— Может быть, он уже знает об этом?
— Если и знает, то он не использовал эту информацию. И я напомнила бы ему, что папа Григорий сам неодобрительно относится к принудительному обращению в веру.
— В гетто я слышала другое.
Порция отставила бокал и с интересом посмотрела на нее.
— Нерисса, — сказала она, — уж не хотите ли вы сказать мне, что вы — еврейка! Ну, вы выглядите как… как… — Впервые она искала слова. — Как христианка, — наконец проговорила она.
— Я не еврейка, — засмеялась Нерисса. — Я работала на одну семью в Новом гетто. Но ни у одной из женщин там я не видела ни рогов, ни хвоста.
— Тогда, значит, у мужчин?
Нерисса внимательно посмотрела на Порцию — конечно, она шутит. Но под светлыми бровями глаза ее гостьи были задумчивы и серьезны.
— Мадам, — сказала Нерисса, — разве в ваших книжках вам не встречалось описание евреев?
— Да много раз! — воскликнула Порция. — В «Путешествиях» Мандевиля, где рассказывается о тайном языке евреев и заговоре с целью поработить христиан. Джон Фокс — есть такой пуританский проповедник в Англии — и Мартин Лютер в Германии очень убедительно доказывают, что евреи — потомки Каина. И есть еще, конечно, писания архиепископа Алонсо де Фонсеки относительно странного смрада, идущего от евреев, а также о том, как евреи распяли ребенка в Ла Гардии. Особенно много де Фонсека писал о рогах.
— Вы очень начитанны, — с восхищением проговорила Нерисса. В дверь постучали, она встала и, приоткрыв дверь, вернулась с каплуном, которого разрезала для себя и Порции. — У Христа тоже были рога? А святой Павел? Он смердел?
Порция засмеялась:
— Признаюсь, я не была знакома ни с одним евреем.
— А я была, — ответила Нерисса, немного холодно, думая о мужчине — синьоре Бен Гоцане, прозванном Бенраспутник, и о его визите к ней в комнату. Она почувствовала, что Порция пронзительно смотрит на нее, и, выпрямившись, откашлялась, прочищая горло.
— Если бы вы были знакомы с кем-нибудь из них, то поняли бы, что те, из Совета Десяти, заставляют их носить значки и шляпы, потому что боятся, как бы женщины-христианки не стали влюбляться в них и рожать от них детей.
Порция нахмурилась, задумавшись.
— Но я никогда не читала об этом!
— Я тоже. — Нерисса слегка постучала себя по лбу. — Это импровизация, так считала моя мать.
— Снова здравый смысл, — заметила Порция. — Ну, рога или не рога, я считаю, присутствие евреев в Венеции нужно терпеть ради блага государства. Нашей церкви не нравится ростовщичество. И еврейская вера. Но кто-то же должен этим заниматься, иначе предоставление денег в долг не будет приносить прибыли, и венецианская торговля пошатнется и рухнет в море. Мы будем похожи на исчезнувший город Атлантиду в мифе Платона.
— Я не знаю этот миф, но знаю: этот дом погрузился на дюйм в Большой канал с тех пор, как я появилась здесь месяц назад.
— Возможно, под тяжестью разговоров, которые вы здесь ведете.
— Охо-о! — протянула Нерисса. — Я бы сказала, это первый разговор, имеющий вес, который услышали эти стены.
— Или выдерживали эти полы, могли бы сказать вы, — заметила Порция, деликатно беря куриную ножку кончиками пальцев. — Чтобы подкрепить метафору. О погружении и так далее.
— А что такое — метафора? И что такое ростовщичество?
— Первое — поэтическая фигура речи, второе — одалживание денег под проценты.
— Ах, это и делал мой хозяин-еврей.
— Что?
— Одалживал деньги. Не поэзию.
— Тогда ваш еврейский ростовщик — опора Венеции, поддерживающая город. Что бы ни говорили епископы, почему бы ему не продолжить свою счастливую жизнь здесь?
Нерисса хотела ответить, но Порция подняла руку, останавливая ее.
— Это был риторический вопрос, Нерисса! Венецианцы готовы принять в свои объятия толпы евреев.
Нерисса сидела молча, вспоминая, как Джессика однажды прибежала домой в слезах, потому что какая-то женщина плюнула в нее и порвала ее тюрбан на Мерчерии.
— Теперь можете высказаться вы, — непринужденно проговорила Порция. — О чем вы думаете?
Нерисса рассказала.
— Но это неприятное происшествие, о котором можно сожалеть и которого можно было избежать. Плюнувшая в нее женщина отрицала ложную веру девушки, а не ее саму.
