Остаток дня я посвятила отмоканию в ванной, детальному изучению собственного организма и составлению перечня деталей, которые хотелось бы «уточнить». Звонила Дашка – узнать, куда, собственно, я вчера подевалась. Я, объяснив свой внезапный уход столь же внезапной мигренью и поздним временем, заверила ее, что в остальном вечер был просто чудесным. В текущие же планы свои посвящать благоразумно не стала. Пусть для нее потом тоже будет сюрприз.
Первая из выбранных мною клиник, где обещали задорого вернуть прежний облик, мне не понравилась. Меня там как-то не ждали. Нет, я заранее не записывалась – еще чего, но, как говорил Карлсон, они должны были надеяться! А они – нет. И место было какое-то унылое, даром что на соседней улице, даже ехать не пришлось. Кафельный подвальчик, зеленые колючие коврики, пластмассовый мрамор и унылая девица в белом халате за столиком регистрации.
«А врача нет... Когда будет, не знаю... Вы без записи? Ах, только на консультацию... Ну, не знаю. Вот наш прейскурант, посмотрите, что вас интересует».
«Прейскурант», представляющий собой несколько распечатанных листов в пластиковой обложке, я даже смотреть не стала. Брезгливо отодвинула, повернулась и вышла. Нефига. Если хотят получить моих денег за мое же лицо, пусть пляшут. А не хотят плясать – пойду к другим.
Другие были не прочь. И сплясать, и спеть, и денег моих огрести. В их конторе, находившейся ближе к центру, за Белорусским вокзалом, и места было побольше, и отделка дороже, и персонал поуслужливей. Меня усадили на кожаный диванчик под фикусом, налили чаю, принесли красивых картинок и предложили в ожидании доктора, который «вот-вот будет», сделать пока что-нибудь прекрасное, да хоть маникюр. Я, поддавшаяся общему, особенно по контрасту с предыдущим, обаянию места, расслабилась и согласилась. Это их и сгубило.
Маникюр мне сделали, и сделали в общем неплохо, порезав только два раза, но денег за это захотели... Нет, они хотели не просто так, они мне долго объясняли, не жалея при этом красивых слов, какая у них элитная, эксклюзивная и вообще особенная методика, но ведь глаза-то мне еще не зашили. Слова словами, а я же вижу, что они делают. Пусть будет дорого, но ведь не за слова же... В общем, с этим местом я тоже рассталась без сожалений.
Удача настигла меня, как в сказке, на третий раз. Там, в заведении неподалеку от Маяковки, в тихих Ямских переулках, врач-кудесник случайно оказался на месте. Вообще-то он страшно занят, доверительно объяснила мне хорошенькая сестричка, но мне так повезло, так повезло... У доктора есть лишних полчаса, вот он как раз меня и посмотрит. И тогда сразу назначит. У него золотые руки, к нему запись идет за полгода, пол-Москвы желающих, а мне вот обломилось... Задрожав от нетерпения и страха, я шагнула к доктору в кабинет...
Доктор оказался достаточно молодым, восточной внешности, в очках и белом халате. Он предложил мне сесть, узнал, чего я хочу... Это, кстати, было не так просто, потому что я растерялась и бормотала что-то невнятное, но он терпеливо слушал и делал вид, что понимает. Впрочем, это, наверное, наработанная годами профессиональная практика. В общем, смысл был в том, что я хочу выглядеть моложе на двадцать лет, а что для этого нужно, пусть он, как специалист, мне и скажет. После чего доктор довольно противно крутил мое лицо туда и сюда, дергал за нос, поднимая его кверху, щупал под челюстью и мял щеки. Я чувствовала себя куском мяса и хотела его укусить. Наконец, закончив экзекуцию, он вернулся к себе за стол, скрестил длинные изящные пальцы и обратился ко мне с речью.
– Ну, можно сказать, что вам повезло.
Опять! Просто праздник какой-то. Впрочем, я еще не отошла от ощущения себя мясом и была внутренне взъерошена. Зато то, что я услышала потом...
– Я бы не советовал вам делать обычную круговую подтяжку. Это стандартное решение, его вам предложат в девяноста пяти процентах мест, банальная операция, их тысячами делают. Но вам, если честно, это уже поздновато.
Ох, и ни фига ж себе. Поздновато. Это, выходит, лет в тридцать надо начинать, что ли? Но я промолчала, а он продолжал.
