— И что же вы предлагаете? — спросил после паузы Закир.
— Что я могу предложить? — живо отозвался милиционер. — Сам подумай. Все-таки дело нешуточное… Кажется, по этой статье имеешь от трех до пяти лет… Так что подумай. Я почему тебе это здесь говорю — когда прибудем в отделение, этот кусочек, — милиционер кивнул на комок у себя в руке, обойдется твоему отцу гораздо дороже. Так что мозгуй здесь, на свежем воздухе…
— Но у меня с собой нет ничего, — сказал Закир.
— Поедем к тебе, я подожду, вынесешь, — спокойно отозвался милиционер. — А если вздумаешь шутки шутить, тебе же плохо будет, я-то выкручусь, зато потружусь, чтобы тебе припаяли на полную катушку, или чтобы твой папаша-цеховщик раскрутился вовсю, понял?
— Не собираюсь я шутки шутить, — послушно отозвался Закир, глядя на торжествующую улыбку милиционера, тоже машинально улыбнулся и подумал, не заметив, как проговорил вслух: — Сорок — сорок пять, наверно, будет ему… Ишь, прохиндей, хочет таким образом прокормить свою семью, сука…
Милиционер услышал из полушепота Закира только первые слова, только цифры, что его и интересовало в настоящую минуту, и, услышав два первых слова, взвился от злости:
— Ты что, издеваешься?! Какие сорок — сорок пять?! Ты с ума сошел! За сорок — сорок пять сейчас и от пятнадцати суток не избавишься, а тут статья три-пять лет, сам подумай, есть разница?!
И милиционер, еще сильнее скрутив руку Закира, решительно повел его по аллее. Решение пришло молниеносно.
— Ой, рука! — вскрикнул вдруг Закир. — Осторожно, больно! — крикнул он еще громче. — Рука сломана! — заорал он.
Милиционер буквально на секунду смешался и почти выпустил руку Закира, но этой секунды было достаточно Закиру, чтобы, стремительно развернувшись, ударить изо всех сил костяшками пальцев милиционера кулаком в челюсть. Что-то явственно хрустнуло под ударом кулака, видно, поломалась милицейская челюсть, и толстая милиционерская туша беззвучно повалилась на снег. Удар получился отменный, в лучших традициях каратэ, и Закир, убегая от места происшествия, успел поблагодарить в душе отца, которого сам же сумел уговорить нанять ему, Закиру, тренера каратэ, прозанимавшегося с ним почти полгода, до самого ареста отца, и успевшего кое-чему научить всерьез; так что таких откормленных блюстителей общественного спокойствия, с брюшком и одышкой, Закир мог бы щелкать после тщательно разученных с тренером нескольких приемов, как орешки. Что он и сделал впервые. Но тут уже, подумал он, без этого рукоприкладства, или лучше, усмехнулся он про себя, выбегая с территории бульвара, каратэприкладства не обошлось бы, слишком уж ситуация была жесткая, его могли бы посадить за здорово живешь, и, хоть он не был еще совершеннолетним (милиционера, как и многих, обманул его взрослый вид, он был высок и выглядел года на три старше своих неполных восемнадцати), все-таки какое-нибудь наказание ему обязательно нашли б в милиции, а этого ой как не хотелось, ведь еще школу заканчивать, и так один год просрочил, остался, как дурак, в девятом на второй год, может, не совсем и по своей вине, но все равно, как дурак. Убегая от поверженного милиционера, Закир не забыл прихватить с собой пластилинообразный комочек в бумажке. Что ж, подумал он при этом, раз уж милиционер так старался присвоить мне этот товар, не будем обманывать его надежд, возьмем, тем более что очень пригодится… Погуляв достаточно долго по улицам и окончательно успокоившись, Закир подошел к троллейбусной остановке.
* * *
— Ты мне никогда об этом не говорил, — сказала она несколько обиженно.
— Ну и что тут такого? — спросил он. — Ну не говорил… Можно подумать, если б сказал, что-нибудь изменилось бы. Какое это теперь имеет значение?
— Это они тоже учли при вынесении приговора?
— Да, — сказал он. — Еще как учли. Отец был крупным пайщиком в четырех цехах. Цеховщик, так сказать. Это было его хобби. И как раз параллельно с его делом стали трясти эти цеха. Они производили левую продукцию и здорово зарабатывали на этом. Вот как стали их трясти, они все и выложили… И про отца тоже, разумеется. Потому что он все равно находился под следствием и никак не мог бы им навредить. Вот на суде эти цеха ему тоже припомнили. Как говорится, с конфискацией имущества. Видяшку тоже забрали. Так что мама теперь скучает…
— Ну зачем ты так? — сказала она, помолчав, потом добавила: — Слушай, а почему он был цеховщиком?
