— Как думаешь, испробовать?
Вода лежала в словно бы специально приспособленной выемке, вся какая-то причесанная, тонко убранная бликами. Прозрачная. Выпь видел дно, застеленное белым сыпучим. Никаких особых не приметил.
— Думаю, можно, — ответствовал, про себя недоумевая, с чего бы облюдку его мнения-дозволения испрашивать.
Юга радостно гикнул, вмиг разделся до исподнего, кинулся — Выпь окатило холодным крошевом.
Проморгался.
— Эй, давай сюда, нечего каменной бабой выстаивать! — Третий махнул рукой, взметнув брызги.
— Ага.
Нашел, с кем равнять. Бабы эти, каменные, появлялись на просторах Сиаль частенько — грубо-округлые изваяния, приблизительная видимость живой женщины. Никто не ведал, мастерил ли их неведомый стукан, или сами нарождались, да для чего появлялись. Но по темноте держаться от баб старались подальше, слишком тягостную жуть наводили отшлифованные лица.
До этого Второй думал, что нажрался воды на год вперед, а тут, когда липла к спине рубашка и зудела голова, только о купании и помышлял.
К счастью, глубиной здесь не баловались. Выпь осторожно шарахался по мелководью, а потом Юга это надоело, и облюдок решительно ухватил друга за руку. Крепко сомкнул сильные пальцы, потащил за собой.
Выпь уперся пятками.
— Ты чего?!
— Да научить тебя кой-чему хочу. Чтобы уж если тонуть без меня доведется, то красиво, с толком, с выдумкой. Гляди сюда!
И, невместно упрямый, добился-таки своего. По крайней мере, на воде держаться Выпь наловчился.
После выбрались на берег, обсыхать. Облюдок не удержался, спросил:
— Что же тебя так колотит? Или в детстве притопили?
— Нет. Другое тут...
— Не расскажешь?
— После.
— Смотри, я слушатель хороший...
Лениво обернулся на живот, подставляя узкую, крепкую спину огненному шару. Выпь откинулся на руках, закрывая глаза. От непривычной усталости чуть дрожали пальцы да познабливало.
Ошейник тепла не перенимал, стылым оставался.
Вздрогнул, когда шеи сзади коснулись чужие ладони.
— Не трепыхайся. Глянуть хочу, можно ли штуку эту от тебя избавить.
— Ты разве в замках понимаешь?
— Не без этого, приходилось из браслетов выкручиваться, — Юга изучал Гаерову сработку, ощупывал; после расстроено отодвинулся, — нет, не пойму, хоть убей.
— И ладно, — успокоил Второй, — не больно-то и мешается.
Облюдок вновь растянулся подле, с хижей усмешкой молвил:
— А справный из тебя мужчина вытянется, пастух. Годок обождать, и готово, сухота девичья.
Второй смутился, почесал облупившийся нос, дернул плечами.
— Там поглядим.
— Да, — Юга отчего-то помрачнел, — поглядим... Ладно, одежда вроде просохла, давай сбираться.
***
Шлось ходко, жар донимал меньше. Юга помалкивал, Выпь тем более языком зря не чесал. Смотрели в оба.
— Я лишь надеюсь, мы не кругами бродим, — бросил Третий.
Пастух споткнулся. Мысль такая и ему в голову приходила.
— Я тоже.
Теперь запнулся Юга. Вскинулся:
— Что?! Разве не ты у нас путешественник многоопытный?
— Я эту местность в первый раз вижу, ровно как и ты. Откуда бы мне знать? — устало огрызнулся пастух.
Сориентироваться, взглядом зацепиться было не за что, холмы гладко перетекали один в другой, плавно горело сыпучее серебро. Бродить можно было до смерти.
Опустил сердито голову, и — словно мелькнуло под блестящим сором матово-белое, твердое. Пригляделся.
— Смотри, будто дорога.
Юга ковырнул носком, нагнулся, сметая серебряный прах, обнажая слой новой поверхности.
— Ай, твоя правда! Ну, теперь проще будет.
И проще — стало. Ноги больше не увязали по щиколотку, не стирались в кровь, дорога постепенно выпросталась, пошла широкая да пригожая.
Юга ткнул в бок.
— Глядишь, скоро к корабелле Гаеровой выйдем.
Выпь не стал пугать удачу, сдержанно кивнул в ответ.
— Любопытно, из чего она здесь сработана, — облюдок на ходу нагнулся, коснулся пальцами, — ишь ты, холодная, упругая да гладкая.
