– В каком смысле?
– Ну, до приезда сюда. Ты тоже жила в сиротском приюте?
Девочка почему-то задумалась.
– Нет… – протянула она. – Я была… у нотариуса. Он за мной присматривал. – Она просияла, словно гордясь собой за такую складную историю.
В общем, расспрашивать ее о чем-то оказалось бессмысленным. Все мои слова словно отскакивали от нее, не проникая внутрь, – так капли бьют по яблокам во время ливня.
– Но я не хочу говорить о прошлом, – решила она. – Теперь я здесь. И ты здесь. Ты моя подруга. Пойдем посмотрим кукол?
– Позже, – уклончиво ответила я. – Мы ведь уже поднялись на твой этаж. – И тут мне пришло в голову, чем можно занять любую богатую девочку. – У тебя такое красивое платье, – солгала я. – Наверное, у тебя еще много таких? Может, покажешь их мне?
Мне показалось странным, что она не носит траур. Обычно после смерти родственников траур не носили только самые маленькие дети. По традиции, Бланш должна была сейчас носить только черное. Впрочем, я ведь не знаю, когда умерли ее родители. К тому же эти Молинье, раз они в церковь не ходят, может, и на похороны надевают розовое?
– Хочешь примерить мои платья? – Голос Бланш захлебывался от восторга, глаза горели. – Точно. Я же могу показать тебе мои платья. Ты ростом с меня, они тебе подойдут.
Она потянула меня за руку к комнате в конце коридора. Я впервые увидела, как обставлены комнаты на втором этаже, и потрясенно оглянулась.
Комната была прекрасна – и будто создана для такой девочки, как Бланш. Шелковые светло-розовые обои украшал цветочный узор. Кровать с балдахином, занавески, большое трюмо – все наводило на мысли о капризной молодой девушке. Когда же эту комнату привели в такой вид? С тех пор как Руфус объявил о приезде племянницы, я не видела в доме никаких рабочих или столяров. Да, Бланш могла приехать в Холлихок ночью, и я этого не заметила. Но как я могла пропустить ремонт в комнате? Даже обои тут были новыми, кто-то же должен был их наклеить. Как такое возможно?
Конечно, это могла быть и комната мисс Лаванды, но было в подобном предположении что-то жуткое. Спальня мисс Лаванды, ничуть не изменившаяся со времени ее ранней юности… царство женщины, игравшей в куклы и не желавшей взрослеть… И ее служанка, остававшаяся с ней до самого конца, могла быть ее няней, а вовсе не камеристкой пожилой почтенной дамы… Я тряхнула головой. Какая грустная мысль! Несомненно, странную обстановку этой комнаты можно объяснить и иначе. Не стоит себя пугать.
– Какая у тебя красивая комната! – На этот раз мои слова не были ложью.
Бланш кивнула.
– А вот мой шкаф.
Она открыла дверцу, и я увидела длинный ряд платьев. В углу стояли два больших чемодана. Горничные сегодня утром славно потрудились.
– Хочешь посмотреть мою ванную? – Не дожидаясь ответа, Бланш распахнула узкую дверь в боковой стене. – Смотри, тут отдельный водогрев!
Я широко распахнула глаза от изумления. Да, я знала, что в доме есть водопровод, хотя насчет электричества у меня еще оставались сомнения. Но у меня в комнате стояли миска и кувшин, чтобы кое-как обмыться, а тут я увидела настоящую цинковую ванну на высоких ножках, стилизованных под львиные лапы. И рядом с комнатой Бланш было кое-что еще, прельщавшее меня куда сильнее всех ее нарядов, – не просто уборная, а ватерклозет! Хотя им она все-таки не стала хвастаться. А у меня был только ночной горшок… Неудивительно, что господа не скучали по Алану. Теперь наши ночные горшки чистила Люси, и ей же приходилось носить тяжелые ведра, зато благодаря этим новым обязанностям я хотя бы иногда могла встречать ее в доме – заходить в кухню мне было запрещено. Так или иначе, я не собиралась говорить об этом с Бланш.
– А теперь… снимай платье, – сказала она.
Я отчаянно затрясла головой.
– Я не хочу примерять твои наряды. Они, конечно, очень красивые, – поспешно добавила я, чтобы Бланш не обиделась, – но я боюсь что-нибудь порвать.
– Чепуха. – Она зашла мне за спину и, не спрашивая, начала расстегивать на мне платье.
Я к этому времени уже приспособилась расстегивать все крючки и пуговицы и довольно быстро одевалась, но едва ли мне удалось бы опередить эту девочку.
– Пожалуйста, прекрати, – взмолилась я.
Бланш весело рассмеялась.
– Ты такая миленькая. Ты боишься, что кто-то примет тебя за меня, если ты наденешь мое платье? И тебе придется прожить мою жизнь, в то время как я буду играть твою роль? Мы не настолько похожи.
