У Лудольфа Игнатий научился созерцанию евангельских тайн, столь характерной черте Упражнений: в Прологе Картузианца рассказано все самое главное о методе созерцания с участием воображения и чувств, который изложен в «размышлениях» Псевдо-Бонавентуры и приложен св. Игнатием ко второй неделе Упражнений[275]. Тайны здесь словно бы разворачиваются на глазах созерцающего; созерцающий пытается представлять себе места, где они происходят, детали действий и слов Христа, Его личность, Его черты, Его жесты, и самого себя на этом месте, беседующим со Спасителем и служащим Ему, восполняя воображением и сердцем то, о чем молчит Евангелие. Хотя Лудольф не сохраняет в оставшейся части книги восхитительную простоту размышлений Псевдо-Бонавентуры, он, между тем, говорит о них достаточно, чтобы задать направление человеку с таким воображением, как у св. Игнатия, привыкшему подолгу рисовать себе сцены, переживаемые в воображении. Именно это важно: детальные сходства выражений Упражнений и Лудольфа являются относительно второстепенным обстоятельством. Можно считать, вместе с о. Кодиной[276], что, когда святой в Манресе начал писать первые страницы своих Упражнений, у него не было перед глазами текста Лудольфа, и тем самым в Упражнениях нет литературной зависимости от этого текста в собственном смысле слова, но скорее отголоски отрывков, которые он прочел, обдумал и долго вкушал в Лойоле. И все же нельзя было бы исключить, что он пользовался заметками, сделанными во время чтения в Каса-Торре и заботливо хранимыми им после: эти заметки вполне могли содержать не один из тех пунктов, которые составят позже серию Тайн жизни Христа в Упражнениях[277].
Третьим источником, оказавшим на Игнатия влияние, и во многих отношениях наиболее глубокое, был «Жерсонсито», как называли тогда «Подражание», приписывавшееся канцлеру Жерсону. «В Манресе, – расскажет сам Игнатий Гонсалвишу да Камаре, – он увидел сначала маленького Жерсона и с тех пор никогда не желал читать иных книг о благочестии; его же он рекомендовал всем, с кем имел дело; он по порядку читал оттуда каждый день по главе; после ужина и в другие моменты он открывал эту книгу наугад и всегда попадал на то, что было в этот миг у него на сердце и в чем он как раз нуждался»[278]. Позже тот же Гонсалвиш, заметив, что вся жизнь Игнатия – только воплощение принципов, изложенных в Упражнениях и Конституциях, добавляет: «И то же можно сказать о Жерсоне («Подражании»): кажется, что общаться с отцом все равно, что читать Жерсона в действии. Мне надо записать те многочисленные детали, из которых можно сделать этот общий вывод»[279]. Манар же сохранил для нас сравнение, в котором мы узнаём прежнего охотника, имевшего обыкновение называть «Подражание» «молодой куропаткой среди духовных книг»[280].
Было составлено ценное «Согласование» между Упражнениями и «Подражанием»[281]; сама возможность осуществить такую работу обнаруживает близкое родство этих двух текстов – родство текстов, которое доказывает, по меньшей мере, удивительное сходство этих двух духовностей. Но, ничуть не умаляя глубокой оригинальности, которой Игнатий обязан внутренним постижениям (lumieres), обретенным непосредственно от Бога, невозможно сомневаться в значительном влиянии, оказанном на него «Подражанием», наиболее важном из людских влияний, сказавшихся на формировании его духовности. В сущности, несомненно, как мы только что увидели, святой сделал «Подражание» своим привычным чтением со времен Манресы, когда он, по его собственному мнению, был еще совершенно несведущ в вещах духовных, и до конца жизни это чтение было его любимой, если не единственной, духовной пищей. Не менее точно и то, что, со своими оригинальными чертами, его духовность всецело и органично вписывается в духовную традицию, переданную Средневековьем Новому времени, и что эта игнатианская духовность во многих отношениях состоит в близком родстве с францисканским течением, внесшим значительный вклад в Devotio moderna вообще и в «Подражание» в частности[282]. Таким образом, можно считать, что эта книга, в которой справедливо видели слияние лучших течений средневекового благочестия, как раз и была тем каналом, по которому эти течения влились в формирование духовности Игнатия. Главная мысль подражания Христу, упор на самоотречении и презрении к миру, на покорности движениям благодати и на близости к Богу, побуждающей находить Его во всем, на необходимости победы над собой и преодоления своих беспорядочных наклонностей для достижения этой победы – все эти особенности объединяют обе духовности. Игнатий, бесспорно, был обязан ими, прежде всего, непосредственно действию благодати в нем самом. Но столь же бесспорно и то, что прилежное чтение «Подражания» помогло ему найти те формулировки, которые он нам оставил, и придало вящую яркость некоторым элементам его духовного учения. В «Подражании» есть некий «дух», который, в своей наиболее положительной части, близок духу основателя Общества. Под «наиболее положительной частью» я подразумеваю его концепцию личной святости, ибо мысль об апостольском служении Богу, о труде во всем мире во спасение душ почти всецело чужда «Подражанию», а тенденция к отделению от мира, не только эмоциональному, но и материальному, восхваление жизни в келейном уединении переносит нас в «Подражании» в тот образ мыслей, который был очень далек от образа мыслей Игнатия. И именно в этом смысле Игнатий, будучи многим обязан «Подражанию», сохраняет, тем не менее, всю оригинальность в высшей степени апостольского характера своей духовности.
