– Ну?
Фрэнк оглянулся через плечо, а также наклонился и посмотрел под стол в поисках слухачей или жучков и очень серьезным тоном произнес:
– Убить Джоша Харпера. – (Стивен расхохотался.) – Я серьезно. Тебе, Стивен, нужно запомнить: между огромным успехом и полным провалом очень, очень тонкая грань. Знаешь, я до сих пор помню тебя в той постановке «Годспелл». Твое исполнение выжжено у меня на сетчатке. – (Стивен поморщился, не в силах придумать, что хуже можно выжечь на сетчатке.) – У тебя есть талант жечь, все, что тебе нужно, – это повод проявить его. Ты перехватишь эту роль у Джоша, даже если сыграешь хоть пару спектаклей, а я зазову лучших людей: директоров по кастингу, друзей с телевидения – и ты, мой друг, ты взлетишь. Как… – Он вперился в задымленный воздух маленького кабинета. – Как орел.
– Что ж, забавно, что вы об этом заговорили, Фрэнк, – очень тихо сказал Стивен.
– А что?
Стивен тоже оглянулся через плечо, потом посмотрел под стол и произнес еще тише:
– Так… что вы делаете где-то восемнадцатого декабря?
Слово на «З»
– Можно, я кое-что спрошу?
– Конечно.
– Мы же друзья, правда? Я имею в виду, мы не так уж давно знакомы, но мне приятно думать, что мы друзья…
– Я тоже так думаю.
– И ты скажешь мне правду? Если я спрошу тебя кое о чем личном?
– Безусловно.
– Так я могу тебе доверять?
– Ты можешь мне доверять.
– У Джоша роман? – спросила Нора.
Разговор происходил как-то днем, через неделю после заключения сделки. Уже ближе к вечеру Стивен и Нора возвращались через мост Ватерлоо из Национального кинотеатра, где только что посмотрели ремастированный фильм «Двойная страховка». Стивен видел его, наверное, уже раз десять, но до тех пор, пока он не сел рядом с Норой, соприкасаясь локтями, погружая руки по самое запястье в огромный мешок с шоколадными конфетами «Ревелз», он не осознавал липкого сексуального напряжения фильма и обнаружил, что лениво размышляет, насколько хорошо застрахован Джош. Ну, там, на случай аварии или еще чего-нибудь в этом роде…
Потом, идя через мост, они говорили о любимых актерах.
– Кэри Грант, конечно… – сказала Нора.
– И Джимми Стюарт.
– Кэри лучше.
– Бёртон, Оливье?
– Чуть тяжеловаты, на мой вкус. И я их мало видела.
– Как насчет Хепберн?
– Не Одри. Кэтрин – великая актриса, а Одри слишком тощая и сладенькая.
– Я восхищаюсь Кэтрин, но сомневаюсь, что хотел бы, ну, понимаешь, встречаться с ней.
– А с Одри у тебя были бы неплохие шансы.
– Но что бы я сказал Джули Кристи?
– Я обожала Джейн Фонду. Я хотела ею быть – Джейн Фондой в «Кэт Баллу» или в «Прогулке по беспутному кварталу». Джейн Фондой в рубашке лесоруба[30].
– Хочешь, я скажу тебе, кто мой вечный фаворит? – спросил Стивен. – Джон Казале.
– Не знаю его.
– Да знаешь – Джон Казале. Он играл Фредо, самого слабого брата, в «Крестном отце – 1 и 2». Вот тот эпизод: «Я знаю, это был ты, Фредо. Ты разбил мне сердце». Он был помолвлен с Мерил Стрип и умер от рака, совсем молодым, около сорока, и снялся всего в пяти фильмах, только в пяти – и все они были номинированы на «Лучший фильм», все пять, где он снимался, и он гениален во всех. Даже когда он ничего не говорит, даже в сценах с Аль Пачино, или Де Ниро, или кем угодно, он единственный, на кого смотришь. Когда он погибает в «Крестном отце – 2», даже не показывают его лицо, и все равно сердце разрывается.
– В точности как твой Призрак.
– Именно так. В общем-то, для этого все и делается. Не для того, чтобы стать знаменитым, – просто хорошо сыграть. Сделать хорошую работу. Найти то, что по-настоящему нравится делать, и делать как можно лучше.
– А ведь есть какой-то временной предел в этом? Последний срок?
– Был бы, если бы я умел делать что-нибудь другое.
– Это чепуха, Стив, каждый может делать что-нибудь другое. – Нора сказала это, пожалуй, с чуть избыточным ядом, и некоторое время они шли молча.
Стивен, немного задетый, заговорил первым:
– На самом деле мой агент только что принес мне хорошие новости.
– Да ну!
– Я получил новую актерскую работу.
– Это отлично! Пьеса?
– Фильм. Просто низкобюджетный, независимый. На самом деле я снимаюсь уже на следующей неделе. – Чтобы добавить убедительности своей истории, он думал о «Белке Сэмми – 2. Если ты счастлив и знаешь это», и хотя это можно было только с некоторой натяжкой назвать фильмом, по крайней мере, получалось не чистое вранье. Стивен решил, что уж слишком много врал в эти дни. Нужно постараться и перестать врать.