Мы вообще не были похожи, если не считать одинакового роста.
– И, честно говоря, мне все равно, какое мое платье ты наденешь. И наденешь ли что-то вовсе. Мне просто нужно твое платье.
Я покраснела при мысли, что Бланш предлагает мне расхаживать по дому голой, и поспешно сказала себе, что ей нужно только мое платье, а не моя нательная рубашка, нижняя юбка и панталоны.
– У меня… у меня еще два точно таких же платья, – пробормотала я.
Но тут мне пришло в голову, что это не сработает. Платье, которое я надевала на пикник, сейчас было в прачечной – я наконец-то решилась отдать его миссис Арден, – а второе я спрятала до тех пор, пока мне не разрешат выйти в сад, ведь тогда я могла бы сказать, что испачкалась там. Бланш это платье точно показывать нельзя.
– И вообще, твои платья намного красивее.
– Но они не белые, – заявила Бланш таким тоном, будто это все объясняло. – Ты носишь белое, а я нет. Это же глупости какие-то! Это я должна носить белое, а не ты. Знаешь почему?
Я покачала головой.
– Потому что у тебя светлые волосы? Или потому что белый – цвет невинности?
Это еще больше насмешило Бланш.
– Из-за моего имени, глупышка. Моя тетя говорила, что ты не разбираешься в именах. Бланш – это от французского слова blanc, белый. Но ты не говоришь по-французски, да?
– Еще не выучила. – Я начала злиться. Бланш задела меня за живое. Хотела бы я говорить по-французски. Или хотя бы понимать, что значит мое собственное имя. Наверное, это как-то связано с цветами? – Но я собираюсь.
– Ой, я могла бы тебя учить! – восхитилась Бланш. – Но вначале мне нужно твое платье. – К этому моменту она уже расстегнула все пуговицы у меня на спине. – Подними руки!
Вздохнув, я послушалась.
– Господи, да забирай это платье!
– Не надо называть его имя, – рассерженно прошипела Бланш.
В ее голосе слышалась угроза, да и интонация вовсе не подходила юной девушке. Я собиралась спросить, почему в Холлихоке какие-то проблемы с религией, но Бланш опять рассмеялась.
– Тщеславие – смертный грех, знаешь? И его имя нельзя произносить всуе. Могу поспорить, ему не понравится, что ты призываешь его из-за какого-то наряда. – С этими словами она начала вытряхивать меня из платья. – Значит, ты хочешь выучить французский? Какой прилежный найденыш, надо же!
И вот я стояла перед ней в нижнем белье. Точно этого было недостаточно, она сложила платье в изножье кровати – и принялась за мою нательную рубашку. И опять я заметила, насколько холодные у нее руки. Я предпочитала думать о ее руках, а не о том, что под рубашкой на мне ничего нет. Это было странное чувство – не так стыд, как уязвимость. Я предпочла бы, чтобы она хотя бы задернула занавески или предложила мне раздеться за ширмой, а не посреди комнаты. Конечно, и за ширму можно заглянуть, но… Долгие годы в приюте мисс Монтфорд давали о себе знать: мне вбивали в голову, как постыдна нагота и что ни в коем случае нельзя рассматривать собственное тело, не говоря уже о том, чтобы показывать его другим или позволять кому-то прикасаться к себе вот так. А теперь почти незнакомая девочка стягивала с меня нижнее белье!
Ко всему прочему, Бланш еще и начала петь. Но голос у нее был таким красивым, что я забыла о стыдливости. Меня никогда не водили в оперу, но едва ли там пели красивее, чем Бланш. Я стояла неподвижно и слушала, хоть и не понимала ни слова:
Que donneriez-vous, la belle,pour avoir votre ami?Que donneriez-vous, la belle,pour avoir votre ami?[7]
Я подозревала, что это французский, хотя с тем же успехом песня могла оказаться на русском или китайском.
Je donnerais Versailles,Paris et St. Denis…
Бланш вдруг осеклась, и я вновь смогла шевелиться, хотя до этого была словно парализована ее пением. Что-то испугало ее? Нет, ничего подобного. Видимо, она просто не могла сосредотачиваться на одном занятии достаточно долго, даже если речь шла всего лишь о пении.
– Ой, у тебя на шее мурашки! – восторженно воскликнула она, гладя мою кожу ледяными кончиками пальцев. Меня зазнобило. – Погоди, я тебе помогу. Ух ты, а это что такое?
На мгновение я подумала, что она имеет в виду мою рубашку. Но тут цепочка медальона врезалась мне в кожу.
– Отпусти! – прошептала я. – Не надо!
Я годами носила этот медальон и успешно скрывала его от остальных девочек в приюте – они захотели бы поиграть с ним или открыть его. Но теперь я поняла, что медальон в руке у Бланш…
