Даже отнюдь не симпатизировавшим евреям властям не удалось в ходе следственных действий доказать, что только и исключительно евреи (или инородцы вообще) глумились над символами царской власти. Источники недвусмысленно указывают, что русские люди также основательно поучаствовали в этом кощунстве. И уж тем более не могло иметь места глумление над христианскими святынями, «так как при громадном численном преобладании русского населения в "черте оседлости" подобное поведение было бы самоубийственным»203.
В общем, в интерпретации погромов сталкиваются две легенды и порожденные ими историографические мифы: черносотенный миф об исключительной вине евреев, якобы спровоцировавших погромы своими действиями; и либеральный миф, снимающий с евреев даже намек на ответственность. Последнее неверно ввиду исключительно активного и значительного участия евреев в революционном движении (вопрос о причинах этого будет рассмотрен дальше), вызвавшего обоснованные опасения среди умеренных и наиболее дальновидных представителей еврейской общины. Они предупреждали своих радикальных компатриотов, что от участия евреев в русской политике, говоря словами видного сиониста Жаботинского, «ничего доброго... не выйдет ни для русской политики, ни для еврейства»204.
Авторы не намерены отделаться банальными рассуждениями, что-де истина находится посередине, что она не принадлежит ни антисемитам, ни юдофилам и ее надлежит установить путем тщательного исторического разыскания. Думается, в отношении погромов наиболее адекватна позиция, которую великий Лев Толстой высказал в «Войне и мире» в отношении знаменитого московского пожара 1812 г.: нет смысла обвинять л ишь французов или только русских, ибо в той ситуации Москва просто не могла не сгореть. Точно так же и в нашем случае: погромы в ходе революции были неизбежны хотя бы потому, что это была совсем не «бархатная», а кровавая революция. Они случились бы даже, не возникни в России «черная сотня». Ведь погромы происходили как задолго до ее формирования — например, на юге и востоке Украины в 1881 г., в Кишиневе и Гомеле в 1903 г., так и после исчезновения черносотенного движения с исторической сцены. Самые страшные погромы прокатились по Украине во время гражданской войны, особенно в 1919 г.
203 Степанов С. Указ. соч. С. 81.
204 Цит. по: Там же. С. 42.
Ключевой вопрос, почему именно евреи оказались если не единственной, то, бесспорно, главной мишенью погромного насилия. По этой теме создана колоссальная и практически неисчерпаемая историография, которая постоянно пополняется. Не претендуя на подробный анализ проблемы, хотелось бы высказать несколько обобщающих и в то же время не вполне привычных суждений о корнях и причинах русского антисемитизма.
На поверхности лежит тот очевидный факт, что евреи оказались тотально чужими — чужими по внешности, включая фенотипические признаки, манере поведения, языку, культуре и религии. Вероятно, они выглядели более чужеродными для русских, чем любая другая этническая группа империи (за исключением совсем уж экзотических, но и практических неизвестных большинству населения племен). Любая «чужая» группа потенциально содержит возможность своей негативизации. Вот как об этом пишет современный западный либеральный автор: «Как с точки зрения индивида, так и воображаемого сообщества [в виде] нации психологически очень трудно согласиться с наличием сильно отличающегося от нас "другого", одновременно признавая его основополагающее человеческое равенство и достоинство»205. Однако «чужак» не обязательно должен быть врагом, отношение к нему может быть нейтральным и даже позитивным. И хотя евреи исторически воспринимались с недоверием и подозрением, что было вызвано, в первую очередь, религиозными мотивами, в Российской империи к ним преобладало нейтральное отношение, а власть не исключала возможности их ассимиляции и предпринимала масштабные, хотя и не всегда последовательные шаги в этом направлении.
Однако в 80-е годы XIX в. стало очевидно, что в массовом и элитарном сознании происходит интенсивная негативизация образа еврея. Надежды на ассимиляцию были отставлены, евреев, подобно кочевникам, отнесли к категории «инородцев», правительственная политика в их адрес, как уже отмечалось, претерпела заметное ужесточение. На интеллектуальном уровне начала формироваться влиятельная антисемитская доктрина. Схематично можно сказать, что модус восприятия еврея-чужака сменился с нейтрального на отрицательный, еврей превратился во врага. Почему же это произошло?
205 Бенхабиб Сейла. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М., 2003. С. 9-10.