– Что предлагает эта устаревшая методика? Разрез за ухом, отслоение кожи, ее натяжка и закрепление швом, идущим вот тут, за ухом. – Он показал на себе пальцем, где именно. – Что мы имеем в результате? Лицо утрачивает естественность, меняется разрез глаз, ползет линия рта, появляется шов за ухом, в зоне которого часто выпадают волосы. Кроме того, эффекта от такой операции хватает максимум лет на десять, а гораздо чаще на пять, после чего ее необходимо повторять. Тем более, в вашем возрасте, когда кожа уже истончается и становится суше, сам видимый эффект может быть не столь заметен...
Вот и опять он про возраст. Кошмар. К чему он все это клонит – я такая старая, что мне даже подтяжку поздно делать?
– И даже если мы прибегнем к усовершенствованной, более глубокой операции, с подтяжкой не только кожи, но и подкожной клетчатки, я бы не поручился за результат.
– А в чем же тогда мое везение, доктор? – не выдержала я.
– Я к этому подхожу. Везение заключается в том, – тут он сделал значительную паузу, – что только в нашей клинике мы делаем пластические операции омоложения по совершенно уникальной, новой, лично мной запатентованной методике. Мы делаем эндоскопические операции. Они дают мгновенный эффект, убирая лет пятнадцать, не оставляют шрамов, не требуют последующих переделок... Знаете, у меня женщины, сняв повязки, прямо в зеркале себя потом не узнают.
– И я... Мне такое сделать не поздно?
– Нет. Такие операции, конечно, тоже лучше сильно не затягивать, но вам пока не поздно. Может быть, придется совместить со шлифовкой кожи или с пилингом, это мы уже в процессе посмотрим... Кожа у вас неплохая, ее только оживить чуть-чуть нужно, пятнышки почистить, пигментацию убрать...
Ну, хоть что-то неплохо. Я готова была его прямо расцеловать за то, что он счел меня достойной, но что-то отвлекало... А, вот.
– Доктор, а скажите, пожалуйста... Вот вы говорите – эндоскопическая операция. Это значит, если я правильно понимаю, что вмешательство будет... Минимальным, да? И вообще, можно подробнее рассказать?
Он нахмурился. Чуть-чуть, но все же. Я что-то не то спросила?
– Вы имеете отношение к медицине?
– Никакого.
– Тогда я объясню в двух словах. Видите ли, эндоскопическая – это в данном случае означает, что мы не иссекаем, не разрезаем кожу перед натяжкой. Эта операция проводится на более глубоком уровне. Делаются проколы, сквозь них вводятся инструменты, которыми мы отделяем ткани от кости и поднимаем наверх.
– Ткани?
– Да. Мы отделяем не только кожу и клетчатку, как при обычных подтяжках, мы снимаем все мягкие ткани лица, вплоть до кости. Лицо, как и все на свете, подвержено действию силы тяжести, оно со временем обвисает, а мы его поднимаем, поправляем. Как... Ну, как пальто, которое съехало с вешалки.
Мне стало нехорошо. У меня, наверное, воображение очень живое.
– То есть я правильно вас поняла – вы все лицо от кости отслаиваете?
– Именно так. Кожа не растягивается, все черты лица сохраняются. Просто поднимаем на место – и все.
– А если оно того... Не прирастет?
– Это исключено. Наоборот, поскольку мы снимаем все ткани, вплоть до надкостницы, приращение происходит мгновенно. Это же не жир к жиру, это ткани к кости. Процесс сращения начинается уже через два часа после операции. Наоборот, если что-то получилось не так, трудно бывает потом исправить, через двое суток все уже склеивается окончательно.
– И часто получается... не так?
– Не волнуйтесь. Это филигранная работа, но у нас высочайший профессионализм, уникальная методика, мы делаем не одну такую операцию в год, все будет хорошо.
– А потом? Долго надо... в себя приходить?
– Ну, вы же понимаете, эта операция глубже, чем просто подтяжка, соответственно, и реабилитация требует больше времени. Мы сначала закрепляем, фиксируем ткани такими шурупчиками к черепной кости, потом, примерно через две недели, их удаляем... Это совершенно не больно, в костной ткани нет нервных окончаний... Потом не остается совершенно никаких рубцов... А швы на проколы накладываем такими скобами специальными, они потом рассасываются. Мы их в Америке заказываем...
Мне предстало мое лицо как большой лоскут кожи и мяса, отделенный от кости и прихваченный шурупчиками и скобами. Глаза болтались на ниточках, нос повис. Стало плохо. То есть просто физически начало тошнить. Сделав над собой усилие, я дослушала доктора, говорящего еще что-то про нижнюю челюсть, мешки под глазами и компрессионные повязки, поблагодарила его за все, обещала подумать и вернуться, встала и, держась за стенку, вышла на улицу. Отошла от страшного дома сколько могла, прислонилась к удачно подвернувшемуся фонарному столбу и долго хватала ртом насыщенный бензином воздух, стараясь отдышаться.
