – с неожиданно грубостью сказала госпожа Осинкина. – От этакой жары он протух! Его четверо суток сюда везли! Я даже смотреть не смогла! Фу!
Он посмотрел на Софью Васильевну с неприязнью. Что за грубая, вульгарная женщина! Жадная, бесцеремонна, и, кажется, недалекого ума.
– Я уверена, что графиню похоронили согласно обычаю и ее высокому положению, – поспешила Элен сгладить ситуацию. – Если хотите, я туда напишу.
– Не надо, – поморщился он. – Я сам. Да… – он вдруг что-то вспомнил, что-то очень важное. – Вы сказали, что карету ограбили. Что ж, пропали все ее драгоценности и пропал алмаз?
– Именно так, – кивнула Элен. – Все пропало, papá.
– Проклятый камень! – он резко поднялся. – Извините меня, дамы, но я хотел бы побыть один.
На следующий день начались визиты. Узнав, что он в Петербурге, все, кто состоял с ним или с покойной графиней Александрой Васильевной хоть в каком-нибудь родстве, поспешили принести свои соболезнования. У дома на Фонтанке теперь все время стояли экипажи. В городе только и говорили, что о внезапной смерти c’est un roturier. В великосветских салонах строили догадки: как это могло случиться? Слухи ходили самые разные, но всей правды не знал никто.
