— Это вызывает у тебя радость?
— Нет, просто я всегда хочу докопаться до истины. А тампон — это необычно, хоть и омерзительно. — Он медленно поднялся из-за стола и подошел ко мне. — Ты чего пришла? Мы завтра занимаемся.
— Да я ненадолго. Покажи руку.
— Зачем? — Сознательный Ванюша на всякий случай спрятал обе ладони за спину.
— Погадать хочу, — нагло соврала я и схватила Коперника за рукав.
Переплетений линий у него так много, что детей штук пятнадцать можно нагадать. Или кого там нагадывают? Я помню только линию жизни, которая у Ивана тянется аж к запястью.
А рука… хм… права была Иришка. Не рука, а лапища. В две моих. Палец громадный.
Осталось осмотреть Стаса (причем его можно осматривать во всех местах без исключения), и всё. Теорию можно либо подтвердить, либо опровергнуть с небольшими исключениями.
Ладно, это всё хорошо. Но с Кошелевым и его планами мести нужно что-то делать.
Осталось придумать, что именно…
Кажется, я была готова заняться чем угодно, только бы не думать о ссоре с родителями.
Глава 5
Я убедила Коперника, что в его судьбе всё будет зашибись (с такими-то физическими данными), и вернулась к изнывающей от нетерпения Иришке. Как же её задел наш мальчик-зайчик. Прямо чудо какое-то!
Глядишь, всё у них получится. Тьфу-тьфу-тьфу.
— Ну что?!!
— Не рука, а ковш, — подтвердила я. — Большим пальцем можно дупла долбить.
— Блин, — почему-то Шевченко расстроилась, даже скуксилась немного, как будто рассчитывала на другой результат.
— Что не так?
— Всё не так! — Она обиженно скрестила руки на груди. — Теперь мне хочется проверить. Я не знаю, как это объяснить. Червячок засел и терзает меня. Это нормально вообще?
— Возьми и проверь.
— Я не такая!
Всё понятно. И хочется и колется. Пока «не такая» Иришка, насупившись, листала какое-то любовное чтиво про знойного дракона в облике человека, я думала, чем занять себя этим вечером. Время-то ещё раннее. Шесть часов. Только вот ничего не хочется: ни сериалов, ни интернета. Ничегошеньки.
Апатия какая-то бесконечная. Накатила, хоть волком вой.
Всякий раз возвращаюсь мысленно к разговору с родителями, и будто в ведро помоев окунают. Смачно так, по самую макушку. Вроде и рвусь поговорить с ними, но запрещаю самой себе.
Нет уж. Если быть неблагодарной дочерью, то на полную катушку.
В общем, я окончательно раскисла от ничегонеделания, когда позвонил Стас.
— Чем занята?
— Да всем понемногу, — важно ответила я, ковыряя дырку в матрасе.
— Составишь мне компанию? Хочу съездить в одно место.
Даже интересно: куда это? Обычно мы со Стасом встречались у него дома. Ни последних рядов кинотеатров, ни романтических свиданий в ресторанах — мне всё это было не нужно, а он не особо настаивал. Наши отношения проходили, в основном, в горизонтальной плоскости, что устраивало обе стороны.
Поэтому предложение меня даже взбудоражило. Согласившись, я напялила развратный комплект, огляделась в зеркале душевой. Симпатично. Бесстыдно, откровенно, но притягательно.
Надеюсь, Измайлов не везет меня знакомиться с родителями, иначе я его прирежу прямо во время семейного ужина.
Нет. Родителями даже не пахло.
Всю дорогу мы общались об отвлеченных вещах, а на мои вопросы Стас загадочно улыбался и просил подождать.
И вот. Приехали.
Мы остановились возле набережной. Вечером она шумела жизнью: сновали подростки, фотографировались влюбленные парочки. Шел снег, и крупные снежинки, кружась, опускались на заледеневшую воду.
— Набережная? — удивилась я, укутавшись в пушистый шарф и поежившись от холодка, пробирающегося под пуховик.
— Она самая, — широко улыбнулся Измайлов. — Днем еду из университета и вдруг понимаю: да я тут сто лет не был! В студенчестве гулял с друзьями, а потом всё времени не находилось. Дай, думаю, погуляю с тобой. Просто по-человечески.
