Он имел обыкновение делиться со своим четвероногим другом нерешенными проблемами. Таким образом ему часто удавалось найти правильное решение, к которому простое размышление не приводило.
Морис был высокого роста, и у него была приятная внешность. Когда он не был зол, то походил на Милорда с его бархатистыми лапками, но когда бывало нужно, мог показать и когти. Он подошел к коту и погладил его пушистую шерстку.
— Если он действительно попал в тяжелое положение, мы должны ему помочь, не правда ли? Так?
Ответ на этот вопрос было не так просто отыскать.
— Нужно все же найти решение, начнем сначала.
Он заметил, что Милорд снова задремал.
— Ну, я вижу, тебя это не интересует.
Лателю было сорок два года, и он очень любил своего кота и свою профессию. На втором месте стояла его квартира. Она была обставлена с утонченным вкусом: многочисленные гобелены и ковры приглушали все звуки. Но, естественно, превыше всего для него была Изабель. Она была частицей его «Я», неразрывно связанной с ним, как сердце или мозг.
Войдя к ней в комнату, он нашел ее стоящей перед зеркалом. Она приветствовала его словами:
— Доброе утро, любимый кузен.
Он подошел к ней и низко поклонился.
Изабель продолжала:
— Я заметила, что вы были озабочены, когда сегодня утром расстались со мной. Вы взяли меня за руку, теперь я прошу вас дать мне вашу. Я отказывалась поцеловать вас, теперь же я вас поцелую.
С непринужденной грацией она подошла к нему и чмокнула в щеку, затем взяла его об руку и, подведя к софе, продолжала:
— Вы сказали мне, дорогой друг, что очень хотели поговорить со мной о дружбе. Сядем и немного поболтаем.
Изабель вот уже восьмой день репетировала сцену из пьесы «С любовью не шутят», и Морис с неохотой вошел в роль Пердикана, неумело продекламировав:
— Я спал… или я сплю сейчас?
— Нет! — запротестовала Изабель. — Не так, ты все испортил!
— Надеюсь, твой Пердикан сможет сыграть лучше, — сказал Морис.
— К счастью, да. Его играет Жан–Люк. Ты же знаешь его. Он недавно репетировал здесь.
Изабель мечтала стать второй Сарой Бернар. Взяв роль из пьесы, она как бы жила другой жизнью. В ее театральной студии ошивались бесчисленные Жан–Люки, и все они были уверены, что стоят на пути к мировой славе.
— Сегодня вечером у нас репетиция, — продолжала она. — Второй акт из пятой сцены. Я безумно волнуюсь перед выступлением.
Морис заметил это по ее оживлению и блеску в глазах.
— Это признак таланта, — сказал он.
— Хорошо, если бы так.
Изабель вздохнула. Ей было девятнадцать лет, и у нее была прекрасная девичья фигура. В пуловере и длинных брюках она стояла босиком на ковре и курила сигарету, не теряя от всего этого женственности и свежести.
У нее были белокурые волосы, собранные в виде конского хвоста. Над небольшим вздернутым носиком сверкали голубые глаза, а когда она улыбалась, на ее округлых детских щеках появлялись две ямочки.
Морис задумчиво смотрел на нее. Он был очарован ее видом и взволнован нахлынувшими воспоминаниями. Изабель была очень похожа на свою мать. Она унаследовала от нее внешность и изящество, темперамент, артистические способности и ту прирожденную грацию, которой невозможно научиться.
Изабель — это все, что осталось у Мориса от счастливого брака, который смерть разрушила так рано.
— Извини, что я тебе помешал, — сказал Морис, — но я ищу последний номер «Криминалистики», который я дал тебе.
Она указала на битком набитые книжные полки.
— Он должен быть где–то там.
— Ты читала интервью с Даниэлем?
— Нет, еще не читала.
Настроение у нее испортилось, так как отец обратил мало внимания на ее сценическое искусство. Она сказала ему об этом.
— Не сердись, сокровище мое, но Даниэль прислал мне начало нового романа, большую роль в котором играет это интервью. Его история — поразительная смесь вымысла и правды. В ней говорится, например, также и обо мне.
— И обо мне тоже?
Морис улыбнулся:
— Нет, тебя он позабыл.
— Это не слишком мило с его стороны, — совершенно серьезно проговорила девушка.
— Ты сердишься?
— Нет, но если он о тебе упомянул, то мог бы написать и обо мне, о моих планах и целях.
— Смотри–ка, да ты уже думаешь о рекламе!
— Почему бы и нет?
— А если его роман будет экранизирован?..
