ее извлечь.
Внезапно граф шевельнулся. Испуганно распахнул он темные глаза, взглянул на меня с изумлением, как если бы видел впервые, вновь смежил веки и издал ужасающий, громкий стон. Казалось, он с трудом приходит в себя. Но кто способен описать сей леденящий душу переход от небытия к бытию и невыносимую муку, которую выражали его черты? Покрытое смертельной бледностью лицо графа вдруг вспыхнуло, рот задрожал, брови сошлись вместе, и глаза заблистали яростью над залитыми жаром щеками. Я вновь обрел мужество, нежно прислонился к груди графа и левой рукой сжал руку, в которой он держал шпагу, правой прижав его к себе. Граф пытался вырваться, но силы покинули его, и он вновь затих. Его прояснившийся лоб выражал нежную боль, пламя глухой ярости угасло в глазах, источавших теперь потоки слез, он принялся громко всхлипывать.
— Дражайший, милейший граф, — обратился я к нему, — утешьтесь!
Граф отпрянул и вырвался из моих объятий.
— Ради Бога, Карлос, ступайте прочь, ступайте немедля прочь! Остерегитесь! Разве вы не видите — я в крови?
— Что за призраки преследуют вас, граф? Опомнитесь! Я же ваш друг. Ваш Карлос с вами!
Голова его упала на грудь. Правая рука судорожно дернулась, как если бы он хотел согнать со лба муху.
— Карлос... вы сказали точно. Он был моим другом. Но больше он мне не друг. Я ненавижу его.
В порыве ярости он выпрямился, но тут же без сил опустился.
— Ступайте, любезный маркиз; послушайте меня — торопитесь! Здесь неспокойно. Остерегайтесь меня, в особенности моей правой руки. Созовите моих слуг! Защищайтесь!
Последние слова он проговорил с необычайной поспешностью.
— Хорошо, любезный граф, я созову ваших слуг, но не по своей охоте, а по вашей воле!
Я хотел уже подняться, но он схватил меня за край одежды и притянул вниз.
— Послушайте, маркиз, я хочу открыть вам ужасную тайну, ах, она способна лишить меня разума!
— Так прислонитесь же к нежной груди, граф, что всецело принадлежит вам!
Но поначалу успокойтесь. Многое еще должно выясниться!
— Но вам придется подождать. Не сердитесь на меня, любезный Карлос. Я не могу иначе. Мне надлежит поступить так, да, это мой долг.
Тут волосы его поднялись дыбом, лицо исказилось от ярости, и он крепко схватил меня за руку.
— Послушайте, послушайте же!
Приблизившись, он крикнул мне в самое ухо:
— Я должен вас убить!
— Граф!..
— Да, клянусь всемогущим Богом; и теперь же, немедленно!
Он яростно ринулся на меня.
Полубессознательно я отклонился в сторону; шпага воткнулась в дерновую скамью, мы схватились, граф упал к моим ногам. Бросив шпагу, граф обнял меня обеими руками.
— Ах, Карлос! — воскликнул он. — Можешь ли ты поверить, о мой единственный друг! Взгляни! Я совершенно утратил разум. Некий призрак преследует меня повсеместно! Почему не желаешь ты вместе со мной умереть?
Он взглянул на меня печально своими большими глазами. Я был настолько потрясен, что не мог говорить.
— Ты не отвечаешь? Подставь мне свою грудь! Единственный удар соединит нас навеки. Будь милосерден, Карлос!
Я склонился к нему и прижался лицом к его лбу.
— Ты все же не зол на меня. О, это моя единственная радость на земле! Карлос, ты сказал мне, чтобы я опомнился, так опомнись же сам. Клянусь небесами!
Он вскочил.
— Мы в сей миг должны оба умереть.
Он искал свою шпагу; я забросил ее за скамейку.
— Ах вот как! Так ты поступаешь со мной, маркиз? Со мной, кому тысячу раз всем сердцем клялся в дружбе? Даже шпагу мою отнял ты у меня. Ничего мне не оставил! — Он бросился мне на грудь. — Отдай шпагу, Карлос!
— Благодарите меня, граф, за то, что шпага не у вас. Ваш ум помутился. Позднее вы стали бы раскаиваться.
— Мой ум помутился, говорите вы! Да простит вам Господь эту ложь. Нет, я сознаю, что делаю, где я нахожусь и что намереваюсь предпринять. Однако между нами встала страшная тайна. Но... или ты не Карлос?
— Ваш Карлос, граф, ваш лучший друг.
— Видишь, я не брежу! Ты мой друг, который тысячу раз клялся мне, что жаждет умереть со мною вместе, и который желал бы этого теперь, лишь бы только успокоить меня! Не правда ли?
— Охотно, дорогой граф, если только это вас успокоит.
— Послушайте же, маркиз. Мне пришлось дать ужаснейшую, ужаснейшую клятву! Меня два дня продержали взаперти, меня принудили, и я поклялся — о, я вполне владею всеми своими чувствами! — и после того как я поклялся, ко мне приблизился белый призрак, которого я уже однажды видел, и...
Говоря все это, он сумел дотянуться до шпаги за скамьей, незаметно подобрал ее и вновь ринулся на меня. Но некое существо возникло между нами, и граф упал на землю.
Когда я очнулся, графа уже не было. Я увидел, что наступило утро. Солнце поднялось и светило мне прямо в лицо. Все деревья вокруг были оживлены птичьим пением, картины минувшей ночи смутно брезжили в памяти, подобно полурастаявшим теням, под утренней позолотой они не устрашали более. Болезненные ощущения растворились в восхитительном потоке ясных образов, и я едва замечал отсутствие друга. Медленно и неохотно расставался я со своей слабостью, и все мои чувства с трудом освобождались от столь сладостного тумана.
В замке все еще спали, когда я воротился. Я направился в спальню графа, но, как и прежде, она была пуста. Я разбудил графских слуг; никто из них его не видел. День я провел в беспокойстве; граф так и не пришел. Протекло много недель, но мой друг не появлялся. Наконец спустя два месяца, одним прекрасным утром в непривычно ранний час дверь моей комнаты распахнулась и вошел граф. Он выглядел бодро, лицо его цвело красками юности, в глазах появился прежний блеск, на красивых губах играла нежная, дружеская улыбка.
— Вы удивлены, любезный Г**? Что ж, мы не виделись так долго!
Он обнял меня с привычной сердечностью, бросился в кресло, заказал завтрак и принялся есть с необычайным спокойствием. Некоторое время я глядел на него словно окаменелый, но потом встрепенулся и выбежал в сад, чтобы обдумать все на приволье. Граф последовал за мной. Мы ходили по аллеям, беседуя о пустяках, граф рассказывал мне о своих замыслах относительно поместья и прикидывал возможные расходы, роковой дерновой скамьи он словно бы не замечал
