Вопреки различиям, у Ejercitatorio с Упражнениями есть общая черта – черта, в отношении которой Сиснерос, как кажется, все-таки был важным посредником, сообщившим духовности Игнатия влияние Devotio moderna. Это забота об организации, систематизации духовной работы, идея определенных упражнений, совершаемых в определенный час в установленном порядке, избранном в соответствии с четкой целью. Возможно, такими же чертами являются также значение, какое придается здесь роли руководителя упражнений, без сомнения, некоторые элементы первой недели и в особенности метод трех способностей души. В этом заключается значительный вклад, который, однако, не отменяет существенной разницы, подчеркнутой Рибаденейрой, той, которая бросается в глаза при первом чтении Ejercitatorio всякому, кто хоть немного знаком с Упражнениями.
У Сиснероса нет и следа того, что образует остов, основной костяк Упражнений: «Начала и основания», размышлений «О Царе небесном» и «О двух хоругвях», степеней смирения и, прежде всего, выбора с его центральным местом в Упражнениях… Созерцание тайн жизни Христа получает здесь совершенно другое направление: оно служит приготовлением к созерцательному единению с Богом, а не направлено, как у Игнатия, на подражание Христу с целью найти и исполнить волю Божию. Вот где коренится основополагающее различие, которое заметно с первой же страницы. Сиснерос уже в прологе предлагает свою книгу тем, кто хочет «преуспеть в жизни духовной», и ставит целью упражнений, которые намерен предложить для каждого из трех путей – очищения, просветления и единения, – «соединение души с Богом, что святые зовут подлинной и неизведанной мудростью»[286]. Игнатий же говорит нам уже в само́м заглавии о победе над собой, дабы упорядочить свою жизнь в соответствии с волей Божией и не поддаваться влиянию никакой беспорядочной страсти. Из двух книг одна сосредоточена на идее возможно более совершенного единения с Богом и завершается пространными рассуждениями о созерцании и созерцательной жизни; другая сосредоточена на идее служения Богу, исполнения Его воли, и высшей точкой ее является выбор, который позволит найти и принять эту волю. Тем самым, хотя Сиснерос мог подсказать Игнатию кое-какие методы и идеи, он не оказал заметного влияния на общую направленность его духовности[287]. Было ли само название Упражнений заимствовано из заглавия книги Сиснероса? Это возможно, как полагал Рибаденейра; но мы не решимся утверждать это, если вспомним, сколь часто употреблялось это слово в те времена[288].
Частные источники
Мы не станем здесь специально останавливаться на обсуждении каждого из частных источников, подсказавших некоторые отрывки Упражнений, таких как Arte de servir Dios Альфонсо де Мадрида, труд, повлиявший на «Начало и основание», страница из «Руководства христианского воина» Эразма, подсказавшая учение о применении средств с учетом конечной цели, проповедь аббата Вернера, вдохновившая размышление «О двух хоругвях», план Spiritualibus ascensionibus Гархарда из Цутфена, подсказавший некоторые особенности порядка Упражнений, Scala meditatoria из Rosetum'a Яна Момбера (Маубурна), повлиявшая на метод трех способностей души, и некоторые другие[289]. Можно, ни в чем не умаляя принципиальной оригинальности св. Игнатия, признать очень правдоподобным и даже очень вероятным наличие таких заимствований, которые позволили ему пополнить первоначальный текст некоторых частей своего труда, добавить какое-нибудь замечание, а то и целое упражнение к уже готовому костяку книги. Это было бы подобно тому, что, как мы заметили, произошло с Конституциями. Но очень редко можно указать на подобное заимствование с уверенностью, если нет других данных о том, что святой действительно знал и читал соответствующий источник. В сущности, в основном речь идет об идеях и сравнениях, которые были в некоторой мере общей собственностью всех духовных кругов того времени. Мы могли, например, говорить о зависимости размышления «О Царе небесном» от пролога фрая Гауберто Вагада из «Цвета святых» (Flos Sanctorum), потому что наверняка известно, что Игнатий читал Flos Sanctorum, и крайне вероятно, что он читал его именно в этом издании. Однако, рассуждая априори, мы могли бы провести не менее интересные параллели между тем же размышлением и прологом Правила св. Бенедикта: здесь святой патриарх обращается к ученику, который, «отказавшись от собственной воли, дабы сражаться под предводительством Господа нашего Христа, истинного Царя, берет в руки крепкое и прекрасное оружие послушания»[290]. Если прибавить к этому тексту слова нежной привязанности ко Христу из того же Правила: «Ничего не ставить выше любви ко Христу… Не думать, что у нас есть что-либо более ценное, чем Христос», – то можно признать, что совпадение здесь не столько в словах, сколько в том, что составляет наиболее глубинную суть этого созерцания. И между тем я не думаю, чтобы кому-либо когда-либо приходило в голову видеть здесь заимствование. Хотя Игнатий был в Монтсеррате, нет никакой вероятности, что он тогда прочел монастырское Правило, и, главное, мы знаем, что уже со времен Лойолы Игнатий носил в себе идею возвышенного служения Христу, величайшему и возлюбленнейшему из царей.
