— И куда?
— Можно найти свободную палату и спрятаться там. Я знаю, что в клинике всегда есть свободные палаты на всякий случай, — Меир огляделся. — Так по крайней мере нам не придётся слушать оскорбления того засранца.
Прижимаясь к стене, они добрались до конца коридора, свернули к лифтам, выбрались на лестницу и спустились на нижний этаж.
— А что мы будем делать, когда спрячемся в пустой палате? — спросил Ной.
— Не знаю. Подождём до утра.
— Комитету это не понравится.
— Хочешь вернуться?
— Нет, просто…
Они замерли, услышав чьи-то шаги.
— Вы что, действительно решили сбежать? — растерянно спросил их бывший художник.
Ной и Меир переглянулись.
— Почему бы и нет? — сказал Меир.
— И какой у вас план?
— План? — Меир покосился на Ноя. — Здесь есть подвал, о котором давно забыли. Мы проберёмся туда, дождёмся, когда суматоха из-за нашего побега закончится, и покинем город.
— Вот как? — бывший художник задумался. — А можно мне с вами?
— Тебе-то зачем?
— Не могу больше сидеть в той палате. Поэт, как вы ушли, всё время плачет, а художник, кажется, совсем спятил.
— Так попроси, чтобы тебя перевели в другую палату. Комитет уже забрал у тебя всё, что хотел. Ты им не нужен. Зачем тебе бежать?
— А зачем оставаться? Ты же сам сказал, что у меня больше ничего нет. А так… Так хоть какой-то смысл. Вам-то какая разница?
— Да нам никакой, — Меир посмотрел на Ноя. — Что скажешь?
— Мне всё равно, — Ной растерянно пожал плечами.
Он не верил, что они действительно попытаются сбежать из клиники Комитета. Не верил и Меир, но отступать не хотел.
Больше часа им потребовалось, чтобы пробраться в старое крыло и найти среди рухнувших перегородок и строительного хлама спуск в подвал.
Потом было нервное утро, крики и суета прибывших на поиски беглецов регуляторов. Всё это время Меир смотрел на наручные часы и ждал момента, когда его должны отвести на процедуру извлечения таланта, а когда время вышло, тихо и нервно рассмеялся, словно теперь никто не мог ему ничего сделать. Словно это была та победа, которой он жаждал всю жизнь и ни о чём больше не мечтал.
— Ты должен был идти следом за мной, — сказал он Ною, снял часы и протянул ему. — Вот, только не потеряй.
Ной благодарно кивнул, хотя так и не понял, что изменится после того, как выйдет время назначенной процедуры. Ведь всегда можно назначить следующий день. Комитет уже принял решение, и никакое ожидание его не отменит. Так думал Ной, но часы всё-таки взял.
Где-то далеко громыхали ботинки регуляторов, сверху осыпалась пыль и грязь. Лаяли собаки, которых привели, чтобы найти беглецов. Ной смотрел на часы Меира и чем ближе был час назначенной ему процедуры, тем сильнее становилось волнение. Эти часы приковали его внимание. Ничто не могло отвлечь его. Ничто, кроме Просвета. Другой мир. Другие запахи. Другие законы. Лишь девушка по имени Жюстин. Девушка, которую, кажется, знал всю жизнь. Но Просвет не длится долго. Он лишь вспыхивает какой-то угасающей надеждой для беглецов. Последним вздохом, последней надеждой, которая тает, как только тает в Просвете образ Жюстин.
— А она красивая, — подметил бывший художник, прислушиваясь к лаю собак, который стал громче. — Если бы у меня не забрали талант, возможно, я создал бы её портрет.
— А я мог бы написать об их мире, — сказал Меир, и Ной вдруг понял, что, прячась в подвале, они лишь оттягивают неизбежное, знают, что это так, но пытаются не думать об этом.
— Нужно выбираться отсюда, — сказал он своим новым друзьям. — Выбираться из этого чёртового подвала, из города…
Писатель и бывший художник переглянулись, но не двинулись с места.
— Да что с вами?! — вспылил Ной. — Вы что… вы… вы… — он неожиданно всё понял.
Собаки регуляторов Комитета залаяли совсем близко. Меир опустил глаза к часам, которые отдал Ною.
— Нужно продержаться ещё десять минут, — сказал он.
Ной не ответил. К лаю собак добавились голоса регуляторов.
— Кажется, они знают, где мы, — сказал бывший художник.
Где-то далеко раздался грохот — регуляторы разбирали завал, чтобы освободить вход в старый подвал.
— Всё кончено, — тихо сказал Ной.
— Нет, — Меир схватил его за плечи, тряхнул. — Ты не должен сдаваться. Только не сейчас, — он указал на пустоты между покрытых плесенью свай. — Ползи туда, прячься. Это позволит выиграть несколько лишних минут. А мы… Мы задержим их, — он посмотрел на бывшего художника.
