Петля, захлестнувшая горло, затягивалась все туже и туже. Дышать стало почти невозможно. Каждый хрип отдавался в ушах вороньим карканьем: «Кар-ра… Кар-ра…»
Караганда? Почему Караганда? Катя никогда там не бывала, ее детство прошло в Целинограде, небольшом зеленом городке, где все друг друга знали и дружили. Отучившись два года в Томском университете, она приехала погостить домой. В первый же вечер вышла во двор, чтобы повидаться с прежними товарищами. Соседские парни ее узнали сразу, очень обрадовались… Жасман, Марат, Арман… Они изнасиловали Катю в недостроенной шестиэтажке, прямо на полу, среди кучек засохшего кала и пыльных осколков штукатурки. Марат высморкался в новенькие Катины трусики и выбросил их в окно: «Никогда больше их не надевай, иначе будет плохо». Шикарную Катину косу отрезали ножом, в знак принадлежности новым хозяевам. А начальник отделения милиции, к которому обратилась Катя, оказался родным дядей красноглазого Армана. Он сказал, что студентку можно запросто привлечь к уголовной ответственности за совращение несовершеннолетних.
Так она стала собственностью компании местных казахов. Они называли себя султанами. Все русские девушки принадлежали им, а жаловаться было некому. «Если сбежишь, билядь, – сказали Кате, – мы зарежем твою папу-маму. Ты любишь свою маму?»
– Конечно! – Катя все кивает, кивает и никак не может остановиться. Будто маленький заводной цыпленок, клюющий несуществующие зернышки. Она кивает, а горячий ветер ерошит клочки волос на ее голове.
– Зачем ты так коротко постриглась, дочура?
– Жарко, мамуля.
– Так ведь лето давно закончилось, на дворе уже снова весна…
– Все равно жарко! Душно, мамочка! Дышать нечем.
Ох, как больно! Она попыталась просунуть пальцы под петлю на шее, но не сумела. Аркан натянулся еще сильнее, запрокидывая голову назад. Над ней навис низкий корявый потолок. Если бы не он, можно было бы увидеть небо напоследок.
Небо перечеркнуто белой полосой реактивного самолета. Жасман, Арман и Марат выволакивают ее на середину крыши недостроенной шестиэтажки и спрашивают:
– Ты выучила урок?
– Выучила, – говорит она, лихорадочно вспоминая главу из учебника, которую ей велели прочитать. К подошвам босоножек липнет расплавленный битум. Если Катю повалят на него в платье, то его потом не отстирать.
– Я выучила, я выучила, честное слово, – торопливо говорит Катя.
– Тогда рассказывай, билядь. Иначе столкнем вниз, скажем, что сама прыгнула, анаши обкурилась. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя папа-мама горевала?
Нет, она не хочет. Она прочитала заданную главу несколько раз и помнит ее почти наизусть: – «Сегодня происходит бурный рост национального самосознания казахов… Свободолюбивый народ сбросил ярмо русского колониализма… Возрождаются национальные традиции… История Казахстана целиком соткана из немеркнущих подвигов целой плеяды народных героев-батыров… Опираясь на древние первоисточники, можно реконструировать элиту казахского кочевого общества XV–XIX веков следующим образом. Хотя Чингисхан, скорее всего, и не был чистокровным казахом, но именно его прямые потомки – ханы и султаны чингисиды (по-казахски «ак суек» – белая кость) стали родоначальниками великой династии…..династии, вот, – повторяет Катя, с ужасом понимая, что начинает запинаться. – Мудрых, э-э, властителей поддерживали потомки, э-э, ближайших сподвижников, э-э, пророка Мухаммада…
– Что ты блеешь, как овца! Внятно говори!
– В начале семнадцатого века, – тараторит Катя, – начался процесс разделения казахского протоэтноса на три жуза, то есть на три орды. Старший жуз охватывал юг современного Казахстана. Средний – север, центр и восток страны. Младший – западные прикаспийские районы…
– Так, а что ты можешь сказать про Абая?
– Абай родился в семье крупного скотовладельца в Шингисских горах. В возрасте восьми лет он поступает в Семипалатинское медресе, где изучает мусульманскую философию, литературу, религиозное вероучение. В школьные годы он изучил не только доступные ему произведения величайших писаталей и поэтов Казахстана, но и сам начал писать стихи. Ранние его произведения с горечью описывают тяжелую жизнь бедняков-жатаков, находящихся под игом русских колонизаторов. Абай называл эту пору «эпохи скорби» «зар заман»…
– Ладно, хватит. Раздевайся, билядь. Совсем раздевайся, догола.
Она дрожит, ее морозит. Отец укрывает ее вторым одеялом, присаживается рядом.
