Ничто не предвещало, что этому дню будет суждено сыграть особую роль в жизни Филипа Дюранта.
Он и представить себе не мог, каким именно образом сегодня раз и навсегда решится его судьба.
Филип проснулся в добром здравии и хорошем расположении духа. За окном сверкало солнышко, нежаркое осеннее солнышко. Кирстен принесла телефонограмму, и его настроение еще более улучшилось.
– Тина приедет к чаю, – сообщил он Мэри, когда та подала ему завтрак.
– Да? Разумеется, у нее сегодня, кажется, выходной день?
Мэри явно была чем-то обеспокоена.
– Что с тобой, Полли?
– Ничего.
Она очистила от скорлупы верхушку яйца, и это сразу его раздосадовало.
– У меня есть собственные руки, Полли.
– О, мне хотелось тебе услужить.
– Сколько, ты думаешь, мне лет? Шесть?
Она ответила ему слегка уязвленным взглядом, а потом неожиданно сказала:
– Хестер сегодня возвращается домой.
– Возвращается? – рассеянно пробормотал Филип, продолжая обдумывать предстоящий разговор с Тиной. Но вдруг его взгляд остановился на лице Мэри. – Ради бога, Полли, не воображай, что меня охватила преступная страсть к этой девчонке.
Мэри отвернулась:
– Ты вечно твердишь, что она такая красивая.
– Потому что она действительно красивая. У нее потрясающая, неземная красота. – И с грустью добавил: – Впрочем, я вряд ли гожусь на роль обольстителя, не так ли?
– Но тебе хотелось бы ее обольстить.
– Не смеши меня, Полли. Никогда не думал, что ты такая ревнивая.
– Ты вообще ничего обо мне не знаешь.
Он хотел возразить, но удержался и с удивлением подумал, что в самом деле почти ничего о ней не знает.
Мэри продолжала:
– Я хотела, чтобы ты был моим, только моим. Чтобы на всем свете, кроме тебя и меня, никого не было, только ты и я.
– Мы быстро исчерпали бы все темы для разговора, Полли.
Слова прозвучали непринужденно, но на душе у него стало муторно. Яркое утро неожиданно потускнело.
– Поедем домой, Филип, пожалуйста, поедем домой, – проговорила Мэри.
– Скоро поедем, только не сейчас. Все в свое время. Я уже сказал, что сегодня приезжает Тина. – Филип попытался придать мыслям жены новое направление. – Я возлагаю на нее большие надежды.
– В каком смысле?
– Тина кое-что знает.
– По поводу убийства?
– Да.
– Откуда ей знать? В тот вечер ее здесь не было.
– Ошибаешься. Я думал, тебе известно, что она сюда приезжала. Забавно, но самый незначительный пустячок может оказать существенную помощь в расследовании. Миссис Наракот, такая высокая приходящая служанка, кое-что мне сообщила.
– Что же она сказала?
– Поведала про деревенские пересуды. О некоей миссис и ее сыне Эрни… нет… Сириле. Так вот сын и его мама пришли в полицейский участок. Мальчишка кое-что приметил в тот вечер, когда была убита несчастная миссис Эрджайл.
– Что же он увидел?
– Хм, миссис Наракот выразилась весьма неопределенно, ибо мама мальчика не очень-то с ней откровенничала. Но догадаться нетрудно, не так ли, Полли? Сирилу не сиделось дома, он вышел на улицу и увидел нечто интересное. Возникают следующие предположения. Либо он увидел Мики, либо Тину. Я думаю, что Тина в тот вечер была здесь.
– Но она сказала бы нам об этом.
– Не обязательно сказала бы. За версту видно: Тина что-то знает, но умалчивает. В тот вечер она приезжала сюда на машине. Возможно, зашла в дом и увидела труп матери.
– И уехала, ничего не сказав? Чушь какая-то.
– Видимо, на то имелись свои причины… Возможно, она что-то увидела или услышала, у нее возникли какие-то подозрения.
– К Джако она особенно не благоволила. Спорить не хочу, но покрывать его она бы не стала.
– Значит, не Джако она подозревала… Потом, когда Джако арестовали, у нее появились сомнения в справедливости своих подозрений. Но, сказав однажды, что ее здесь не было в тот ужасный вечер, она продолжала утверждать то же самое и дальше. А теперь, разумеется, ситуация изменилась.
– Все это твои фантазии, Филип, – торопливо перебила Мэри. – Такое наговорил, что сам ничему не веришь.
– Возможно, все так и есть. Попробую вытянуть из нее правду.
– Не думаю, что она что-то знает. Ты в самом деле считаешь, будто ей известно имя убийцы?
– Я так далеко не захожу. Просто думаю, она что-то видела или слышала… Хотелось бы это поточнее установить.
– Если Тина не захочет, она ничего не расскажет.
