Она замолчала, и он ощутил почти физически присутствие ее слов в воздухе, повисших тут, возле его уха и долгое время не растворявшихся. Может, оттого, что немного обиженно прозвенел ее голос, когда она говорила? Все-таки ему стало немного неприятно, потому что сказана была фраза таким тоном, будто она хотела оправдаться перед ним.
— Ну что ты надулся? — спросила она через некоторое время.
— Вовсе нет, — сказал он. — С чего ты взяла?
* * *
К деду он шел против своей воли, мать настояла, да и сам он, человек уже достаточно взрослый, чувствовал, что дед всерьез начинает обижаться на него за долгие отсутствия; шел же неохотно, потому что предчувствовал — да какие там предчувствия! — знал точно, что дед теперь возьмет на себя роль родителей, запустивших его воспитание, и постарается заполнить пробелы, оставленные с детства, начнет читать лекции по разным поводам, делиться своим богатым жизненным опытом, сводящимся преимущественно к тому, как бы пристроиться, подладиться и выжить, а не к тому, как бы остаться честным, с незапятнанной совестью, что было гораздо менее важным для деда, а в паузах между подобными поучениями, "диктующимися временем", дед будет поругивать родителей Закира, давно махнувших на него рукой, всю жизнь только и думавших о себе и в итоге вырастивших из мальчика тоже эгоиста — еще бы не эгоиста, деда старого раз в полгода вспоминает! — и теперь, ему, Закиру, придется довольно трудно в жизни, так как эгоизм, чтобы жить хорошо, не должен быть прямолинейной, откровенной чертой характера, а должен сочетаться с другими чертами, такими, как хитрость и осторожность, умение отнять у другого, не обижая, и прочая, прочая. Так думал Закир, шагая по улице к дому деда, который находился в одном из самых центральных и удобных районов города.
Но все оказалось иначе, чем представлялось по дороге Закиру. Прежде всего, зайдя в квартиру, он обнаружил, что открыла ему дверь не домработница, как обычно бывало, и даже не сам дед, как бывало, хотя и реже, а открыла дверь женщина в белом халате и белом чепчике, судя по всему — медсестра. У Закира екнуло сердце, он заторопился в комнату и застал деда лежащим в постели, но улыбающимся, а рядом в кресле — врача, тоже улыбающегося радостно, видно, только что сострившего и удостоившегося похвалы знаменитого писателя.
— А-а, Закир! Привет, мой милый! — сказал дед. — Проходи, садись.
— Что с тобой? — спросил Закир с тревогой в голосе.
— Ничего страшного, как утверждает наш уважаемый доктор, — ответил дед. — Немного переутомился. Наверно, от работы…
— И что? — озабоченно, все еще не в силах изменить тревожного выражения на лице, спросил Закир.
— Ничего страшного, — на этот раз ответил врач. — Легкое недомогание, головокружение, незначительное покалывание в области сердца. — Он говорил, будто отчитывался перед Закиром, и тут же обратился к деду: — Но вы очень правильно поступили, что тотчас же нас вызвали, даже если пустяк, как в данном случае, в вашем возрасте надо незамедлительно принимать меры — то есть вызывать врача. Это ваш родственник?
— Да. Внук, — сказал дед, улыбнувшись Закиру.
— Очень хорошо! — почему-то ответил врач удовлетворенно. Наверно, ему было не совсем удобно оставлять больного после своего визита в одиночестве.
Послышались мягкие шаги по ковру. Закир обернулся. Это вошла медсестра, открывшая ему дверь. Она, держа на отлете, внесла в руке шприц.
Дед закряхтел в постели, оголяя ягодицу.
— СПИД от вашего шприца я не подхвачу? — сострил он напоследок перед уколом.
— Ну что вы?! — обиделся врач, видимо, не воспринимавший шуток, когда они касались его профессии.
— Ничего, — сказал Закир, теперь уже успокоившись насчет состояния деда, — лет через сто наша медицинская промышленность тоже перейдет на разовые шприцы, тогда подобные вопросы утратят свою актуальность.
— Гораздо раньше, молодой человек, гораздо раньше, — обиженно засопел врач, поглядывая, как медсестра делает укол.
Когда они ушли, Закир уселся рядом с кроватью деда, на место, где до него сидел врач. Они посмотрели в лицо друг другу. У Закира вдруг сжалось сердце.
— Кто же за тобой присматривать будет, дед? — спросил он.
— Э, — пренебрежительным тоном отозвался старик, — желающих много. Ну, рассказывай, с чем пришел.
— С миром, — сострил Закир.
— Это уже неплохо, — сказал дед. — А если серьезно?
