— Газету мне купила? «Московский комсомолец»? — тем же возмущенным тоном спросил Федор.
— Ой, вылетело…
— Вот блин, так и знал! Так и знал! — Он в сердцах швырнул тряпку. — На тебя же нельзя положиться! Что ни попросишь — будто в песок уходит! — Федор выбежал в прихожую и начал обувать сандалии.
«И ведь как он замялся тогда, когда я спросила про этого, из Новосибирска… Всегда сам наперед расскажет, а тут — молчок…»
Дежкина прекрасно понимала причину мужниной ворчливости. Он все никак не мог забыть вишневую «девятку». А если уж Федор начинает ворчать с самого утра, то к вечеру жди бури. Так и получилось, правда, несколько раньше положенного.
В первом часу дня, когда Клавдия увлеченно копошилась на кухне, делая всевозможные закусочки, салатики и конечно же свои фирменные пирожки с курагой, Федор, так нигде и не отыскав вожделенный «Московский комсомолец», с присущим ему ожесточением драил пол в ванной. При этом он тихо разговаривал сам с собой и сам же себе что-то возмущенно доказывал. Поначалу он даже не обратил внимания на три маленьких стеклянных пузырька, которые притаились в укромном уголке, за унитазом. Но когда обратил, глаза его непроизвольно полезли на лоб.
На каждый пузырек была приклеена бумажка, а на бумажке чьей-то умелой рукой был выведен рисунок, знакомый каждому ребенку, — страшный человеческий череп с перекрещенными костями, этакий пиратский «веселый Роджер». Над рисунком отчетливо значилось: «Токсично. Беречь от детей. Не распылять вблизи огня. Долбанет так — свои не узнают».
Федор осторожно свинтил крышечку с горлышка самого маленького пузырька и принюхался. В нос ударил едкий, противный запашок, из глаз моментально хлынули слезы. Как нарочно, прошлым вечером по телевизору показывали актуальную передачу про детскую токсикоманию.
— Мать твою… — ошарашенно пробормотал он. — В дурную компанию попал… Втравили…
Через минуту он уже нависал над ничего не понимающим Максимом, теребил его за шиворот и требовательно вопрошал:
— Признавайся, откуда эта дрянь? Что ты с ней делаешь? Какая паскудина тебе ее подсунула? В глаза смотреть!
Мотая головой, Максим пищал что-то жалобное и нечленораздельное. Отец с такой силой стиснул ему загривок, что парень от боли не мог произнести ни слова. В такой позе сын не мог посмотреть отцу в глаза даже при большом желании.
— Я тебе эту дурь из головы выбью! — продолжал экзекуцию Федор. — Я тебя породил, я тебя и убью! В роду Дежкиных уродов никогда не было и не будет!..
— Что ты делаешь?! — На этот шум из кухни прибежала Клавдия. — Немедленно отпусти ребенка!
— Вот, смотри! — Федор тыкал сыну в грудь пальцем. — Смотри, кого ты воспитала! Выродка!
— Ma, чего он от меня хочет? — хныкал Максим. — Чего он привязался? Идиот бешеный!
— Поговори у меня! — рычал Дежкин. — Ух, недоносок!
— Федор, успокойся! — закричала Клавдия. — Я приказываю тебе! Я представитель закона!
Как ни странно, но последняя фраза подействовала на Федора самым положительным образом. Он отпустил Максима и удивленно посмотрел на жену.
— Ну и голосина у тебя… — тихо сказал сын. — И впрямь, почудилось, будто менты пришли…
— В чем дело? — строго спросила Клавдия. — Отвечайте по очереди. Сначала ты, Федор.
— Твой сын — токсикоман! — патетически воскликнул Дежкин.
— Да гонит он! — возмутился Максим. — Чего ты врешь-то?!
— Это я вру? — Брови Федора воинственно сошлись на переносице. — Это ты кого во вранье обвиняешь? Собственного отца?
— Я же сказала — по очереди! Не перебивайте друг друга! — Эти слова вырывались у Клавдии сами собой. Именно так она утихомиривала разбушевавшиеся стороны при очных ставках.
А Федор, когда Максим делал что-то не так, почему-то сразу отрекался от него и повторял: «Это твой сын, Клавдия». Подобное случилось и на этот раз:
— Твой сын прячет за унитазом наркотики! Три стеклянных пузырька, наполненных какой-то вонючей жидкостью. Спроси у своего сына, Клава, каким образом он ее употребляет? Нюхает, нацепив на голову полиэтиленовый пакет? А может, колет в вены? Ты спроси, спроси!
Дежкина вдруг почувствовала, что пол резко пошатнулся и начал стремительно уходить из-под ног. Ей даже пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.
— Макс, — заплетающимся языком произнесла она, — на этот раз отец говорит правду?..
— Да глупость какая! — обиженно прогундосил сын.
— А что это? — поинтересовался Федор.
— Ну нужно мне, — замялся Максим.
— Ты конкретно объясни, — потребовал отец. — Зачем эта дрянь? Для каких таких целей?
— Тараканов морить.
— Я серьезно тебя спрашиваю!
— А я серьезно отвечаю!
— Но у нас же нет тараканов… — рассеянно пробормотала Клавдия Васильевна. — Макс, скажи маме правду… Ты что-то скрываешь от меня? Что-то страшное?
— Ничего я не скрываю. — Максим виновато опустил голову.
— Да не морит он, — из детской комнаты выглянула Ленка. — Гоняет тараканов из квартиры в квартиру, а жильцы радуются и ему за это деньги платят.
— Молчи, дура!.. — парень пригрозил сестре кулаком.
— Сам дурак!.. — И, показав брату язык, Ленка опять скрылась в своей комнате.
— Как это — гонять тараканов из квартиры в квартиру? — удивилась Клавдия. — Какой в этом смысл? И как это тебе удается?
Максиму ничего не оставалось, как раскрыть свою тайну.
— Я формулу этой смеси сам придумал, сам ее составил из разных реактивов… От нее тараканы не дохнут, а бегут куда подальше, у них паника начинается. А куда им бежать?
— В соседнюю квартиру, — подсказал Федор.
— Правильно. И так до тех пор, пока не пройдут все квартиры. Тогда перебираются в соседний дом.
— Не понимаю… — сказала Клавдия.
— А чего тут понимать? Квартир много, а тараканов не хватает!
— Получается, что ты обманываешь людей? — ахнула мать.
— Мамуля, ты что! — нервно расхохотался Максим. — Да разве это обман? Это же хай-текнолоджи! Изобретение! Так, небольшая мистификация.
— И тебе платят за это деньги? — Федор удивленно посмотрел на сына.
— А как же? Каждая работа должна оплачиваться, коммунизм еще не наступил, слава Богу.
— И сколько ты получаешь? — заинтересовался, на свою беду, отец.
— Уж побольше, чем ты!..
На это у Федора не нашлось что сказать. Он насупился, запыхтел, лицо его покрылось красными пятнами, по скулам забегали желваки. Только сейчас Максим понял, что нанес удар ниже пояса.
— Батяня, ты это… не обижайся, — примирительным тоном произнес он.
— Да идите вы все!.. — И, закусив нижнюю губу, Федор скрылся на кухне.
Там он долго стоял у окна и, посасывая незажженную «беломорину», с тоской глядел на детскую площадку, по которой бегала дворовая поросль. Клавдия молчаливо резала пышное тесто на кусочки и раскатывала скалкой. Она знала, что в такие минуты мужа лучше не трогать, и ждала, когда Федор сам заговорит. Впрочем, ждать долго не пришлось.
— Клав, а Клав… — не оборачиваясь, сказал он. — Я же не виноват, что так получается… Ну, не могу я переступить через себя… Не могу вкалывать на барина… Не за тем мой дед проливал кровь…
Клавдия продолжала хранить молчание.
«Нет, Чубаристов — следователь классный. Только я сама часто видела, как мои лучшие коллеги безнадежно путали черное с белым».
— Вот уже и собственный сын укоряет… — продолжал монолог Федор. — Я понимаю, что в чем-то не прав, что сейчас время такое — хочешь жить, умей вертеться… Но в какую сторону вертеться-то?
— А ты попробуй в какую-нибудь, — предложила Дежкина. — А потом разберешься, что к чему.
— А помнишь, как мы с тобой раньше жили? — Федор шмыгнул носом. — Помнишь? И льготные путевки в пансионат, и праздничные заказы, и Новый год в Доме культуры… Тогда о деньгах даже не думали… А чего о них было думать, когда каждый месяц — аванс с получкой, да еще премиальные?.. Я ведь гордился своей профессией, Клавка. Честно, гордился. И что теперь? Шиш с маслом. Никаких жизненных ориентиров…
— Под лежачий камень вода не течет.
— Лучше народ дурить, как Макс?! — пробурчал муж.
— Он просто не хочет сидеть на моей шее… — тихо сказала Дежкина.
— А я?.. — Губы Федора задрожали. — Получается, что я сижу на твоей шее?
— Не говори глупостей…
— Да, черт побери! — Он вцепился в свою жидкую шевелюру. — Давай называть вещи своими именами! Я сижу на твоей шее! И мне стыдно! Ты даже представить себе не можешь, как мне!..
— Жизнь состоит из белых и черных полос. — Клава приблизилась к Федору, положила голову на его широкую грудь. — Сейчас у нас с тобой маленькая черная полосочка. Раньше ты был кормильцем, теперь я… Так что в этом страшного? Мы же одна дружная семья.