Одной культурной дистанцией или религиозным отчуждением дело не объяснишь. Культурное различие между русскими и, скажем, аборигенными народами Сибири и Дальнего Востока вряд ли было меньше, чем между русскими и евреями. Столь же значительно оно было между русскими, с одной стороны, финнами, поляками и армянами — с другой. Тем более что эти народы, подобно евреям, рассматривались в целом как политически нелояльные. Однако только и именно евреи вызывали такой спектр негативных реакций и требование столь жестких мер в свой адрес, заслужив репутацию «главного внутреннего врага» России.
В середине XIX в. на эту роль номинировались исключительно мятежные поляки; спустя двадцать лет граф Николай Игнатьев, вступая в должность министра иностранных дел, писал в своем меморандуме (1881 г.) уже о «могущественной польско-жидовской группе»; еще через двадцать лет евреи выдвинулись в качестве главной, хотя и не единственной, внутренней угрозы. Причем, как уже обращалось внимание, «черная сотня» и симпатизировавшая ей группа элиты и интеллигенции не делала различия между евреями-иудеями и евреями-выкрестами и ассимилянтами. Еврей был опасен как еврей perse, а не потому, что он иудей, революционер или капиталист.
Очевидно, что в последнее двадцатилетие XIX в. произошел фундаментальный сдвиг в восприятии еврейства, приведший к драматическому росту русского антисемитизма. Вся совокупность факторов (включая обострение культурных и религиозных различий), которая может быть приведена в объяснение этого сдвига, укладывается в общее русло: евреи ассоциировались с капитализмом и вообще с модернизацией страны, с теми вызовами, которые они несли традиционному обществу и традиционному образу жизни. В то же самое время у каждой социальной группы находились свои, специфические, причины антисемитизма.
206 Степанов С Указ. соч. С. 39, 40; Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 30.
Хотя евреи черты оседлости не превосходили основную массу славянского населения уровнем жизни, существовала острая неприязнь их, вызванная, в первую очередь, этническим разделением труда. В то время как простые украинцы и белорусы занимались преимущественно сельским хозяйством, еврейское население концентрировалось в мелком ремесле, извозе и торговле. В 80-е гг. XIX в. 42,6% евреев занимались ремеслом и извозом, а 38,7% — торговлей. По переписи населения 1897 г., из 618926 человек, занятых в торговле на территории империи, 450427 (72,8%) были евреями; из каждой тысячи жителей черты оседлости торговцами были 390 евреев и 38 представителей других национальностей. Большей частью это были мелкие торговцы, однако далеко не все: евреи составляли приблизительно половину (точнее, 49,2%) мелких торговцев, 40,3% купцов I гильдии и 56,2% купцов II гильдии в 15 российских губерниях черты оседлости, где им принадлежало 37,8% промышленных предприятий и 59,1% питейных точек206.
Подавляющее большинство мелких еврейских торговцев и ремесленников жило впроголодь, едва сводя концы с концами. По официальным данным, среднегодовой доход еврейского ремесленника в 1900 г. составлял 150—300 руб. против дохода крестьянина в 400-500 руб., а 19% евреев (каждый пятый!) вообще находились в положении пауперов, существовавших за счет благотворительности своих соплеменников207.
Но, соглашаясь на более низкую норму прибыли, еврейские ремесленники составляли жесткую конкуренцию славянским мастеровым, что провоцировало социальную напряженность в местечках черты оседлости. По мере капитализации деревни в ремесленно-торговую сферу, где традиционно доминировали евреи, начали втягиваться тысячи крестьян, что также провоцировало конфликтные отношения. Тем более что евреи обладали таким важным конкурентным преимуществом, как коммерческий опыт, гибкость и коммуникативность.
В общем, для простого «населения "черты" евреи сливались в сплоченную касту лавочников и шинкарей»208. В этом смысле их восприятие не изменилось со времен украинской войны за независимость XVII в., когда по Украине прокатились массовые и беспрецедентные по своей жестокости еврейские погромы.
Концентрации евреев в коммерции и финансах можно найти довольно простое историческое объяснение. В христианском мире они были ограничены в профессиональном выборе и вынужденно концентрировались в тех сферах, которых христиане избегали — в финансах и торговле. Собственно говоря, чем евреи еще могли заниматься в черте оседлости, каким образом выживать, если государственная политика ограничивала их в других профессиональных занятиях? «Временные правила» мая 1882 г. запрещали евреям переселяться или приобретать собственность в аграрных областях, даже в пределах черты. Причиной служило опасение разложения традиционной «моральной» экономики под воздействием отождествляемых с еврейством товарно-денежных отношений. Неудивительно, что сельским хозяйством занималось менее одного процента (0,7%) еврейского населения.