Не следует ли к этим трем великим и главным источникам его духовности добавить еще и четвертый: Ejercitatorio de la vida espiritual, составленный в конце XV в. бенедиктинским аббатом Монтсеррата Гарсией де Сиснеросом и напечатанный этим аббатством в 1500 г.[283]? В 1607 г., к концу своей жизни, Рибаденейра, в письме к о. Хирону, в связи с утверждениями бенедиктинского летописца Антонио де Йепеса, без всякого труда признает «весьма вероятным», что в Монтсеррате Игнатий располагал книгой Сиснероса, которую дал своему кающемуся дом Жан Шанон, что он «вначале пользовался ею в молитве и размышлении, что Шанон давал ему кое-какие наставления, извлеченные из этой книги, и даже что ее название и подсказало ему название его собственной книги – “Духовные упражнения”». Однако, добавляет Рибаденейра, «книга нашего отца очень отличается от книги о. Гарсии; хотя в действительности как в одной, так и в другой встречаются некоторые вещи, материально тождественные, эти вещи, тем не менее, сильно отличаются по манере и форме изложения. И, прежде всего, о самом главном в книге “Упражнений” <…> в другой книге не говорится ни слова». И он приводит ряд примеров[284].
Это суждение единственного тогда из еще живущих первых последователей Игнатия, как мне кажется, наилучшим образом определяет отношения между двумя книгами упражнений. Можно просто добавить, что, поскольку святой провел в Монтсеррате всего несколько дней[285], он мог познакомиться с Ejercitatorio лишь в самых общих и неизбежно поверхностных чертах, поскольку был несведущ в вещах духовных. Увез ли он с собой в Манресу экземпляр, подаренный Шаноном? Это также возможно; однако в этом случае не представляется, что чтение глубоко впечатлило его: позже он сохранит живые воспоминания лишь о чтении «Подражания Христу».
Вопреки различиям, у Ejercitatorio с Упражнениями есть общая черта – черта, в отношении которой Сиснерос, как кажется, все-таки был важным посредником, сообщившим духовности Игнатия влияние Devotio moderna. Это забота об организации, систематизации духовной работы, идея определенных упражнений, совершаемых в определенный час в установленном порядке, избранном в соответствии с четкой целью. Возможно, такими же чертами являются также значение, какое придается здесь роли руководителя упражнений, без сомнения, некоторые элементы первой недели и в особенности метод трех способностей души. В этом заключается значительный вклад, который, однако, не отменяет существенной разницы, подчеркнутой Рибаденейрой, той, которая бросается в глаза при первом чтении Ejercitatorio всякому, кто хоть немного знаком с Упражнениями.
У Сиснероса нет и следа того, что образует остов, основной костяк Упражнений: «Начала и основания», размышлений «О Царе небесном» и «О двух хоругвях», степеней смирения и, прежде всего, выбора с его центральным местом в Упражнениях… Созерцание тайн жизни Христа получает здесь совершенно другое направление: оно служит приготовлением к созерцательному единению с Богом, а не направлено, как у Игнатия, на подражание Христу с целью найти и исполнить волю Божию. Вот где коренится основополагающее различие, которое заметно с первой же страницы. Сиснерос уже в прологе предлагает свою книгу тем, кто хочет «преуспеть в жизни духовной», и ставит целью упражнений, которые намерен предложить для каждого из трех путей – очищения, просветления и единения, – «соединение души с Богом, что святые зовут подлинной и неизведанной мудростью»[286]. Игнатий же говорит нам уже в само́м заглавии о победе над собой, дабы упорядочить свою жизнь в соответствии с волей Божией и не поддаваться влиянию никакой беспорядочной страсти. Из двух книг одна сосредоточена на идее возможно более совершенного единения с Богом и завершается пространными рассуждениями о созерцании и созерцательной жизни; другая сосредоточена на идее служения Богу, исполнения Его воли, и высшей точкой ее является выбор, который позволит найти и принять эту волю. Тем самым, хотя Сиснерос мог подсказать Игнатию кое-какие методы и идеи, он не оказал заметного влияния на общую направленность его духовности[287]. Было ли само название Упражнений заимствовано из заглавия книги Сиснероса? Это возможно, как полагал Рибаденейра; но мы не решимся утверждать это, если вспомним, сколь часто употреблялось это слово в те времена[288].