Художник кивнул.
— Но… — Ной растерянно смотрел на своих новых друзей.
— До времени твоей процедуры осталось семь минут! — поторопил его Меир.
Одна из собак регуляторов сорвалась с привязи и проскользнула в подвал. Её лай глухим эхом отразился от заплесневелых балок и монолитных блоков фундамента.
— Беги же! — закричал бывший художник.
В каком-то оцепенении Ной пополз между свай. Новые друзья остались позади. Он не знал, почему смотрит на циферблат наручных часов Меира, не знал, почему считает оставшиеся минуты. Вся жизнь превратилась в тупое ожидание, в гонку, смысл которой практически невозможно понять. Да смысла и нет. Для людей, которые пробираются сейчас в подвал — нет. Для людей, которые собирают таких, как Ной и Меир на голосовании. Для них это лишь материал и продукт.
Ной услышал, как закричал бывший художник — собака добралась до него, вцепилась в руку. Следом за его криком раздались голоса регуляторов, которые тщетно пытались оттащить собаку.
— Осталось продержаться совсем немного, Ной! — закричал в каком-то безумном ликовании Меир. — Они не успеют добраться до тебя! Не успеют!
Его голос затих, захлебнулся в жавшей рот руке одного из регуляторов. Но крик придал Ною сил. Он уже не видел куда ползёт, лишь чувствовал, как бетонные глыбы сжимаются вокруг него, сдавливают.
Ещё две минуты. Ещё две…
Регуляторы пустили по его следу собаку. Ной слышал её сопение позади.
Почти минута. Почти…
Темнота вздрогнула и разверзлась перед ним. Свет из другого мира осветил на мгновение уходивший далеко вперёд лаз. Ной даже успел подумать, что если проберётся ещё дальше, то уже никто и никогда не сможет вытащить его оттуда. Он умрёт в темноте, в одиночестве. В узком тоннеле, у которого нет конца, только стены, которые давят со всех сторон, да ещё собака регуляторов, которая почти хватает за пятки. И больше ничего. Ничего, кроме Просвета.
— Господи, Ной! — услышал он встревоженный голос Жюстин. Она смотрела на него из другого мира. Странного чужого мира, где всё совсем не так, как здесь.
— Ещё тридцать секунд, — сказал Ной.
Собака добралась до него. Он не мог обернуться, не мог оттолкнуть её. Можно было лишь ползти дальше, вперёд, но дорогу преграждал Просвет. Жёлтые зубы пса вцепились в ногу, разорвали плоть. Ной закричал.
— Что происходит, чёрт возьми? — испугалась Жюстин.
Собака вырвала кусок плоти и снова укусила Ноя. Боль заставила его двигаться, ползти дальше, вперёд, но Просвет не пускал его, растягивался, преграждая дорогу. Просвет был сильнее. Ной мог лишь протянуть руку. С другой стороны Просвета, в другом мире, писатель по имени Вильям Хейнц, который стоял рядом с Жюстин, бросился вперёд, пытаясь дотянуться до руки Ноя, но этот Просвет не принадлежал ему, почти не существовал. Для Хейнца это был лишь мираж, дымка, сквозь которую он мог беспрепятственно пройти. Лишь запахи и крики другого мира были реальны. Крики Ноя, плоть которого рвали жёлтые зубы пса, почуявшего кровь. Хейнц видел пса, но ничего не мог сделать.
— Да помоги же ему! — заорал он застывшей в ужасе Жюстин. — Я не могу. Разве не видишь? Это твой Просвет, не мой!
Жюстин не двигалась, забыла даже, что нужно моргать. Казалось, весь мир превратился в безумие, где нет ничего реального. Всё относительно. Жюстин услышала, как запищал будильник наручных часов Ноя. Часов, которые были надеты на руку, которую он протягивал к ней, к спасению. И писк будильника нарастал, заполнял собой весь мир, два мира, которые соединял сейчас Просвет. Просвет Ноя и Жюстин. Где-то далеко, в подвале клиники Комитета, Меир и бывший художник услышали сигнал, перестали сопротивляться регуляторам и громко, истерично рассмеялись. Жюстин услышала этот смех. Смех, который был таким же безумным, как и всё, что происходило с ней в последние дни. И смех этот, показалось Жюстин, преследовал Ноя так же, как преследовала взбесившаяся собака, рвущая его плоть. Плоть странного человека, с которым каким-то непостижимым способом связала её, Жюстин, судьба. И она не может просто стоять и смотреть, как погибнет этот человек. Погибнет здесь, в узком тоннеле своего мира, на границе Просвета, преградившего ему путь к спасению.
— Держись крепче! — закричала Жюстин, хватая Ноя за руку.