— Ну как тебе объяснить? — чтобы не вызывать к себе жалости, он старался говорить шутливо, хотя это ему удавалось нелегко. — Причина — жажда наживы, страсть к нетрудовым доходам и так далее. А вообще-то руководство таких цехов старается иметь в числе своих пайщиков каких-нибудь уважаемых, авторитетных людей, которые на видной должности, занимают высокие посты, чтобы в трудный момент эти люди могли бы устранить, пользуясь своей властью и служебным положением, неприятности, разные непредвиденные помехи… Такие люди служат для этих жучков как бы гарантом неприкосновенности.
— Как ты сказал?
— Что как? Гарантом?
— Ага.
— Есть такое слово, учись, пока я жив…
— А ты ходишь к нему на свидания? — спросила Рена.
— Хожу, — сказал Закир. — Редко. Больше мама одна ходит.
— Почему же ты редко?
— Мы стали в последнее время с ним… Ну, как тебе сказать?.. Какими-то неблизкими. Ему тягостно видеть меня, я это чувствую. Ну а я не хочу быть ему в тягость. Зачем?
— Но ведь все-таки родной отец, нельзя же так, Закир…
— Да я и сам знаю, что нельзя, но пока именно так. Именно так, и не иначе. Поглядим, что дальше будет. Как говорится, поживем — увидим…
Утром, когда Закир проснулся, мать на кухне готовила завтрак. Он прошел в ванную, умылся, и уже собирался уходить, когда мать вышла в прихожую и спросила:
— Ты разве не будешь завтракать?
— Нет, — сказал он, — не хочется.
— Почему? — спросила она. — Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, — сказал он. — А почему ты спрашиваешь?
— Вид у тебя не совсем здоровый, — сказала Сона. — Может, побудешь дома? У тебя ничего не болит?
— Нормально все, я же сказал, — раздраженно ответил Закир.
— Ты в последнее время нервничаешь по любому пустяку, — сказала Сона, тяжело вздохнув.
— Будешь нервничать, когда одно и то же у тебя спрашивают по сто раз, — еще более раздраженно ответил Закир.
— Ладно, успокойся, — сказала Сона. — Ты в школу идешь?
— А ты в этом сомневаешься? — спросил он.
— Нет, просто спросила… — Она подождала немного, пока он надевал туфли в прихожей, и не совсем решительно проговорила: — Ты почему не отвечаешь?
— Насчет чего?
— Насчет того, в школу ты собрался или нет.
— Потому что если я отвечу — будет скандал, — сказал он.
Она внимательно посмотрела на него.
— Разве нам нельзя поговорить по-человечески? — спросила она.
— Пока, как видишь, не получается.
— Не надо так разговаривать, Закир. Не забывай, что все-таки я твоя мать.
— Все-таки, — повторил он и усмехнулся, и больше не говоря ни слова, вышел из дома.
На углу возле школы он встретил Сеида.
— Привет, Закир, — сказал Сеид. — Куда в такую рань?
— В школу, — неохотно отозвался Закир.
— А, да, я и забыл, что ты школьник, — сказал Сеид, но поленился даже улыбнуться, так и сохранял свое свирепое выражение на лице, так, что можно было подумать, что он ищет ссоры. — А может, не пойдешь, а? Зашабим, Закир… План есть, правда, тухта, но все же хоть что-то…
— И у меня есть, — сказал Закир с показным равнодушием.
— Правда? Покажи… — с загоревшимися глазами попросил Сеид.
Закир полез в карман и развернул газетный клочок, в котором лежал большой кусок анаши.
Сеид, взял кусок, тайком, спрятав в кулаке, понюхал.
— Ух ты! Вот это штука! Пошли?
— Мне в школу надо вообще-то, — без всякого воодушевления произнес Закир.
— Да ну ее, твою школу! — махнул рукой Сеид. — Успеешь еще штаны просидеть. Может, к Ханум подадимся, в стекляшку, а? Там пошабим…
— Нет, — сказал Закир, немного подумав. — У Ханум могут быть посетители. Да она и не даст спокойно посидеть, вытурит…
— Недавно ведь сидели, — напомнил Сеид. — Никого не было.
— И все время она ворчала, — в свою очередь, напомнил ему Закир. — Что, приятно, когда зудят над ухом?..
— Да, верно… Ну, в садик пойдем, а?..
— Нет, — сказал Закир, — подожди…
Он пошел к ближайшему телефону-автомату и позвонил домой. Трубку никто не поднимал. Он даже был уверен, что матери сразу же после его ухода не окажется дома. Тем лучше, подумал он.
— Ко мне пошли, — сказал он, вернувшись к Сеиду.
— К тебе?! — удивился Сеид. — А что, никого дома нет?
— Пошли, пошли, — сказал Закир покровительственно. — Увидишь, как люди живут.
