— Бред какой-то. вы меня разыгрываете? — Лера нахмурилась.
— Нет! — Круглов прикоснулся к ее ладоням, и тот час убрал руки. — Я серьезен как никогда.
— Странный у нас разговор.
— Странный, но вы должны мне поверить, — попросил он.
— Должна? Нет. Я не привыкла верить в сказки, — призналась Лера. — Извините, мне пора.
«Если ты — моя судьба, значит, я — твоя судьба. Узнай же меня! Узнай!» — Просил, молил, требовал Круглов от женщины, сидящей напротив него.
Узнай! Взывал к женскому инстинкту.
Узнай! Ждал, как высшей милости, решения.
Плевать, что грязной талой водой утекли сквозь пальцы годы. Сколько ни осталось силы в сухом жилистом теле, сколько ни осталось жару в сумрачной душе, все бросал он к ногам женщины, которую звали также как его.
Плевать, что за спиной грехи и глупости. Он не стыдился больше прошлого. Он расплатился по счетам. Он чист. У него есть дом, деньги, будущее. Он желал разделить дом, деньги, будущее с женщиной, которую звали так же как его. И просил, молил, требовал одного-разрешить сделать это!
Узнай! Суженая, ряженая, судьбой подаренная поднялась, собираясь уйти.
Глупая, подумал Круглов, надеется, что я отпущу ее. Откажусь от счастья. Как же! Нашла дурака!
Подавая Лере куртку, Круглов безапелляционно заявил.
— Завтра я встречу вас после работы.
— Это вопрос или утверждение?
Он не ответил.
— Я проведу вас.
Он не спрашивал.
У подъезда Лера впервые назвала его по имени:
— Спасибо, Валерий. Вы подарили мне чудесный вечер. Я снова почувствовала себя женщиной. С некоторых пор я сомневалась и в способности чувствовать; и в принадлежности к женскому полу. Не отчаивайтесь. Вы встретите хорошего человека. Вы заслуживаете счастья.
— Я уже встретил! — вспылил Валерий Иванович. — Если вас не пугает мое прошлое, считайте, что с сегодняшнего дня я ухаживаю за вами. Согласны? Завтра возле библиотеки вы дадите мне ответ! Сутки на размышления!
День-ночь сутки прочь…
Лера собралась возразить: она не станет размышлять. Бывшие уголовники ее не интересуют. Тройные совпадения не впечатляют. Она не ввязывается в аферы и не бросается на шею первым встречным. Ей не нужен этот тип с горячечными глазами.
Лера собралась все так прямо и сказать, но не смогла связать двух слов.
Март ли тому виной, холодный, слякотный, стылый? Вечер ли полный дождинок и ветра в ответе? А может зима, не желавшая покидать древний город, чудила? Или весна-сумасбродка, грядущим теплом, морочила голову? Но Лера промолчала, позволила говорить мужчине. Себе разрешила слушать жаркие жадные слова. О любви, о судьбе, о счастье.
Милая. Единственная. Я мечтал о тебе. Горькими одинокими ночами я мечтал о тебе. Я знал и верил: ты есть. Ты создана для меня. Для моих рук, губ, естества. Для моей любви. Нежности. Силы. Ты моя. Я пришел к тебе. Я пришел за тобой. Я пришел за тем что мне положено в жизни. Ты — мой удел, моя участь, мой жребий. Ты — моя. Это не обсуждается. Это факт.
Факт ли? Лера стояла молча, насупившись, кусала губы. Прятала лицо в воротник куртки, пряталась от чужих слов и своих желаний.
— Милая моя.
— Не твоя!
— Моя!
Если бы Круглов полез сейчас с поцелуями, она бы вырвалась и, возможно, ударила его.
Если бы схватил, прижал к себе — тоже бы вырвалась и ударила.
Что ни сделал бы сейчас Круглов, Лера ударила бы его и гордо ушла победителельницей.
Но сегодня ей было уготовано поражение. Круглов смотрел на нее ласково и пронзительно; он гвоздил ее взглядом, из которого адовым пламенем лилась кипучая как смола нежность; он молчал, пронзая насквозь нихитрой своей правдой. Моя! Моя! Моя!
И не делал ничего.
Лера судорожно вздохнула и сама поцеловала мужчину. Сама прильнула к груди, сама обняла. Сама прижалась тесно. И сама позвала в дом. Почти позвала. Не дав произнести заветные слова, уже звучавшие в ее мозгу, мужчина оборвал поцелуй решительной фразой:
— Я не хочу секса. Я хочу любви.
За тем он ушел сердитой походкой, размахивая руками, оставив ее наедине со страхами, желаниями и предчувствиями.
Круглов шагал по темным улицам, твердил как заведенный:
— Я не хочу секса. Я хочу любви.
Он видел, как дрогнуло обидой лицо Леры, как потемнели от гнева серые глазищи. Она предложила ему себя. Он отверг высокомерно.
