выслушать?
— Вам известно, милый С**, что судьба рано приучила меня к самым зловещим происшествиям, — вы навряд ли сыщете более спокойного слушателя.
Но я только притворился хладнокровным. Холодное содрогание ужаса медленно пробежало по моей спине.
— Так слушайте же, маркиз! Вы еще помните, наверное, с какой поспешностью выехал я из Лиссабона в Мадрид. Сейчас я намереваюсь заполнить этот пробел в моих повествованиях, поведав вам о событиях, о коих был не вправе рассказывать ни единым днем раньше. Впрочем, и теперь дозволено мне касаться происшедшего лишь отчасти. Случившееся так и осталось для меня в таинственной тьме, тем более ужасной, что пролить свет на него не представляется никакой возможности.
Как вам известно, по делам нашей семьи мне необходимо было ехать в Мадрид. Из-за неких досадных обстоятельств и в особенности из-за плутовства моего возницы пришлось ехать кружной дорогой, — я решил продолжать путь также и ночью, чтобы наверстать упущенное время. Мне уже успели рассказать о частых грабежах и убийствах и предупредили, что следует соблюдать всяческую осмотрительность, но я всегда полагался на обоих своих слуг, которые, как и я, были превосходно вооружены. Но поскольку я собирался ехать близ границы даже ночью, хозяин мой и вся его семья восстали против моего решения с дружеским упорством. Меня упрашивали ради Бога дождаться наступления дня. Мне поведали об огненных фигурах, блуждающих огнях и привидениях. Наготове было множество историй о ночных приключениях и убийствах. Но, вероятно, из гордости не желая показаться боязливым, а также из присущего мне упрямства я настоял на своем, уговорил возницу, утешил хозяев и отправился в путь. Перед этим я подарил кольцо, отсутствие коего вы недавно заметили, очаровательной маленькой девчушке, которая с любовью приникла ко мне, пытаясь удержать. Уверяю вас, милый Г**, настроение, в котором я тогда пребывал, являлось яснейшим доказательством моего полного неведения. Я был весел и оживлен, никогда прежде не испытывал я такого счастья и не вкушал бытия во всей его радостной полноте, никогда прежде не созерцал мир в столь ярком солнечном сиянии.
Дорога наша лежала через лес, начинавшийся сразу у испанской границы. Ночь была божественно прекрасна. Возница привычно правил своим лошаком. Слуги мои безмятежно спали. Я, хоть и бодрствовал, был охвачен грезами. Тишина вокруг, пение птиц, луна, шутливо пугавшая меня обманчивыми тенями, таинственные вздохи и шорохи листвы — все это вызывало мечты, в которых я мысленными очами видел своих любезных друзей и подруг. Я предавался очаровательной болтовне с ними, одновременно внимая таинственной жизни природы, чтобы пояснить им каждый звук, и только толчки повозки порой производили в воздушной веренице воплотившихся ощущений досадные пустоты.
В конце концов я не смог это долее переносить и сошел с повозки, чтобы в течение некоторого времени следовать за ней пешком. Вскоре свернул я на тропинку, которая, как мне показалось, через несколько шагов вновь должна была вывести меня на проезжую дорогу. Теперь ничто не мешало моей фантазии творить картины одну ярче другой, шаги мои участились в такт биению сердца, и так я шел около получаса, пока не упал, споткнувшись о древесный корень. Образы, порожденные воображением, тут же разлетелись, и я обнаружил, что нахожусь посреди чащи, в лабиринте зарослей; я, очевидно, потерял дорогу и даже не подозревал теперь, в какой стороне она находится. Полагая, что не слишком долго шел пешком и повозка должна быть где-то неподалеку, я позвал возницу, и мне послышалось, будто он мне ответил (возможно, то было эхо). Определив приблизительно направление голоса, я впал в прежнюю беспечность. Некоторое время я брел сквозь заросли, и наконец мне показалось странным, что я все еще не вышел на проезжую дорогу. Остановившись, я прислушался — и радость моя была велика, когда я совершенно четко различил, как мои слуги разговаривают с возницей. Довольный, я протиснулся сквозь большой куст и мнил уже, что стою возле своей повозки.
Но в следующий же миг я пережил неописуемый испуг, так как заметил, что стою не на дороге, а возле лесного ручья, громкий плеск которого я принял за человеческие голоса. Неимоверный страх оттого, что я заблудился, еще более возрос при мысли о том, что это случилось в чужой стране, в лесу, о котором идет дурная слава, и что верные мои слуги, вероятно, находятся уже вдали от меня. Как раскаивался я теперь в своем поспешном решении! Я проклинал возницу, себя и все вокруг. Вдруг что-то выскочило на меня из ближайшего куста. Это была маленькая итальянская левретка. Я направился было к ней, но она побежала вдоль ручья и показала мне узкую тропку, которая пролегала вдоль берега. Собачка то и дело оглядывалась, чтобы не упустить меня из виду, и оттого соскользнула в воду — течение подхватило и понесло ее. Я свернул к ручью и шел рядом до тех пор, пока на отмели не выловил собачку и не выбрался вместе с ней на берег. Едва я поставил ее на землю, как она с лаем побежала прочь через лужайку, примыкавшую к огороженной рощице. В ограде я заметил вход, который, как оказалось, вел в полностью затемненную беседку, в глубине которой просвечивал выход. Я беспечно ступил туда, но едва сделал несколько шагов, как чья-то рука обвила меня за шею и пригнула книзу. Чьи-то уста приникли к моей щеке и крепко поцеловали. Затем рука, которая была прижата к другой моей щеке и пыталась притянуть мою голову к губам, соскользнула от моего движения и прикоснулась к эполете на моем мундире.
В тот же миг, вскрикнув от испуга, неизвестное создание отпрянуло, но затем вновь склонилось ко мне. Более странного положения, в коем я очутился, невозможно вообразить. Мне часто доводилось быть в опасности, и я всегда умел сохранять хладнокровие, ни разу ужасы войны не повергли меня в трепет; сердце мое всегда продолжало биться ровно; но здесь, где мне, очевидно, ничто не угрожало, да и шпага моя была под рукой, причем я почти наверняка мог предположить, что имею дело с женщиной, меня вдруг охватил сильный трепет — колени ослабели, и вместо того чтобы схватить противника, я оперся на него. Сердце мое готово было выскочить из груди, я не мог более стоять и поневоле опустился на колени. Руки мои обвились вокруг тела незнакомца, и я смог увериться, что это действительно была женщина, — она дрожала, но не так сильно, как я. Я склонился головой к ее руке и заплакал, рассудок мой помутился,
