– Но, но, но! – вскрикнула она. – Ты куда? А ну, на место!
Мать левой рукой толкнула ее в грудь, а правой схватилась за рыжие волосы и изо всех сил дернула их. Алла Аркадьевна не успела закричать, потому что из комнаты вышел отец. Таким страшным Колька его еще не видел. Отцовское лицо было искажено, и казалось, что у него не два, а четыре глаза и несколько ртов. Брови сдвинулись в одну лохматую черную полосу, а волосы стояли дыбом, как шерсть озверевшей собаки.
При виде отца мать отпустила волосы Аллы Аркадьевны и подпихнула Кольку прямо в живот Леониду Борисовичу. Колька, не удержавшись, влетел лицом в отцовскую горячую, пахнущую потом рубашку.
– Ребенок же! – закричала мать. – Смотри, ведь это ребенок!
– Замолчи! – прошептал отец, но так жутко, что Колька зажмурился. – Зачем ты пришла?
– Я пришла, – дрожащим голосом ответила мать, – потому что ты не имеешь права бросить семью, потому что я, – и она положила на горло обе руки, словно ей было больно говорить, – потому что я – твоя жена, а это твой сын…
Леонид Борисович сморщился, все его глаза исчезли.
– Вера! – Он схватился за голову. – Вера! Ведь я тебе говорил! Я ведь тебе все сказал! Не будем мы жить вместе! Не будем! Не можешь ты меня заставить!
– Ой, ну, с меня, кажется, хватит, – пробормотала Алла Аркадьевна и вдруг весело засмеялась: – Родители! Колю бы своего пожалели! Он у вас в психушке кончит!
– Колю? – прошептала мать. – Откуда она знает, что это Коля? – И обернулась к Кольке: – Ты с ней знаком? Видел?
Колька молчал. Больше всего ему хотелось, чтобы все это было сном и чтобы он быстрее проснулся.
– Я спрашиваю тебя, – повторила мать, – ты ее когда-нибудь видел?
Колька замотал головой.
– Ай-яй-яй! – и Алла Аркадьевна погрозила ему большим белым пальцем. – Да разве мы с тобой не знакомы? Разве мы не плавали наперегонки, не играли в дурака?
– Что? – прошептала мать. – Какого дурака?
И вдруг ударила Кольку по лицу.
– Предатель! Убирайся от меня! Гаденыш!
– Перестань, – проревел отец, – идиотка!
Мать разрыдалась. Колька стоял оглушенный и чувствовал, как у него щиплет щеку. Отец вплотную приблизился к ним.
– Вера, – видимо сдерживаясь, сказал он, – я своего решения не поменяю. Мы с тобой еще поговорим. Я буду помогать. Уходи отсюда.
И вдруг высокая, неловкая мать в своем скользком красном плаще опустилась на колени и сказала Кольке:
– Проси отца. Становись. Проси его. Мы не уйдем.
– О господи! – задохнулась Алла Аркадьевна. – Да сделай же ты что-нибудь, Леня! Я сейчас милицию вызову!
Мать не шевелилась. Красный плащ стоял над ней так, словно на спине, под плащом, прятался человек. Алла Аркадьевна высоко подняла волосы обеими руками и ушла куда-то, хлопнула дверью. Колька и отец посмотрели друг на друга.
– Черт знает что, – отчаянно сказал отец, – вот ведь угораздило меня… Коля, уведи маму домой. Успокой ее. Я позвоню вечером. Обещаю.
– Мам, – прошептал Колька, – пойдем, мам, это, домой поедем…
Вера тяжело поднялась с колен. Лицо ее было каким-то голубовато-серым, помада размазалась.
– Пожалеешь ты об этом, Ленечка, – тихо сказала она, – ох, как ты пожалеешь!
В лифте они молчали. Дождь из моросящего стал тяжелым и холодным. Опять поймали машину.
Дом, подъезд, мокрые помойные баки у подъезда.
На двери приклеен листок: «Их разыскивает милиция». Два лица: мужское и женское. Женщина похожа на гиену, которую Колька видел по телевизору.
В квартире было сумрачно, пыльно, окна зашторены. Не снимая плаща, Вера бросилась к телефону и принялась кому-то звонить. Колька пил воду из-под крана и слышал, как она шепчет в трубку:
– Войдите в мое положение! Какая травма? Два месяца – не срок для адаптации! Я профессиональный психолог, я знаю, что говорю!
Вечером приехала бабушка Лариса. Посмотрела на мать, лежащую на диване под пледом. Сварила макароны. Вытащила из сумки банку клубничного варенья и пучок укропа.
– Грибов на участке очень много, – сказала бабка, – хотела собрать, да потом плюнула. Не до грибов.
Прошло еще несколько дождливых и пасмурных дней. Колька стал бояться ночи, потому что сны ему снились такие тяжелые, что он просыпался в слезах, а однажды даже замочил постель, не удержался.
Мать обнаружила это первая, сделала огромные глаза и позвала бабку. Бабка велела Кольке идти в ванную, сдернула с кровати его простыню и сказала матери:
– Сама понимаешь, о чем речь… Не мне тебя учить.
