— Да, дядя Андрей, — ответил Николай, — результаты ДНК-анализа уже получены, и никаких сомнений в происхождении Артёма быть не может. Разумеется, если у кого-то есть желание, можно ознакомиться с соответствующими документами.
— Кто бы мог подумать, — сказал Лёха, сидевший по левую руку от меня. — Так у меня, получается, младший брат теперь есть? Вот так сюрприз! Тебе, наверное, тоже? Ну и как ощущения… брат?
В словах Лёхи не было враждебности, но в интонации его чувствовались недобрые нотки. Оно и понятно: мало того, что я уязвил его самолюбие, причём два раза, так ещё и наследством надо делиться. То они со старшими сёстрами поделили бы долю на три части, а теперь придётся — на четыре.
— Нормально, — ответил я, — постепенно привыкаю.
Слуги, что словно надзиратели, стояли у нас за спинами разлили вино по бокалам, семья выпила за моё здоровье и за то, чтобы я стал достойным членом рода, а потом все навалились на еду. А я почувствовать себя ещё более неловко, поскольку теперь всё внимание было сосредоточено на мне. Приходилось постоянно отвечать на вопросы, которые сыпались со всех сторон. Даже поесть толком не дали.
После ужина мои мучения не закончились. Родня никак не расходилась, ко мне опять пристали с вопросами и поздравлениями, теперь уже другие — те, кто за ужином сидел далеко от меня. Потом собралась молодёжь, в основном «вторые» дети всей моей знатной родни. Спрашивали «а ты правда был на войне?» и всё такое прочее, и откровенно задолбали меня этим. Но из вежливости приходилось отвечать.
Наконец, встреча окончилась. Гости уехали, супруга Николая удалилась к себе, и остались мы втроём с братьями.
На улице разразилась гроза. Дождь лил, как оглашенный, раскаты грома сотрясали сумрачное небо цвета мокрого асфальта, молнии ломаными линиями резали воздух. И чудилось мне, что грохочут орудия вдалеке, и от этого опять становилось тревожно. Ещё за ужином заболела голова, после еды боль лишь усилилась, приходилось терпеть.
Мы прошли в небольшую уютную гостиную. Тут над камином висело чучело медвежьей головы, на одной из стен — ковёр с двумя саблями и старинным ружьём, на другой — огромное полотно со сценой охоты.
— Будет кто? — Николай извлёк из бара бутыль.
— Наливай, — Лёха плюхнулся на диван с подушками и закинул ногу за ногу.
— Мне не надо, — отказался я.
Николай налили себе и Лёхе, подошёл с бокалом к окну и стал смотреть на омываемую дождём дорогу и большую круглую клумбу перед главным входом. Я стоял рядом.
— Я договорился со всеми четырьмя семьями, — сообщил Николай. — Их главы соберутся завтра на ужин, и мы с ними потолкуем, объясним ситуацию. Надеюсь, они отзовут иски. Иначе придётся судиться.
— Белозёрские тоже приедут?
— Да, Максимилиан Белозёрский будет вместе с дочерью.
— С Ксенией?
— С ней самой. Заодно помиритесь.
Вот это сюрприз! Значит, завтра мне предстоит встретиться лицом к лицу с человеком, который заказал моё убийство.
— И да. Вчера я извинился перед Василием Степановичем и сообщил ему, что ты тоже — Востряков. Он извинения принял, инцидент исчерпан.
— Извинился? — я посмотрел на него с недоумением. — После того, что произошло? А передо мной и Ирой кто будет извиняться?
— Послушай, Тёма, — раздражённо произнёс брат. — Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос. Мелкие дрязги не стоят того, чтобы ссориться с великим князем. Да он — старый маразматик, но тем опаснее его злить. Ты тоже постарался на славу: двух его дружинников отправил в больницу.
— Я защищался.
— Какая разница? Всё. Все стороны удовлетворены. И больше не ссорься с Борецкими, ладно?
— Странный ты, конечно… Это я-то ссорился?
— Ты сегодня будешь в дом переезжать? — перевёл разговор Николай. — Комнату тебе уже приготовили. Будешь жить на втором этаже рядом с нами.
— Давай завтра. Сегодня хочу поговорить с матерью… в смысле… ну ты понял, в общем. А этот дом, кстати, тоже будем делить?