— Может быть, и так, но она плюнула в спину моей подруги, а не в ее ложную веру.
Порция снова подняла руку, ладонью вперед, прерывая ее.
— Однако! Хотя женщина поступила плохо, наше смешанное государство организовано так, чтобы предотвращать такие неприятные действия. Девица может сделать две вещи. — Порция на пальцах объяснила возможности, которые были у Джессики. — Она может оставаться в Новом гетто, мирно живя среди своих. Или она может стать христианкой и снять оскорбительную одежду еврейки.
Нерисса почувствовала себя почти убежденной.
— На самом деле, думаю, она склонна сделать последнее, — сказала она.
— С другой стороны, однако, если ее отец хочет быть евреем…
— Они есть еврей.
— Если он хочет оставаться им и быть ростовщиком, то пусть он остается в сфере, которую город ему предоставил. Тогда у него все будет хорошо.
— Да, возможно, вы правы.
— А как вы покинули службу у еврея и перешли на службу к кардиналу? — спросила Порция.
Нерисса удивленно вытаращила глаза.
— Ах, не думайте, что можно видеть на стене портрет кардинала Гримани работы Тициана и не задуматься над тем, кто заказал его! Как же вы оставили службу у того еврея?
Нерисса широко улыбнулась:
— Ах, синьора, это совершенно другая история.
* * *
Порция была не очень похожа на женщину, даже когда спала, одетая в красивую, с оборочками ночную рубашку, купленную Нериссой на деньги кардинала. Она была высокая, и рубашка доставала ей лишь до костлявых коленей. Ее ноги, выглядывающие из-под подола рубашки, были красивой формы, но тоже костлявые. Она похрапывала, как крупный мужчина или старая женщина, и почесывала живот, что напомнило Нериссе об ее отце-крестьянине. И лежала она раскинув ноги, как матрос, одежду которого она одолжила для своего путешествия. Возможно, ей снилось, как завтра она будет играть роль матроса в гондоле. Нериссе ее непривлекательный вид во сне показался забавным, хотя раскинувшаяся и похрапывающая Порция заставила ее сначала лечь на пол, а потом и переместиться на бархатный диван в соседней комнате.
На следующее утро Нерисса помогла Порции заколоть ее прекрасные светлые волосы и убрать их под матросскую шапочку и оправила ее морскую накидку. Порция наклонилась и поцеловала ее на прощание, и, не придавая этому значения, они обе весело рассмеялись.
* * *
Письмо пришло неделю спустя из поместья, называемого «Бельмонт», недалеко от Тревизо на Терра Фирма.
«Я склонна спасать всех, кто, как я считаю, испытывает ужасные страдания, и вести их к лучшей жизни, — сообщалось в нем четкими буквами. — Следовательно, вы должны отправиться в путь с доверенным слугой, который передаст эту записку. Он доставит вас в «Бельмонте», где вы станете моей компаньонкой. Полагаю, вы будете благодарны за это предложение. Чек прилагаю. Банковская фирма, которая в нем указана, примет его и снабдит вас достаточными средствами для переезда. Не привозите сюда кардинала. Боюсь, его общество будет означать слишком много диспутов даже для меня. Мы с ним не согласились бы ни в чем, за исключением признания очарования Нериссы д’Орокуоре.
С горячим дружеским приветом, ваша синьора Порция Бель Менте».
Нерисса развернула чек и уставилась на него. Порция прислала ей пять тысяч дукатов.
Она никогда в жизни не видела денежный чек. И никогда даже не мечтала об обладании одной десятой от суммы, указанной в этой бумаге. Сначала она хотела превратить его в наличные и бежать из Венеции на ферму своего отца и подарить ему добычу, — ну, часть ее, — чтобы показать своей семье, что ее неудачи в конце концов обернулись удачей. Но здравый смысл победил. По ту сторону Венецианского залива ее, возможно, ударят по голове и ограбят, и оставят в положении худшем, чем раньше.
И, кроме того, она неделю не думала ни о чем, кроме Порции. Дукаты или не дукаты, с ними или без них, но Нерисса опьянела от радости. Она снова увидит Порцию и услышит ее речи. И более того, думала она, складывая письмо и чек и пряча все у себя на груди, если синьора Порция может свободно раздавать такие суммы, значит, в «Бельмонте», без сомнения, можно будет получить еще больше дукатов. Эти она сможет сохранить, а из тех часть отправит своим родителям.
— Вы считаете мое положение ужасным? — спросила она молодого слугу в красной ливрее, который одобрительно оглядывал роскошные апартаменты Нериссы и саму Нериссу. — Так считает ваша госпожа, — пояснила она.
