— Попробовала общаться ментально со мной, — повторил Калеб. Странно, почему я не слышала, как он сказал это в первый раз. Лицо Самюель зависло надо моим телом, и тут я почувствовала, что мое сознание медленно затягивает назад из тела Калеба.
Я ощутила как рука, приятная и прохладная, трясет меня за плечо. Это была Самюель. Я знала, потому что последним, что я видела в сознание Калеба, как мама склоняется надо мной.
— Как себя чувствуешь? — по ее улыбчивому тону, я поняла, что открыла глаза, но самой Самюель еще не вижу.
— Словно давно не спала, — смогла, наконец, выдавить из себя.
Терцо, Калеб и Самюель в одночасье расслабились. Я попыталась сесть, но этому воспрепятствовали не только руки Самюель, но и головная боль. Не такая тупая, которой сопровождается телепатия, а именно такая, как с после затянувшегося сна.
Тут же рядом оказался Калеб. Я в отчаянии протянула к нему руки и Самюель после минутного колебания отошла от кровати, а рядом прилег Калеб. Я даже не заметила, когда рядом не стало Терцо.
В комнате не раздалось ни звука, но я понимала, что родители сейчас уйдут.
— Скажите Прату… — начала я и тут же улыбнулась, не открывая глаз.
— Да? — переспросила мама.
— Что это я его толкнула, не прилично говорить такие вещи, в присутствии ребенка.
После минутной тишины раздался смешок, который мог принадлежать только Терцо.
— Думаю, я тоже сейчас ему это объясню.
Я не стала смотреть, какими взглядами обменялись родители с Калебом, а просто позволила привлечь его к себе.
— Тебе нужно поспать, — мягко и в то же время требовательно сказал он, только хлопнула дверь.
Можно подумать я сопротивлялась. Сон уже и так почти накрыл меня с головой. Я была слишком усталой, чтобы спорить или проявить характер.
Глава 7. Чужие отношения
Ты любить не умеешь, умеешь кидаться словами
Ты морозом по коже прошелся немыми руками
Мне не хочется знать, почему вдруг растаяли тени
Почему в наших тусклых мирах нет счастливых видений
(Lelith)
Я проснулась одна. Впрочем, так бывало всегда, когда я засыпала с Калебом, это было некоторой его отличительной чертой. Сам он в сне практически не нуждался. За свою жизнь я всего раза три видела спящих Терцо и Самюель. А Калеба пока ни разу. Наверное, когда это произойдет, этот момент будет очень важным в моей жизни.
В комнате царил прохладный полумрак, и я была несказанно ему рада, так как чувствовала себя словно с похмелья. Глаза слезились, голова болела, во рту чувствовался солоноватый привкус, и, конечно же, ужасная сухость.
В слепую идя по комнате, я умудрилась несколько раз на что-то наступить, запутаться в одежде, а также чуть не упасть на чемоданы. От боли в ушибленном пальце я пару минут высказывалась о чемоданах и их происхождении, истинно в стиле Прата, и, в конце концов, нашла выключатель.
Моя комната представляла собой сплошной кошмарный сон ипохондрика. Выглядела она чуть лучше, чем после обыска.
Значит, именно таковой я оставила ее в день сборов перед отъездом в Чикаго. Странно, что Самюель не стала здесь ничего трогать — чистоту она любила, причем патологически.
Борясь с болью в глазах и голове, я попыталась хоть немного убраться, а потом и сама переоделась. Мысль что внизу сидит Калеб, заставила отказаться от старых широких футболок и шортов. Я достала узкие джинсы и смешную кофту с короткими рукавами и рюшами вокруг горловины, по стилю напоминающую что-то среднее между детской и романтической. Цвет у нее был не самый мой любимый — почти розовый, но его приглушали мелкие бордовые цветочки.
Проскользнув в ванную, я встретила в зеркале свое отражение без особой радости. Волосы всклочены, глаза запухли, губы растрескались — образчик того, как не должна выглядеть девушка.
Я попила из-под крана, и тут же попыталась выкинуть этот фрагмент из своей памяти, просто это было крайней мерой, так как пить хотелось, а в таком вот виде спускаться вниз — нет. Потом минут пять, не меньше отмачивала лицо под холодной водой. Расчесавшись мокрой расческой, я нанесла нехитрый макияж и была готова идти вниз.
Все приготовления были не только для того чтобы достойно выглядеть перед Калебом, но и потянуть время. Я могла себе только представлять, что твориться внизу. Просто потому, что там царила странная тишина.
Вернувшись в свою комнату, я присела на край кровати. Оглядевшись, вновь оценила, что звуки внизу не изменились — все та же давящая тишина. Побродив по комнате, я посдувала пыль, переставила игрушки и керамические статуэтки, просмотрела книги на полках.
На столе возле компьютера лежало стопками домашнее задание за неделю, видимо принесенное Бет. Я тут же вспомнила о ней, но решила, что позвоню ей уже завтра — сегодня у меня было слишком много причин для тревог относительно моей семьи, и мне не хотелось знать, сколько раз она поссорилась с Теренсом, а потом как помирилась. В принципе мне все равно придется это выслушать, просто желательно не сегодня.
Бет была моей хорошей подругой, я проводила с ней много времени, и около нее всегда было легко и просто, весело, надежно. Только в отличие от Евы ей не хватало такта. Потому мне иногда хотелось бывать больше с Евой. Там где Бет никогда не смогла бы смолчать Ева, скорее всего, промолчит. Мне импонировала ее ненавязчивость, да и любовь к вампирам также. Она об этой нашей общей черте не подозревала, для нее это была любовь к Гроверам.
Накрутив несколько кругов по своей комнате, я вновь сходила в ванную и почистила теперь уже зубы. Делать больше было нечего. Пора было спускаться вниз.
Я снова нервно осмотрела себя в зеркале, подсвеченном хрусталиками, и осталась довольна. Все последствия тяжелого сна исчезли, вернулся нормальный цвет лица и румянец, а глаза заблестели синевой.
Теперь я уже предвкушала встречу с Калебом. Представляла, как он прикоснется к моей щеке прохладными пальцами, медленно осмотрит лицо, словно дразня, и возможно подарит поцелуй, который, скорее всего, не одобрит Прат.
Преодолев тревогу, я поспешила спуститься вниз и узнать, что скрывалось за тишиной. Но лишь я ступила на верхнюю площадку, тишина уже таковой не показалась. Заглянув по дороге в детскую, я не нашла там Соню и Рики, значит или их еще не привезли, или кто-то с ними нянчиться внизу. Этим кем-то могла быть Ева.
Чем ближе я подходила к лестнице, тем громче становились разговоры, и голоса раздавались четче. У меня вдруг сложилось впечатление, что людей внизу очень много, и я была готова поклясться, что только что услышала противный смех Сеттервин, которая уж точно не могла прийти ко мне в гости. Если только… если только ее не заставило любопытство по поводу приезда Прата в город. Мать Сеттервин, была самой главной сплетницей города и видимо никак не могла дождаться среды, когда у нас дома пройдет собрание церковного комитета, и потому вполне могла послать дочь в разведку.