— Не знаю, — удручённо произнёс Николай и уставил на потоки ливня за окном. — Надо собраться и обсудить, кому что достанется. Надо, чтобы сёстры приехали. Лично я предложил бы не делить недвижимость, а чтобы у каждого имелось собственное жилище. Но это сложно будет сделать. Ладно, потом обсудим. Я к себе пойду. Спокойной ночи всем, — он допил остатки спиртного, поставил бокал на стол и вышел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я тоже хотел уйти, но Лёха остановил.
— Ну так что, мир? — спросил он. — Злишься, что ли? Да хорош! Слушай, мне и самому досадно было. А ещё и дядя Гена начал тебя выгораживать. А я всё не мог понять: что за хрень? Почему он слугу какого-то защищает? Сразу не дано было объяснить, что к чему? А то всё тайны у них! А ты, оказывается, мой младший брательник. Блин, ну отец и учудил. Слушай! Так Ирка, значит, не твоя сестра, получается?
— Если пальцем её тронешь, я не посмотрю, что ты — мой брат.
— Воу, полегче, — Лёха рассмеялся. — Да всё в порядке, не трону. Чего так взъелся?
— Просто держись от неё подальше.
— Всё, понял, не вопрос. А вообще предлагаю отметить твоё… повышение. Давай вечеринку закатим? Прямо здесь, а? Вон яхта у нас даже есть. Девчонок позовём. Я своих приглашу. Только без драк, ладно?
— Что Коля скажет?
— Да что скажет? Ничего. Теперь-то дом наш, общий.
Он так говорил, как будто только и ждал, что папаша откинется, чтобы тот не мешал ему развлекаться в загородной усадьбе. Может, и нет, но у меня сложилось такое впечатление.
— Не самое подходящее время, — ответил я. — Вначале с делами давай разберёмся.
— Да успеются дела твои, не убегут. Ладно, я тебе позвоню, когда придумаю что-нибудь.
— Хорошо. Мне пора, — закончил я разговор.
Лёха как пытался со мной помириться, но было что-то отталкивающее в его поведении. Я не знал, как на это реагировать и как общаться с ним. Последнее мне просто не хотелось. Я ещё помнил, как он унижал меня и домогался Иры. Может, постепенно всё уляжется, а может, и нет. Но Лёха, как был мудаком, так мудаком и останется.
Я домчал под дождём до подъезда. Когда был уже совсем близко, сверкнула молния и над головой раздался оглушительный треск. Я подбежал к двери и спиной прислонился к стене, пытаясь унять бешеный стук сердца. Возле воронки лежали мёртвый пулемётчик и ещё один солдат без ноги и руки. Он вопил от боли и ужаса. А в ушах моих — голос лейтенанта: «Заходи, блядь! Заходи, хули тормозим? Сержант, продолжать наступление! Выполняй приказ!»
Дождь лил, капли бешено стучали по асфальту, лупили по газону и кустам. В сумерках среди потоков ливня я заметил силуэты. Вначале не поверил глазам, стал вглядываться. Тени стояли неподвижно. Они были похожи на те, что я видел под Бельском, в серой пустыне, представшей в моём видении. Но здесь-то они откуда?
В голову закралась странная мысль, что я снова потерял сознание, и теперь мерещится всякое. Я ущипнул себя. Огляделся. Мир вокруг выглядел реальным и обыденным, каким он был всегда. Я снова всмотрелся сквозь потоки ливня — силуэты пропали. Кажется, галлюцинации. Может, Ира права? Может, действительно к доктору сходить?
Я вошёл в дом и быстро зашагал по коридору. Голова раскалывалась, надо было срочно выпить таблетку.
* * *
Василий Степанович стоял возле большого, во всю стену, окна гостиной на первом этаже, и наблюдал, как льются с неба потоки воды. Как всегда, он думал о делах — делах рода и княжества. Вот уже почти двадцать лет Василию Степановичу приходилось единолично удерживать бразды правления Новгородом.
Василий Степанович никому не доверял и полагался только на себя. За остальными требовался глаз да глаз, подчинённые могли напортачить, а родственники — то ещё ворьё, для которых княжеская администрация — одна большая кормушка. Поэтому если не обо всём, то о многом приходилось думать самому.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Василий Степанович знал, кто ворует, как, сколько, но относился к этому, как к неизбежному злу. Ведь если не позволить родне воровать, они начнут проявлять недовольство и строить козни. Так что пусть лучше воруют.
