Сережа засмеялся:
— Я не про то, я про мотоцикл.
— А вот этого добра здесь больше чем надо.
— То есть? — насторожился Сережа.
— В поселке в каждом доме. Ты там еще не был. Но чтобы снять вопросы, мы с тобой сначала заедем в Борки. Там у одного подозреваемого тоже есть мотоцикл. Вот с него и начнем.
В машине Турецкий сказал Гонюте, что им надо бы посмотреть на мотоцикл Демина. Но, может быть, Павлу Игнатьевичу неудобно будет идти в дом подозреваемого им же самим? Ничуть не бывало! Гонюта настаивал на том, чтобы лично отвести следователей, так он называл обоих москвичей. Странная активность! Но разгадка лежала на поверхности. Оказывается, Загоруйко за прошедшие дни проявил активность, и Мишка Демин пребывал теперь в районном изоляторе временного содержания. Поторопился или нет — это теперь другой разговор. Однако быстро же получил следователь санкцию на задержание! Вот что такое возможности потерпевших…
Новость была, в общем, неожиданной и, по правде говоря, не очень приятной. Но Турецкий постарался не выдать себя и сделал вид, будто он в курсе местных событий. Сам виноват, можно было и позвонить этому Загоруйко.
Старуха Демина даже из дому не вышла. Турецкий стал объяснять ей причину, по которой они тут объявились, но та лишь сердито взглянула на Гонюту и махнула рукой: делайте, мол, теперь чего хотите…
В ветхом сарае, под кучей хлама, обнаружили полуразобранный мотоцикл «Иж». Одно колесо было закреплено еще на раме, а другое, переднее, валялось в стороне, на куче колотых дров. Сережа раскрыл свой чемоданчик и немедленно приступил к работе.
Нет, разбирали «железного коня» не для того, чтобы скрыть совершенное преступление. На этом мотоцикле в последний раз и ездили-то наверняка уже давно. Бензобак был сухим, а пятка стойки ноги ничего общего не имела с той, что оставила свой след на лесной тропе. Да и корка пыли вместе с засохшей на ржавом корпусе грязью держалась еще с прошлого, двадцатого, века. Так что вопрос здесь можно было закрывать.
Но, возможно, насильник, если таковым являлся Демин, ездил не на своей машине? Оказалось, что в деревне, по утверждению все того же Гонюты, больше никто мотоциклов не имел. Значит, и искать больше нечего. Факт этот, в общем-то, следовало считать доказанным. Вопреки настойчивому желанию благообразного заводчика охотничьих лаек наказать врага рода людского Мишку Демина.
— И вы вот эту развалюху, кучу металла, назвали в протоколе вашего допроса в качестве свидетеля мотоциклом на ходу? — с сарказмом спросил Турецкий. И осуждающе покачал головой.
Однако дальнейшие расспросы лучше было вести не здесь, в сарае, через дырявую крышу которого весело пробивались солнечные лучи, а где-нибудь в другом месте и не выказывая при этом своего неприязненного отношения к «свидетелю обвинения», каковым и предстал шибко сообразительный старик Гонюта в глазах следователя Загоруйко.
И все-таки одну оплошность Александр Борисович допустил. Он недооценил способностей Павла Игнатьевича. А тот уже и сам понял, что возможная версия с мотоциклом, имевшимся у Мишки, лопнула на корню. И следующий вопрос Турецкого, который тот задал, когда покинули двор Деминых и вышли на улицу, его явно насторожил. И вообще, он теперь уже не с первоначальным доверием смотрел на важного следователя из Москвы. Явился, вишь ты, сам по себе, чего-то лазали по кустам, что-то там искали и фотографировали, а свои, местные власти с товарищем Загоруйко, они что же, получается, теперь в стороне? А от кого исходило такое указание? Вполне возможно, судя по испортившемуся настроению «главного свидетеля», он уже сожалел о своей доверчивости и длинном языке. Но сказать решительное «нет» не хватало духу. Вот он и маялся. А Турецкий, наблюдая эту маету, вовсе не собирался давать ему спуску. И на улице голосом твердым и жестким задал очередной вопрос:
— А теперь объясните, чем продиктовано ваше утверждение, что убийцей мог явиться Михаил Демин? Реальными доказательствами или личной неприязнью к человеку?
— Разве я обязан давать вам такие показания? — прямо-таки ощерился старик.