После того, что уже было сказано о составлении Конституций, достаточно добавить всего несколько слов на предмет их источников. Среди Series dubiorum, собранных Поланко между 1547 и 1549 г., второе включает 144 пункта, взятых из устава св. Августина и Правила св. Бенедикта, из правила и конституции францисканцев. Эти пункты были предложены для того, чтобы рассмотреть их и решить, не будет ли уместным включить их в готовящиеся Конституции[291]. И действительно, немалое число их было туда включено. Тем не менее, при более пристальном рассмотрении видно, что речь здесь идет лишь об отдельных обычаях, связанных с дисциплиной в общине. Для основных черт, для новой концепции монашеской жизни, впервые разработанной в Конституциях и уже содержащейся в основных своих чертах в «Уложениях» Павла III, было бы трудно указать иные источники, кроме собственного опыта Игнатия в области нужд Церкви, а также идеи всецелого дарования себя, безраздельного служения Христу в лице Его Наместника, как она была представлена уже в обетах на Монмартре. И опыт этот с самого начала является собственным опытом Игнатия. Некоторые пункты, порой важные, могли быть ему подсказаны. Мы знаем от него самого, что идея учредить коллегии наряду с домами обетников, дабы обеспечить набор новициев в Общество за счет обучения студентов, первой пришла в голову Лаинесу[292]. Поланко, помимо своей значительной роли в работе над упорядочением и составлением Конституций, сам представил или передал Игнатию множество отдельных предложений, о чем свидетельствуют его Dubia и Industriae. Но остается верным, что важные ведущие идеи и наиболее характерные формулировки принадлежат Игнатию и только ему одному, так что порой даже посреди текста, проясненного и разглаженного опытным пером Поланко, мы вдруг встречаем абзац в натянутом, витиеватом и сложном, но ясном и сильном стиле Игнатия: секретарь не посмел трогать столь мощный и индивидуальный отрывок. Это можно сказать, например, об отрывке «Экзамена» о самоотречении, который мы приводили выше, будущем правиле 11 Суммария, или о некоторых пассажах VI части о послушании.
Устные источники
Говоря об устных источниках духовности св. Игнатия, приходится ограничиваться предположениями и общими соображениями: на самом деле мы не знаем ни одного человека, о котором было бы доподлинно известно, что он, посредством наставлений или духовного руководства, оказал на Игнатия заметное влияние. В те несколько дней, что он провел в Монтсерате, у него принял генеральную исповедь бенедиктинец Шанон. В Манресе он некоторое время гостил у доминиканцев и, как кажется, обыкновенно исповедовался тогда одному из них. Мы видели, что в то же время, «в первые два года после обращения», он искал бесед с людьми духовными, но прибавлял, что за эти два года «едва нашел одного или двух, чей дух и образ жизни отвечал его собственным»[293]. Таким образом, он с самого начала отдавал себе отчет в том, что путь, которым ведет его Бог Своей всемогущей десницей, осыпая бесчисленными дарами, – путь особый, во многих отношениях новый; хотя в то же время и с тех же самых пор им руководила несокрушимая воля верности католической традиции и авторитету Церкви, которую он столь красноречиво воплотил в «Правилах верного чувства в Церкви» в конце Упражнений[294].
Справедливо отмечалось влияние, оказанное на него спорами, коим он стал свидетелем. Это споры вокруг Эразма и его идей в Алькале и в Париже и вокруг лютеранских новшеств также в Париже по случаю осуждений собора 1528 г.[295] Но трудно определить меру влияния этих споров на его духовные идеи. Чем они обязаны философскому и богословскому образованию, полученному им от парижских учителей? Это распознать еще труднее, если не считать нескольких формул схоластического происхождения, на которые мы указывали выше в тексте Упражнений. Впрочем, как мы видели выше, духовность Игнатия питалась исключительно некоторым количеством самых простых и основных истин веры.