Он подал мне руку в кожаной перчатке, и я без сомнения приняла её.
Мы шли безо всякого направления. Мимо смеющихся компаний и одиноких гуляк, любующихся на вечерний город. Мимо шумных ресторанчиков, что освещены сотнями лампочек. Мимо уличных торговцев.
Измайлов рассказывал что-то из юности, вспоминал эти же места, но десять лет назад. А я ощущала себя невероятно счастливой от того, что можно общаться, можно смеяться, можно задумчиво молчать. И никто не осудит.
Мы пили горячий шоколад в кафешке у моста, заедая его удивительно вкусным эклером. Даже сфотографировались на память. Понятно, что в социальную сеть я этот снимок не выложу. Но оставлю его для себя. Потому что редко когда можно быть такой счастливой. Безо всяких «но».
А потом мы стояли у воды и целовались, как целуются познавшие первую любовь подростки. Мороз щекотал щеки, и нос окончательно замерз. Но всё это было мелочью.
— Поехали, — спустя два часа прогулок Стас потащил меня обратно к машине. — Я хочу тебе ещё кое-что показать.
Интересно, куда он завезет меня на этот раз?
Оказалось, что к себе домой. Видимо, это был такой тонкий намек: всё хорошее когда-нибудь кончается. Погуляли, покушали. Пора возвращаться.
С другой стороны, белоснежный комплект никто не отменял. В какой-то момент я даже пожалела, что на мне трусики-ниточки, а не бабушкины панталоны.
Мы поднялись на нужный этаж, Стас провернул ключ в замке, но позволил мне войти первой. А затем накрыл мои глаза ладонями и сказал:
— Та-дам!
Если честно, я ожидала, что посреди квартиры появится слон. Ну, либо ещё что-то такое же масштабное, что можно было бы охарактеризовать этой фразой. Но, увы. Всё тот же коридор. Те же двери, ведущие в спальню и на кухню. Правда, вроде бы лампочка перегорела в светильнике.
Это, что ли, «та-дам»?
Смотри, мол, какая оказия приключилась.
— И что?.. — я обернулась к довольному донельзя Стасу. — Это твоя квартира, мы тут уже были.
— Даш, в общем, ты переезжаешь ко мне, — он хмыкнул.
Не вопрос, а утверждение. Припечатал, и всё тут. Даже не спросил, хочу ли я, справится ли без меня Иришка, выдержу ли я совместное проживание.
— П-почему?
— Потому что ты моя девушка. Потому что кто-то должен убираться в доме. Потому что мне нравится тебе готовить. Потому что я тебя люблю.
Потому что он меня что?..
Немой вопрос потонул в поцелуе.
* * *
Когда Стас оторвался от моих губ, и я смогла отдышаться, первым порывом было стукнуть его по голове зонтиком, что стоял у входной двери. Все-таки формулировка — закачаешься! «В квартире должен кто-то убираться, а я тебя люблю, поэтому убирайся ты».
Вот спасибо.
Потом меня немножечко отпустило, и весь ужас сказанных слов обрушился на макушку.
Любит…
По-настоящему? Или как?
А бывает не по-настоящему? Понарошку, что ли? Типа: я тебя люблю, но сильно не обольщайся.
Измайлов, как ни в чем не бывало, стянул ботинки, повесил на вешалку куртку и даже помог мне снять пуховик. А я так и стояла, будто бы контуженная, пытаясь подобрать слова для ответа.
Кроме междометий, ничего не на ум не приходило.
Зато накатывал страх. Подбирался к горлу, царапая то изнутри когтями. Такие вещи всегда давались мне с трудом: чувства, красивые слова, предложения. Ведь это только в сказках после признания в любви начинается то самое «жили они долго и счастливо».
В реальности же оказывается, что всё далеко не так замечательно. Бытовые ссоры, придирки по мелочам. Незакрытые тюбики с пастой или раскиданные носки. Говорят, люди из-за этого разводятся.
Черт, я, например, носки не убираю. Кидаю по всей спальне, а потом отыскиваю в самых внезапных местах: под подушкой, в ящиках стола, на подоконнике.
Вдруг он бросит меня?..
Из-за носков?..
— Стас, давай пока не будем жить вместе? — почти беззвучно, одними губами.