– Согласен. Она натура скрытная, а личико у нее как у карточной дамы – ничего не выражает. Но врать она не умеет… ты, например, тоже врать не умеешь… Мой метод строится на изъявлении мною собственных предположений. Я умело формулирую вопрос, а она на него либо отвечает, либо не отвечает. Что же происходит? Возможны три варианта. Она говорит «да», то есть подтверждает мое предположение. Или говорит «нет», но, поскольку обманщица она никудышная, правду установить будет нетрудно. Если же она откажется отвечать и выставит свое карточное личико, то, Полли, такой вариант равносилен подтверждению. Итак, согласись, результаты целиком зависят от моих способностей и умения.
– Брось ты все это, Фил! Брось! Все утрясется и забудется.
– Нет. Истина должна быть восстановлена. Иначе мы заставим Хестер выброситься из окна, а у Кирсти будет нервное потрясение. Лео уже окаменел, словно сталактит. А что касается бедняжки Гвенды, то она отправится работать куда-нибудь в Родезию.
– Какое тебе дело до них?
– Нам ни до кого нет дела… так ты думаешь?
Лицо у Филипа стало злым и упрямым, и Мэри испугалась. Прежде ей не доводилось видеть своего мужа в таком состоянии.
– А разве нет, нет разве? – она открыто выразила свое несогласие. – Что, мне обо всех надо заботиться?
– Не понимаю тебя.
Филип удрученно вздохнул и оттолкнул от себя поднос с завтраком:
– Убери. Не хочу больше.
– Но, Филип…
Он нетерпеливо взмахнул рукой. Мэри взяла поднос и вышла из комнаты. Филип подъехал к письменному столу, взял ручку, внимательно посмотрел в окно. Непонятная тоска охватила его. От недавнего возбуждения не осталось и следа. Им овладело безразличие, но он смог взять себя в руки. Быстро набросав две страницы, Филип откинулся в коляске и задумался.
Что ж, это весьма правдоподобно, такое возможно. Но полного удовлетворения не было. На правильном ли он пути? Нет уверенности. Чертовски недостает ясного мотива преступления. Какая-то непонятная деталь все время от него ускользает.
Он нетерпеливо вздохнул. Скорее бы приехала Тина, и все встанет на свои места. Вот бы ему удалось выяснить обстоятельства этого дела только в тесном семейном кругу. Большего он и не желал. Если бы на первых порах истина стала известна только им, сразу же изменилась бы удушающая атмосфера в семье. Все вздохнули бы с облегчением, все, за исключением одного человека. А он сам и Мэри могли бы вернуться домой и…
Тут его размышления прервались. Он вдруг отчетливо осознал свою собственную проблему. Ему вообще не хотелось возвращаться домой, возвращаться к этому неукоснительному распорядку, сияющим занавесочкам, сверкающей бронзе. Аккуратная, яркая, ухоженная клетка! И он заточен в эту клетку, прикован к инвалидному креслу, окруженный заботами любящей жены.
Его жена… Подумав о жене, он мысленно увидел два совершенно разных существа. Одно из них – это девушка, на которой он женился, белокурая, голубоглазая, нежная, сдержанная. Он полюбил эту девушку, ему нравилось ее поддразнивать, а она удивленно и настороженно его разглядывала. То была его Полли. А потом появилась Мэри… твердая, как сталь, страстная, но холодная, не способная к нежной привязанности… Мэри, которую никто, кроме ее собственной персоны, не интересовал. Да и он, ее муж, интересовал лишь потому, что принадлежал ей.
Вспомнилась строка из французского стихотворения… Как это там?
«Венера вся во власти страсти своей…»
Эту Мэри он не любил. У нее были холодные голубые глаза, глаза незнакомого ему человека.
Филип засмеялся. Видимо, у него, как и у всех в этом доме, начали сдавать нервы. Он вспомнил рассказы тещи о его жене. О маленькой ласковой белокурой девчушке из Нью-Йорка. О том, как этот ребенок, обхватив ручонками шею миссис Эрджайл, закричал: «Хочу остаться с тобой! Ни за что не уеду!»
Разве в этом не проявилась ее привязанность? К тому же как это не похоже на теперешнюю Мэри! Возможно ли столь разительное несходство между ребенком и женщиной? Трудно, почти невозможно представить, чтобы в Мэри заговорил голос привязанности, чтобы он зазвучал столь отчетливо.
Произошло нечто невероятное… Его вдруг пронзила неожиданная мысль. Неужели на удивление просто? Не привязанность… голый расчет. Все до конца просчитано. Искусно разыграна показная привязанность. Средство для достижения желаемого?
Едва он подумал об этом, и собственная же мысль оглушила его.
Филип в сердцах отшвырнул ручку и направился в примыкающую к гостиной спальню. Он подъехал к туалетному столику, взял гребенку, зачесал назад нависшие надо лбом волосы. Собственное лицо показалось ему чужим и незнакомым.