— Вы? — как бы удивился Турецкий. — Здесь? Нет. Мы ж беседуем без протокола. А вот когда я стану фиксировать каждое ваше слово, Павел Игнатьевич, там уже ваш фокус не пройдет. И если доказать вину Демина не удастся, а пуще того, обнаружится истинный виновник, вот тогда вас могут судить за дачу ложных показаний. Заведомо ложных, понимаете? На такой случай имеется в Уголовном кодексе соответствующая статья, триста седьмая. Звучит она так. Заведомо ложные показания свидетеля, соединенные с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, наказываются лишением свободы на срок до пяти лет. Но тот же свидетель, сказано в примечании к данной статье, освобождается от уголовной ответственности, если он добровольно, то есть в ходе дознания, до вынесения приговора, заявил о ложности данных им показаний. Знаете, зачем я вам это сейчас сказал? А чтоб вы, не дай бог, не опоздали. В вашем возрасте это опасно. Да и кто за собачками присмотрит, верно говорю? Подумайте. Я ведь ни в коем случае не хочу давить на вас, но не сходится. А до вашего личного врага мне никакого дела нет, я ищу преступника, понимаете? Хотите помочь, помогайте, а вот врать не следует, я уже постарался объяснить. Так повторяю: на чем основаны ваши убеждения?
— Я уже говорил, — упрямо повторил Гонюта. — И все мои слова зафиксированы в протоколе товарищем Загоруйко.
— Я читал ваши первоначальные показания. Там общие слова в адрес человека, которому не нравились жители поселка. Но это еще не повод для жестокого убийства. Разве не так? Но, вероятно, следователь Загоруйко вызывал вас к себе либо сам приезжал. А вот этого, второго протокола, я пока не видел. Не желаете отвечать, я не настаиваю.
— Ну, раз у вас, уважаемый, больше ко мне вопросов нет, я свободен?
— Да, разумеется. Благодарю за помощь. Дойдете сами или подвезти?
— Не надо, дойду.
— Вот и славно. Так напоминаю, статья триста седьмая, взгляните на досуге.
Но старик, не оборачиваясь, быстро двигался в сторону своего дома.
— Вот же засранец, — покачал головой Сережа.
— Я уверен, что он постарается сегодня же дозвониться к Загоруйко и рассказать о нашей с тобой самодеятельности. А нам это нужно?
— Нам это абсолютно не нужно, Александр Борисович.
— Вот именно. А где наша с тобой палочка-выручалочка? А она у меня в боковом кармане, — сказал Турецкий, садясь в машину, достал трубку мобильного телефона и набрал номер. — Игорь, здравствуй. Это я. Ты когда намерен быть дома? Я имею в виду в Солнечном?
— А, Саша, ты сам-то где?
— Да неподалеку, у соседей ваших, в Борках.
— А что ты там делаешь?
— Что может делать следователь поблизости от места преступления? Угадай с трех раз.
— Понимаю, — усталым голосом ответил Залесский. — Если очень нужно, то буду часа через полтора.
— Тогда небольшая просьба. Скажи своим охранникам, чтоб они разрешили мне и моему эксперту осмотреть все, подчеркиваю, все без исключения мотоциклы в вашем поселке. Это необходимо в интересах следствия.
— Господи, это еще зачем?
— Я же объяснил. Добавлю: и в интересах установления истины также. Если непонятно.
Тяжелый вздох был ответом. Но Турецкий ждал, не отключался.
— Хорошо, если ты настаиваешь, я позвоню. Там Фомин сегодня, к нему обратись. А я тоже нужен?
— Обязательно.
— Ладно, — вяло ответил Залесский и отключился.
— Ты понял теперь, с кем дело имеем? — поучительно сказал Турецкий и включил зажигание.
20
Виктор Фомин был удивлен тем указанием, которое получил от Залесского. Оно, конечно, почему не разрешить осмотреть мотоциклы, которых тут, в поселке, было почти два десятка. И все мощные, «японцы», загляденье. Ну да, деткам-то ведь ничего не жалко. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело? Ха-ха!
— Но, с другой стороны, как вопрос ни поднимай, — сказал он Турецкому, будучи с ним знакомым еще с первого посещения, но лишь после того, как снова внимательно изучил его служебное удостоверение, а затем с той же тщательностью и ксиву эксперта-криминалиста из ЭКУ, — а все равно ведь шмоном отдает, верно?
Тон был и слегка нагловатым, и одновременно доверительным. Что при его достаточно интеллигентной внешности создавало образ этакого чекиста из почившего в бозе Пятого управления. Да он им наверняка и был, намекая интонационно, что мы-то, мол, с вами очень хорошо все понимаем и даже сочувствуем по-своему, но вот другим может не понравиться…
А и пусть не нравится, решил уже для себя Турецкий.
— Где у вас тут стойло? Они все вместе хранятся или каждый у себя дома держит?
— Зачем? Вместе… Так удобнее, опять же и единая обслуга…