— Это он сделает и продаст, как все другие…
— Прежде он должен написать его.
— И если потом будут снимать фильм, то, возможно, у него найдется роль и для меня. У него такие большие связи, что он и в самом деле может сделать кое–что для меня.
С этого момента беседа пошла по руслу, которое Морис совсем не мог оценить. Изабель продолжала развивать ту же тему. Она не видела препятствий к тому, чтобы Даниэль помог ей сниматься в фильмах.
— Он же утверждает, что он твой друг, — сказала она.
— Так считает не только он, но и я.
Она пожала плечами.
— Я вовсе не претендую на главную роль. Для начала я была бы рада второстепенной.
— А как быть с театральной школой?
— Ах, эта театральная школа! Мне еще так долго учиться в ней, а вот если я снимусь в фильме…
Желание дочери как можно скорее сделать карьеру огорчило Мориса.
— Почему ты так спешишь? — спросил он.
— Как же не спешить, папа? Мы живем в эпоху больших скоростей. Теперь все спешат. Ты, конечно, принадлежишь к старой школе.
— Скажешь тоже. Я что же, по–твоему, — дряхлый старик?
— Ты самый молодой отец во всем мире, — возразила она и поцеловала его. — Самый молодой и самый лучший!
У него от сердца отлегло, однако почувствовать себя полностью счастливым мешала нечистая совесть. Ведь по его просьбе Даниэль может и отказаться протежировать Изабель. Кто же прав? Изабель со своими желаниями, своим честолюбием и молодостью, или он, озабоченный отец, не желающий, чтобы его дитя заблудилось в дремучем лесу кинематографа? Но, может быть, со временем дитя и не будет съедено волком?
В прихожей раздался телефонный звонок, и Изабель вскочила.
— Это Жан–Люк! — крикнула она и выскочила из комнаты.
Морис задумчиво покачал головой и опустился на пол около книжных полок. Вытаскивая журналы, он все время думал о планах своей дочери. В один прекрасный момент она перейдет на свои хлеба и покинет его. Тогда квартира станет ужасно пустой.
«И тогда я останусь один», — с тяжелым сердцем думал Морис. Почувствовав прикосновение к своей ноге, он опустил глаза и увидел Милорда, который терся о его ноги. Он смотрел на своего хозяина таким взглядом, словно хотел сказать: «У тебя еще останусь я».
— Да, мой малыш, — сказал Морис. — Мы оба старики и скоро останемся одни.
— Папа!
Он вздрогнул от оклика.
Поднявшись, он испугался бледности дочери и невольно оттолкнул Милорда в сторону.
— Что случилось? — спросил он.
— Позвонили… Даниэль…
Она запнулась, потом воскликнула, полная ужаса:
— Он умер!
— Что ты сказала?
— Мне только что сообщили!
Он непонимающе смотрел на дочь.
— Но это правда, папа.
— А как это произошло? Каким образом?
— Я не знаю.
Она прислонилась к дверному косяку. Свой ужас она поборола, но все еще была бледна.
— Ты должен подойти к телефону.
Морис поспешил к двери, но по дороге остановился и спросил:
— Кто звонит?
— Какой–то мужчина.
Морис стоял, как застывший, и безотчетно бормотал про себя:
— Этого не может быть! Он не мог умереть!
— Иди же скорей, — настаивала Изабель, — ты сам убедишься, что это правда.
Она увлекла его из кабинета, но сама встала в некотором отдалении от телефона, как будто он вызывал у нее страх.
Морис взял трубку.
— Хэлло!
— Ну, наконец–то! — отозвался мужской голос таким тоном, который Морису сразу же не понравился. — Вы мсье Латель?
— Да, дочь сказала мне, что…
— Один момент, — невежливо прервал его звонивший. — Вы знали Даниэля Морэ?
— Да, он мой друг.
— Очень хорошо!
Первое впечатление Мориса усилилось. Недружелюбный голос, напоминавший злобный лай, ему совершенно не понравился.
— Кто вы, собственно говоря? — спросил Морис.
— Комиссар Фушероль из криминальной полиции.
Звонивший с такой гордостью произнес эти слова, будто это был громкий титул, дающий права на многие привилегии.
— Даниэль Морэ убит, — продолжал Фушероль. — Я нахожусь сейчас в его квартире и хотел бы как можно скорее встретиться и поговорить с вами.
После долгой паузы, показавшейся ему вечностью, Морис процедил сквозь зубы:
— Хорошо, я сейчас приеду, — и повесил трубку.
Видимо, он повторил слова комиссара вслух, ибо Изабель, стоявшая неподвижно, спросила:
