— Да, Уорд — мудрый человек, — назло Жанену воздал похвалу англичанину Колчак. — Что же касается дубинки, то за таковой дело не станет. И не только за дубинкой, но если того потребуют обстоятельства, то и за виселицей. Однако вы же не станете отрицать, генерал, что патриотизм офицеров и солдат на фронте, как и средневековое рыцарство казаков, — это единственное, что позволяет надеяться на возрождение России и не требует нагайки. Полагаю, что командовать такими людьми — высокая честь. И вы можете гордиться такой честью.
«Кажется, этот мрачный адмирал готов свалить на меня все свои поражения», — промелькнуло в мыслях Жанена, и он, понимая, что собирается ударить адмирала ниже пояса, тем не менее выпалил:
— Адмирал, я считаю опасным для французского престижа брать непосредственное командование над таким червивым организмом!
— Червивым?! — взвился Колчак, судорожно вцепившись в подлокотники старого кресла. — Может быть, вы и не подозреваете, что подобные слова звучат как неслыханное оскорбление русской армии?
— Ничуть, — нагловато осклабился Жанен. — Я отношу себя к реалистам и не склонен питаться иллюзиями. Только что я получил сообщение, что солдаты одного из омских батальонов отказались идти на фронт. А вот свежий номер «Правительственного вестника», вероятно, вы, адмирал, уже ознакомились с ним. Газета свидетельствует о том, что дела на фронте оставляют желать много лучшего. Правда, тут есть и традиционно страусиные фразы, вроде того что «наши войска оставили населенный пункт такой-то с целью выравнивания линии фронта и подтягивания тылов и резервов», но разве это спасает? Если так дело пойдет и дальше — нечего будет выравнивать! — Жанен, ворвавшийся вихрем в кабинет, был словно наэлектризован. На нем был легко облегающий фигуру френч защитного цвета с большими накладными карманами. Большая голова плохо гармонировала с тонким туловищем и длинной шеей, на которой беспокойно двигался выступавший вперед кадык. В черных, затейливо уложенных волосах пробивалась седина. Большие уши были нагло оттопырены. Глаза, горевшие лихорадочным блеском, смотрели на Колчака настороженно и в то же время слегка иронично.
— В вашем лице я всегда вижу надежного боевого друга и мудрого советчика, — стараясь сгладить драматизм ситуации и заставляя себя улыбнуться, проговорил Колчак.
— Благодарю за столь высокую оценку. — Лесть и впрямь благотворно подействовала на француза. — Изучив историю русского народа, я знаю, как он относится к чужеземцам, которые ему служат. Когда я был в Николаевской военной академии, то имел возможность познакомиться с тем, как в свое время русские относились к шотландцу Барклаю-де-Толли, несмотря на то что он спас Россию от Наполеона. Тем более мне приятно слушать похвалу в мой адрес.
«Ну и паскуда, — про себя подумал Колчак, выслушав эту тираду. — Не стесняясь проводит параллель между собой и Барклаем, да еще норовит приписать победу в Отечественной войне не Кутузову, а Барклаю!»
— Вы говорили о делах на фронте, — перешел к главной теме Колчак. — Скажу откровенно, если бы помощь союзников соответствовала той, которая была в свое время обещана, наши войска не знали бы поражений.
— Мой адмирал, я бы посоветовал вам придерживаться более объективного анализа наших неудач на фронте и конечно же сохранять хладнокровие.
— Хладнокровие?! — немедля взорвался Колчак. — Вы еще желаете учить меня хладнокровию! Вместо помощи, вы и Нокс доходите до того, что отменяете мои распоряжения!
Колчак едва перевел дух: не следовало так атаковать собеседника, которого только что хвалил. Но что поделаешь: вырвалось, сам довел!
Жанен смотрел на него с милой усмешкой, с какой смотрят на капризного ребенка. И это еще больше распалило адмирала. Крупный нос его и вовсе отвис, тонкие губы искривились еще капризнее, в презрительном взгляде таилась щемящая тоска.
— Как дисциплинированный солдат, я буду и впредь настаивать на выполнении отданного мне моим правительством распоряжения, — холодным тоном отчеканил Жанен. — Мои функции вам, адмирал, хорошо известны. Они не доставляют мне ни малейшего удовольствия, я бы от них охотно избавился, но я не могу ослушаться своей верховной власти. Я был бы чрезвычайно признателен вам, адмирал, если бы вы, беседуя со мной, лучше владели собой. Согласитесь, образумить человека, который выходит из себя, пытаться помочь ему прийти в равновесие — занятие очень утомительное для нервной системы.
Колчак с изумлением выслушал эту сентенцию Жанена и неожиданно как для самого себя, так и для своего собеседника успокоился.
«Да, сын военного врача, Жанен, кажется, тоже обладает способностью врачевать», — с облегчением вздохнул Колчак.
— Я должен честно сказать вам, адмирал, что как французское, так и английское военные министерства и круги, на которые они опираются, весьма озабочены положением на фронте. Они желают знать истинную причину этих неудач, дабы положить конец кривотолкам, вредящим общему делу помощи, — спокойно, даже умиротворенно произнес Жанен, боясь, что вновь вызовет у адмирала взрыв негодования.
Адмирал угрюмо молчал, и Жанен решил преодолеть неловкую паузу:
— Я все время побуждаю себя доискаться до глубинных причин наших поражений. Конечно, помощь могла бы быть более значительной и эффективной. Конечно, союзники плохо понимают загадочную душу русских. Поистине, если прибегнуть к шутке, гарем представил бы неудобство в Лондоне и даже в Париже, но этот же гарем является благословением Аллаха в Константинополе или Стамбуле.
С разочарованием заметив, что Колчак не отреагировал на шутку даже мимолетной улыбкой, Жанен с чувством продолжал:
— Недавно я посетил лагерь, где содержатся пленные красноармейцы. Я изучал их лица, поведение, пытался говорить с ними и пришел к заключению, что если мировой прогресс зависит от таких людей, как эти пленные, то становится страшно за человечество, это будет означать, что оно идет по скверному пути. А какую омерзительную песенку пропел мне один из этих русских варваров! — Не то восхищенно, не то с раздражением Жанен воспроизвел известную, пожалуй, на всем Восточном фронте частушку:
Фасон английский,Товар японский,Погон российский,Правитель омский!
Дальше я, к сожалению, забыл, а вот вам последние строчки:
Мундир сносился,—Правитель смылся!
Но даже частушка не заставила Колчака не то что улыбнуться, но даже и разжать губы.
— Мне хотелось хотя бы слегка развлечь вас этой дурацкой песенкой, адмирал. Возьмем себя в руки — еще не все потеряно. И потом, поменьше зверств, поменьше виселиц, расстрелов — это вызывает озлобление. Всякое действие равно противодействию, кому, как не вам, ученому, не знать этого. Вы посмотрите, что творит атаман Дутов! Недавно саботажник кочегар намеренно заморозил паровоз. Дутов приказал привязать этого кочегара к паровозу, облить водой, и тот мгновенно превратился в ледяную скульптуру. Кроме того, он приказал повесить машиниста на трубе паровоза. Поверьте мне, весть об этом мгновенно облетит всю Сибирь!
— А вы предлагаете наградить этого кочегара орденом Почетного легиона? — съязвил Колчак. — В данном случае Дутов поступил по закону справедливости.
— Бог с ним, с кочегаром, — решил переменить тему Жанен. — Народу в России более чем достаточно. Вот вы утверждаете, адмирал, что мы вам слабо помогаем. Но не далее как на прошлой неделе до меня дошли сведения о том, что в армии продано спекулянтам двести тысяч комплектов обмундирования, доставленных из Манчестера, причем продано за бесценок. Более того, часть этого обмундирования неведомо каким путем попала к красным! Кстати, я хотел бы обратить ваше внимание, адмирал, на необходимость скорейшей отправки золота во Владивосток для погрузки на пароход «Симбирск». Я принужден выходить за рамки такта, но извините, адмирал, деньги требуют, чтобы их считали, — так, по крайней мере, утверждают русские. По нашим совместным подсчетам вы должны союзным государствам двенадцать тысяч пудов золота. Согласитесь, не такая уж высокая цена за наше участие…
— Не в наших традициях нарушать данные нами обещания, — мрачно и сдержанно ответил Колчак, хотя у него все кипело в груди. — Я же знаю, что вы не оставите нас в покое, пока мы полностью не рассчитаемся. Но полностью мы сможем рассчитаться лишь тогда, когда в России восторжествует истинная государственность. А это уже, извините, зависит не только от нас. В конечном итоге именно в Россию потянется истощенная рука всей Европы — за сырьем, без которого она погибнет.
— Мы в долгу не останемся! — бодро заверил Жанен. — Но я никак не могу отделаться от терзаний, вызванных нашим отступлением. Да, чуть не забыл! — Он хлопнул себя тонкой ладонью по лбу. — Еще одна из причин! То, что я вам сейчас расскажу, адмирал, несомненно, будет воспринято вами с понятной мне обидой, но я никогда ничего не скрываю от вас! Верховный правитель должен знать все!