Мать сжала виски руками и опять пошла звонить кому-то по телефону.
Случилась же эта неприятность вот почему. Колька видел во сне, что он вырос, стал моряком и служит на подводной лодке. Он плыл на огромной глубине и чувствовал море. Море шумело рядом и со всех сторон обнимало его. Колька успел только подумать, что здесь намного лучше, чем на берегу, как вдруг раздался грохот и вспыхнул огонь. Лодка развалилась на куски, вода вперемешку с огнем хлынула и сзади, и спереди. Колька почувствовал, как запекло сначала в голове, потом в самом низу живота.
Он начал барахтаться в этой огненной воде и звать на помощь. Звал он всех на свете людей, которых знал по именам, но людей этих было не так много, и вскоре Колька начал просто кричать «мама», хотя думал он не о Вере, а о ком-то другом. Ему казалось, что, если он еще немного продержится и будет звать маму, она услышит его и отзовется.
Он почему-то знал, что мама его далеко, не только в другом городе или даже в другой стране, но где-то гораздо дальше, и для того, чтобы она его услышала, надо кричать громко-громко и очень просить при этом, чтобы им с мамой помогли. Кого просить, он тоже не знал, но Тот, которого нужно было просить, понимал, что Колька не знает Его имени, и не обижался на это.
В конце концов в животе его что-то лопнуло, и произошла неприятность.
Вечером пришел отец. Наверное, до этого он позвонил и сообщил, что придет, потому что бабка вымыла всю квартиру и наготовила очень вкусных – судя по запахам – вещей. Вера ей не помогала, только сидела перед зеркалом и красилась. Накрасившись, она смотрела на себя, как на чужую, потом вскрикивала и бежала в ванную смывать все, что накрасила. К восьми часам она все-таки накрасилась окончательно, и щеки у нее стали такими розовыми и блестящими, словно на них наклеили конфетные бумажки.
Отец пришел чужой и невеселый. На голове у него была маленькая клетчатая кепочка, и он, видно, отпускал бороду, потому что из подбородка лезла густая щетина, похожая на срезанные в поле толстые стебли сорняков.
– Иди спать, Коленька, – ласково сказала мать Вера, глядя на отцовскую щетину так, словно она сейчас бросится выдергивать ее зубами.
– Да, Колян, – торопливо поддержал ее отец, – ты сейчас лучше иди ложись, а я к тебе потом отдельно загляну, – и вытащил из кармана большую шоколадную плитку. – Сразу только не ешь, а то живот заболит.
Бабка возилась на кухне, так что Колька лег на постель, не раздеваясь и не зажигая света. В соседней комнате закашлял отец и сказал, кашляя:
– Простыл я, погода хуже ноябрьской…
Мать перебила его дрожащим голосом:
– Ты когда думаешь вернуться, Ленечка?
Отец, видимо, не успел ответить, так как бабка ворвалась из кухни и запела:
– От кашля липовый цвет надо заваривать. Шалфей с ромашкой, свеженький боярышник, пустырник, корочку дуба… Полчаса на огне, потомить, потомить, потом через марлечку, через марлечку, и – как рукой… Главное: потомить как следует.
– Вера! – Отец возвысил голос, но бабка опять вмешалась:
– А я тебе пирожков на закусочку, потом горяченькое принесу, ногу баранью запекла с чесночком, и выпьем, как люди, все по-людски, все по-человечески… Верочка-то от плиты не отходила, жена ведь, старалась для тебя, по-людски все…
– Вера! – не обращая на нее внимания, сказал отец. – Я хочу развестись, потому что собираюсь жениться. Она ждет ребенка.
Наступило молчание. Потом мать тихо спросила:
– Ребенка? От кого?
– Прекрати! – заорал отец. – В таком тоне я не разговариваю!
– Но я, честное слово, не понимаю, – так же тихо и странно повторила мать, – от тебя ведь нельзя ждать ребенка, Ленечка, я на опыте убедилась…
– Вера! – Отец понизил голос, но Кольке показалось, что еще секунда, и он набросится на мать с кулаками: – Я пришел не для того, чтобы слушать гадости, а для того, чтобы решить практический вопрос: что ты намерена делать с Колей?
– Забирай его, – равнодушно сказала мать, – что я намерена с ним делать? А ты что намерен?
– Куда я могу забрать его? – пробормотал отец. – Мне некуда!
– А мне незачем! – закричала мать. – Мне незачем!
– Но подожди, – растерялся отец, – так все же нельзя, мы же люди…
– Кто это – мы? – начала было мать, и тут Колька не выдержал.
Непонятной силой его сдернуло с кровати и вытолкнуло в ту комнату, где был накрытый стол, а за столом сидели так и не снявший кепочки отец и розовая, блестящая, как кукла, мать Вера. Они сидели друг против друга, и между ними лежала чья-то небольшая, словно бы детская, до черноты зажаренная нога в прилипших к ней чесночных дольках.