– И как называется фильм?
– «Темное наваждение». Такая криминальная драма. Я играю измотанного циничного полицейского-снайпера. По имени Сэмми. Ничего особенного, обычная ерунда про настоящих мачо. Возможно, даже никогда не выйдет на экраны, – добавил он, уверенный, что хотя бы в это мгновение правда на его стороне.
Они пересекли Стрэнд и нашли темный безлюдный бар на задворках Ковент-Гардена, далеко от главных туристических троп; втиснувшись вдвоем на скамью, обитую красным бархатом, они заказали двойной джин с тоником.
– Ничего, если я кое-что спрошу?
– Давай.
– Ты не обидишься?
– Могу.
– О’кей, мм, не было ли это немного подло со стороны твоих родителей?
– Что?
– Назвать тебя…
– А-а.
– Видишь, тебя задело.
– Нет-нет, все нормально. Это не было злым умыслом, просто моего дедушку звали Стивеном и он умер незадолго до моего рождения, так что мое имя получилось как бы в его честь. И полагаю, таких проблем не возникло бы, если бы я стал компьютерщиком, как предполагалось. Не выглядело бы столь…
– Иронично.
– Иронично.
Они помолчали минуту.
– Стив Маккуин был потрясающий, – сказала Нора.
– Я всегда предпочитал Ньюмена.
– Но знаешь, кого я по-настоящему любила? Уолтера Маттау. Вот он был секси. И еще долгие годы меня преследовали непонятные ощущения насчет Дика Ван Дайка, но только в роли трубочиста. У меня была повторяющаяся фантазия, как он забирается в мою комнату поздно ночью, весь в саже, ставит свои, ну, атрибуты трубочиста в угол. И боже, еще Дэнни Кей. Мы с Дэнни Кеем в большой квартире в Верхнем Ист-Сайде, ничего не делаем, тренируем скороговорки. Кстати, о ложных следах и ошибках.
– И вот пожалуйста, ты замужем за настоящей кинозвездой.
– Да знаю. Как, черт возьми, это могло случиться? Иногда я думаю, что мне бы лучше жилось с Дэнни Кеем. – Она рассмеялась и посмотрела на Стивена, потом наклонилась вперед и отпила джина. Наступило короткое молчание – такое само зовет вопрос.
– Все в порядке? – спросил Стивен.
– Полагаю, нет, – вздохнула Нора и села прямо. – Я бы не должна жаловаться. Он, конечно, очень милый парень, и невозможно щедрый, и все такое, даже притом, что называет меня Ноцца. Он меня смешит, поддерживает все это писательство и нянчится со мной, когда у меня паршивое настроение. И секс, конечно, по-прежнему впечатляющий.
– Ты говорила.
– Да? Извини. И все же он определенно изменился с тех пор, как стал, ну, ты понимаешь… это слово на «з».
– Каким образом?
– Ты уверен, что не против поговорить об этом?
– Не совсем.
– Ладно. Ну, во-первых, он внезапно стал невероятно тщеславен. Дома мне пришлось прикрыть все отражающие поверхности, иначе он бы не смог выйти из квартиры. Особенно с тех пор, как его назвали Двенадцатым Самым Сексуальным Мужчиной Мира, – тогда это совсем вышло из-под контроля.
– Мы так и называем его на работе: Номер Двенадцать.
– Кто это «мы»?
Лучше не упоминать о Максин.
– Мы с Максин.
– Максин?
Продолжай смело, держись ровно…
– Девушка из спектакля.
– Эта, распутная?
– Ну…
– Номер Двенадцать – он это обожает! Притворяется, что нет, но иногда я думаю, что он пойдет и купит себе винтовку и лыжную маску, выследит остальных одиннадцать и ликвидирует. Их. И он начал покупать такую дурацкую китчевую одежду, ну, ты представляешь: большие воротники, безумные цвета, этот темно-синий плюшевый костюм. Плюш за пределами служебных обязанностей, как я это называю. Потом еще эта кожаная рубашка, и эти… эти… – она тяжело сглотнула, – замшевые трусы, – и немного театрально передернула плечами. – Только подумай, Стив, сколько на это дело угробили коров. Клянусь, иногда мы идем на премьеру или куда-нибудь еще, и я чувствую себя как тот библиотекарь, который каким-то образом женился на сутенерше. И – а вот это меня просто бесит – если он видит кого-то в одежде, которая ему нравится, он не спрашивает: «Откуда это?», он говорит: «Чье это?» «Чье» – как будто это художественное произведение какое-то. «Да это от „Маркса и Спенсера“, придурок». А то я ловлю его на том, что он пытается получить что-то бесплатно для этой премьеры. Представляешь? Он начинает зарабатывать все эти деньги и почему-то вдруг думает, что это должно обеспечивать ему бесплатную одежду. Что за безумная логика? Или безумная этика, если уж на то пошло. Эй, тебе придется пообещать не рассказывать ему, что я все это говорила.