Однако повторись ситуация, вернись время вспять, Круглов сказал бы то же самое.
— Я не хочу секса. Я хочу любви.
На следующий день настроение не изменилось. Трусливый мудрый Круглов боялся и пикнуть, глядя на на то, как решительный и смелый собирается на свидание.
Круглов явился к библиотеке специально на двадцать минут раньше условленного времени. Занял пост на ближайшей лавочке. Закурил. Он знал, что за ним наблюдают и был доволен. Пусть видит. Пусть, если хочет, покажет его подружкам. Он хорошо одет, выбрит до синевы. У него умное лицо, повадки уверенного человека. Он с цветами. Что еще надо?
Появилась Лера, Круглов шагнул на встречу и ахнул. Вчера, в экзальтированном возбуждении, он мало обращал внимания на ее внешность. Вчера Лера была миловидна, приятна. Сегодня перед ним стояла красавица. Глаза в пол-лица, точеные губы в сиянии улыбки, розовая гладкая кожа, летящая поступь. Круглов испугался.
— Вот ты какая… — вместо приветствия удрученно буркнул.
Довольная произведенным эффектом, Лера кокетливо спросила:
— Какая?
— Красивая, — с ненавистью произнес Круглов. Красивые женщины внушали ему почти священный трепет.
Лера засмеялась.
— Это комплимент или обвинение?
— Это катастрофа, — от волнения Валерий Иванович побледнел. Его вчерашней решительности на сегодняшнюю Лерину красоту не хватало. Женщина, которой он толковал о совпадении и предназначенности друг другу; которую целовал у двери подъезда; в мечтах, о которой провел ночь, была милой приятной, но обыкновенной. Эта, сияющая и розовая, была невероятной. И он не знал, как подступиться к этой невероятности.
— Почему? — потешались над ним серые глаза.
Потому что красавицам редко нравятся уголовники, чуть было не сказал он. Потому, что, таким Кругловым, такие Лера не положены. Ему положены бабы по проще, по непригляднее.
— Сколько тебе лет? — спросил лишь бы не молчать.
— Сорок пять.
Он совсем скис. Стоящая рядом женщина выглядела на десять лет моложе.
— Мне пятьдесят два, — признался, как в грехе.
— Валерий, или ты подаришь мне цветы, или мои сотрудницы не тронутся с места.
Женщины поодаль, не таясь, разглядывали его. Круглов окончательно смешался и ткнул букет Лере.
— Спасибо, мой хороший. — Тонкие пальцы прикоснулись к его ладони.
От слова «мой» и тепла ее рук у Круглова оборвалось сердце. Сегодняшняя Лера дарила ему то, против чего протестовала вчера? О, нет, она дарила гораздо больше.
— Глупый мой. Завтра я буду еще лучше.
— Почему завтра? — опешил он.
— Потому что мы сейчас пойдем ко мне… — безгрешные глаза обещали греховные удовольствия. — Потому, что я не спала полночи, думала о тебе. Потому, что я хочу тебя…
— Я думал, мы пойдем в театр. — Он собирался долго и красиво ухаживать. Водить в кино, театры. Дарить цветы.
Лера покачала головой.
— К чертовой матери театр…
— Но…
Под прицелом ласкового женского взгляда таяли благие мужские намерения.
— Леронька… — он просил ее опомниться. Он боялся поверить. Он боялся обрести надежду.
Не верь. Не бойся. Не проси. Законы силы. Он так жил.
Не верь и не разочаруешься. Не бойся и неуязвим будешь. Не проси, и не станешь зависим.
Вера. Надежда. Любовь. Законы бытия.
Вера двигает горы. Надежда творит чудеса. Любовь меняет людей.
Мужчина смотрел на женщину, ощущал ее призыв и желание, и предавал свои законы, не поклонялся больше силе, склонял голову перед слабостью.
Иллюзии, кровавые хищные химеры, загубившие на своем веку тысячи людей, рвали сердце мужчины. Вчера он завоевывал женщину и в горячке боя не ведал, что творил. Сегодня, победив, подписывал пакт о капитуляции, отдавал себя в рабство и трепетал от ужаса.
«А если потом она…» — следовал перечень страхов.
— Валера…
Круглов дернул шеей, словно ворот рубахи жал ему.
— Я тебя люблю… — прошептал и удивился наступившей в душе тишине. Признание оказалось делом не таким уж сложным.
— Люблю! — Он попробовал слово на вкус. «Люблю» было сладким и терпким, и напоминало сушеный ананас.
— Люблю…
Круглов внезапно повернулся к проходившему мимо мужчине:
— Я люблю эту женщину! — заявил в растерянное лицо. — Будьте свидетелем! Я никого никогда ни любил! А эту женщину люблю!
— Сумасшедший… — петлей, удавкой, затянутой на шее, обвилось вокруг сердца женское восхищение.