— А разве надо обязательно с чем-то приходить? — спросил Закир. — И что вообще ты имеешь в виду?
— Имею в виду, что у тебя нового? — сказал дед. — Как отец?
— Нормально, — ответил Закир. — Мама его часто навещает… Говорит, что неплохо. Привыкает потихоньку.
— Привыкает, — повторил дед. — Гаденыш! Не пришлось бы привыкать, если б меня слушал, следовал бы моим советам.
— Тебе сейчас вредно волноваться, дед, — напомнил Закир.
— Да. Теперь уже волнуйся, не волнуйся — ничего не поправишь, оставил вас, подлец, сиротами, без пригляда…
— Да какие же мы сироты? — удивился Закир. — Чего нам не хватает?
— Твой пример показывает, что плохо не только когда не хватает, но и когда чрезмерно много всего, — недовольным тоном проворчал дед. — Он тебя и испортил. Не занимался твоим воспитанием, только деньгами и подарками швырялся, как будто таким образом можно сделать из ребенка достойного человека, сумеющего стать на ноги в наш подлый век…
— Почему же он подлый, дед? Век как век… Много хорошего как раз сейчас начинается…
— Каждый норовит обмануть ближнего, хапнуть чужой кусок, — проговорил дед. — Потому и подлый.
— Что-то не часто встречаются мне такие люди.
— Потому что ты еще ребенок, — сказал дед. — И тебе нужен родительский глаз. Вот и злюсь я на твоего отца, что он в такое время оставил вас, по собственной глупости попался…
Старик вдруг схватился за сердце, стал растирать.
— Что?! — встревожился Закир, вскочил с кресла. — Тебе нехорошо? Что дать?
— Ничего, не пугайся, — чуть севшим голосом произнес дед. — Вон на столике валокардин, накапай капель тридцать в воду…
Закир подскочил к столику, торопливо подал деду стакан с каплями валокардина, подождал, пока тот выпьет, взял у него стакан, поправил ему подушку, присел опять рядом и, подождав, через некоторое время спросил:
— Ну как, дед, отпустило?
— Да, теперь получше, — сказал дед. — Ты иди, Закир. Я, пожалуй, посплю… Устал. Не получился у нас сегодня разговор. Ну, ничего. Дай бог, в следующий раз… Иди, Закир. Маму пришли. Пусть ключ не забудет, я не буду вставать к двери.
— Ничего, дед, я побуду с тобой, — сказал Закир. Давешнее жалостливое чувство к деду снова взяло его за сердце. — Ты спи. Я побуду.
— Ты устанешь, Закир, — сказал дед. — Завтра тебе в школу, надо выспаться.
— Завтра воскресенье, дед, так что еще высплюсь. Ты спи, ни о чем не тревожься. Если что — зови, я тут буду, в кресле, ладно?
* * *
В последнее время Закир часто пропускал уроки в школе, и когда приходил на занятия, то старался поменьше бывать в коридорах, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из учителей; особенно неприятной была бы встреча с директором или завучем, которые после ареста отца резко изменили отношение к Закиру; он старался побыстрее и как можно незаметнее прошмыгнуть в свой класс и если раньше был изгоем привилегированным, то теперь становился уже изгоем в полном смысле этого слова: родители учеников, зная про геройства Закира, строго-настрого запретили своим детям общаться с ним, но это среди многих школьников еще больше подливало масла в огонь, и, сами стараясь быть отверженными, видя в этом определенное геройство, они вовсю стремились сблизиться с Закиром, которого взрослые объявили персоной нон грата; но сам Закир понимал, из каких побуждений стремятся с ним сблизиться многие из школьных товарищей, и никоим образом не давал повода к теплым и близким отношениям, зная, что в итоге обязательно обвинять будут его, и только его, в том, что он сбивает примерных мальчиков на кривую дорожку.
Сегодня ему не повезло. Как только он вошел в школу и торопливо направился в сторону своего класса, как тут же нос к носу столкнулся с завучем школы, который окинул его недоброжелательным взглядом.,
— А-а!.. Рады вас видеть, — язвительно произнес завуч. — Нечасто вы нас балуете своим посещением… Ну, как делишки?
Закира передернуло от его тона.
— А почему вы говорите — делишки? — с ненавистью глядя в упитанное лицо завуча, спросил Закир.
— Потому что так оно и есть! — отрезал завуч, вдруг разом посерьезнев. — И если ты будешь продолжать посещать школу подобным образом, то скоро вылетишь отсюда! И тогда всю твою жизнь у тебя будут только делишки, и станешь никчемным человечишкой… Понял? Будешь пропускать уроки — вылетишь к чертям собачьим!