– Все-таки зря ты учебу в Томске бросила, Катюша. У нас русскому теперь даже в техникум не поступить, а о приличной работе и говорить нечего. Бедствуем, нищенствуем. Но тех, кто не платит за квартиру, по новым законам можно вышвырнуть на улицу, и власти вышвыривают русских. Сегодня какого-то старичка за неосторожное слово в автобусе чуть ли не насмерть забили. А за окнами – слышишь? – опять обкуренные юнцы националистические лозунги выкрикивают. Местная милиция их не трогает, а другой милиции нет и не предвидится. Уезжай отсюда, Катюша…
РУССКИЕ, НЕ УЕЗЖАЙТЕ! – гласят лозунги на машинах, разъезжающих по Астане. НАМ НУЖНЫ РАБЫ И ПРОСТИТУТКИ!
Это написано по-русски, потому что казахи давным-давно позабыли свой язык. Да и зачем он им нужен, родной язык? Чтобы измываться над русскими мужчинами? Чтобы превращать их женщин в подстилки? Чтобы обкуриваться и упиваться до полной невменяемости?
Катя не знала ответов, а потому не задавала себе глупых вопросов. Однажды ее повели на дискотеку, там продали на ночь незнакомой компании, а она сбежала. На следующий день отцу проломили голову в подъезде. Какие еще могут быть вопросы?
Отец чудом выжил, Катя тоже оправилась от побоев. Вскоре ее познакомили с повитухой, которая объяснила ей, для чего в действительности предназначены спицы.
Как-то под Новый год местные султаны вывезли ее за город, облили бензином и притворились, что собираются сжечь ее живьем. Это была всего лишь шутка, но, когда Катя пришла в себя, она обнаружила, что потеряла дар речи.
«Умом тронулась», – перешептывались соседи. «Неправда, я не сумасшедшая», – хотелось крикнуть ей, но она не могла. И родителям ничего не сумела объяснить тоже. Папа стал вдруг седенький-седенький, маленький, сгорбленный. Смотреть на него было так больно, что Катя предпочитала часами отлеживаться в своей комнате, уткнувшись лицом в стену.
На стене, как и в детстве, висит старенький домотканый ковер. На нем Серый Волк и Красная Шапочка, но повзрослевшую Катю никто не убедит в том, что у этой или какой угодно другой сказки будет счастливый конец. Потому что в спальне, за стенкой, плачет мама, и, хотя она кусает подушку, ее рыдания отчетливо доносятся до Катиных ушей.
Жаль, что Катя разучилась говорить, очень жаль. Иначе она сказала бы своим родителям: «Не переживайте, все будет хорошо».
Может быть, однажды это у нее получится, тогда впервые за несколько лет они уснут с безмятежными улыбками на губах. А Катя дождется, когда в мире станет тихо-тихо, чтобы ничто не заглушало ее слабый голосок, и спросит: «Что же это такое, господи? Сколько будет продолжаться этот кошмар? Ты все спишь и спишь, а нам в твоих снах так плохо, так плохо…Пробудись же, наконец, и сделай что-нибудь… Хоть что-нибудь… Пожалуйста…»
* * *
– Пожалс-с-ст…
Заговорила? Это так удивило Жасмана, что он сначала ослабил натяжение самодельного аркана, а потом и вовсе отстранился от жертвы. Потерявшая сознание Катька обмякла на столе. Кровь, хлещущая у нее из носа, забрызгала старую газету, постеленную вместо скатерти. Несколько капель расплылось на портрете Назарбаева, сфотографированного еще в эпоху развитого социализма, при орденах и медалях.
Жасман снял с шеи пленницы петлю и, как был, со спущенными до щиколоток штанами, уселся на резную скамеечку – единственный красивый предмет обстановки в лачуге Тулигена Жизебековича, которого Жасман называл просто Тулигеном, а то и вовсе никак не называл. В комнате командира проживали также Марат и Арман, его правая и левая рука, но сейчас оба пьянствовали в доме напротив, у Верки Смердючки. Там же расположилась остальная братва – четверо парней из бывшей дворовой команды Жасмана. Теперь это была вооруженная до зубов банда из семи вполне взрослых мужчин, проворачивающих взрослые дела. Именно поэтому Жасман прихватил в поход свою наложницу, придурковатую Катьку из своего двора. Не в кулак же ему, почти двадцатитрехлетнему, гонять от скуки?
Но теперь русская сучка, которую он таскал за собой, превратилась в обузу. Вчера ночью из Москвы позвонил Жора Рубинчик, сказал, что вылетает в Казахстан дневным рейсом, там пересядет в машину своего карагандинского кореша и после полуночи, ближе к рассвету, прибудет в район поселка, где обосновалась команда Жасмана.
Хорошая новость, просто отличная. Угнанные грузовики с оружием давно обменены на семидесятикилограммовый мешок афганского героина, дожидающегося своего часа в погребе тулигеновского дома. За свои старания Жасман и его бойцы получат на руки пятьдесят штук баксов плюс очередной заказ, который принесет им на десять процентов больше. После проведения первой совместной акции братья Рубинчики пообещали повышать ставки до тех пор, пока доля казахских партнеров не составит сто тысяч. Жасмана такой расклад вполне устраивал. В один прекрасный день, получив на руки причитающуюся ему кругленькую сумму, он прикажет перерезать Рубинчикам глотки, а товар оставит себе. Главное – найти надежный канал сбыта в Москве, которого пока нет. Ничего, время терпит.