Выпрямился. Задумчиво упер руки в бедра. Поднял глаза на спутника.
— Как особая, — осторожно додумал общую мысль Выпь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не успел и двух шагов сделать, как вспучилось слева, фонтаном фыркнула сыпучка, а за голень ухватилась белая, тонкая ручка. По крайней мере, выглядело это нечто точь-в-точь истончившейся, белейшей человеческой дланью, обросшей веером дополнительных пальцев. Пастух, не думая, с хрустом придавил ее ногой, но прежде ровная дорога пошла крупными пузырями.
— Юга, с полотна!
— Да что ты, а сам бы я не сообразил, конечно, — выщерил клыки облюдок, пятясь.
Выпь отмахнулся испытанным ножом от загребущих рук, удачно обрил пальцы, вцепившиеся в одежду, крутанулся, без жалости ломая вылезающие из туго лопающихся пузырей руки.
Юга смачно выругался, когда в волосы впились сразу несколько охотников, потянули к товаркам. На беду себе, цепь тоже стащили — черная волна хлынула враздоль, ломая руки и с корнем выдергивая их из дороги. Выпь пробился к другу, встали спина к спине.
Пузыри лопались, выстреливая извивающимися, словно поганые черви, конечностями.
— Они нас не выпустят.
— Да пусть только попробуют!
— Уже. И у них получается.
— Да чтобы меня, да до смерти залапали... Ай, не бывать тому! — Юга взъярился.
Выпь помалкивал. Чего зря голосом играть, ушей у тварей этих не было, а вот железо они какой-то хитростью чуяли. Близко не совались, крутили петли вокруг да около. Юга стискивал цепь, ждал, когда рискнет кто лапу протянуть.
Рискнули. Облюдок — где только сноровку взял — хлестнул наотмашь, ломая руки, как пересохшие ветки. Силы в них немного было, брали количеством.
Пастух действовал ножом, стараясь не отходить далеко от спутника. Вместе, не сговариваясь, медленно двигались прочь с дорожного полотна.
Нападавшие что-то для себя уяснили. На миг прервали череду атак — и согласно ухватились друг за друга, сплелись, разрастаясь в диковинное белое древо.
Выпь сглотнул, соображая, как бы донести неприглядное известие до Третьего. Не нашелся, просто двинул в бок, понуждая глянуть через плечо:
— Вот же подстава коварная! Пригнись!
И, едва пастух успел согнуться, послал в образину цепь.
Подарок твари пришелся не по нутру. Сочиненное орудие перехватили десятки рук, дернули на себя — Юга зашипел, обжегшись о звенья, разжал пальцы. Встретился с ошалевшим взглядом Выпь.
— Ну, промазал. С кем не бывает?!
Пастух хотел сказать, с кем, да не поспел, его схватили, подняли и бросили. Приземлился так, что отшибло дыхание, а в глазах потемнело.
Подняться сумел не сразу, и дорого бы ему встало это промедление, если бы не Юга, заслонивший существу дорогу.
— Куда прешь, сволочь-бестолочь?! Я тебе на поиграть не гожусь?!
Многорукое дерево широко махнуло «ветвями» — Третий увернулся чудом, отскочил, попадая в мелкую ловушку новых пузырей.
Выпь рванулся — сцапали за ноги, возвращая в исходное положение. Парень, отчаянно извернувшись, попробовал удержаться, наугад ударил ножом и тот легко вошел в дорогу, прочертил клювом длинную борозду и мертво встрял.
На мгновение все замерли. Несколько ручек торопливо занырнули обратно, парочка сникла... А полотно мелко задрожало и сдвинулось. Вздыбилось. Встряхнулось, словно пытаясь сбросить народившиеся на ней нечистоты и — понеслось.
Выпь, припав на колено, цеплялся за нож, встречный ветер резал глаза, верх и низ то и дело менялись местами. Юга орал что-то бессмысленно-восторженное, и как он держался, пастух сообразить не мог.
Закончилась дикая скачка-полет так же внезапно, как и началась. Дорога сначала сбилась, пошла медленнее, а затем вытянулась и улеглась. Замерла. Будто вновь заснула.
Выпь поднял голову, всматриваясь, вслушиваясь всем телом. Сообразил разжать слепившиеся на рукоятке ножа пальцы.
А Юга все смеялся.
— Что? — хрипло окликнул его Выпь. Поднялся, упал, снова встал, кое-как добрался до Третьего, блаженно валяющегося на спине. Требовательно встряхнул. — Да что с тобой?
