— Вы бываете одна.
— Когда же? — с вызовом спросила она. Майлс задумался.
— Когда спите.
— Вряд ли сон можно назвать временем, проведенным в одиночестве, когда при этом не успеваешь подумать, — подчеркнуто заявила Элисса.
Майлс умел выказывать раздражение — это умение было необходимым и полезным в свите Мальборо.
— Вам не нравится мое общество?
— Разумеется, мне нравится ваше общество, — поспешно призналась Элисса. — Эта неделя показалась мне самой чудесной в жизни, но…
Майлс заулыбался, но вовремя одернул себя. Не следовало давать Элиссе понять, как много значат для него эти слова. И все же Майлс уловил смущение в ее голосе.
— Что «но»?..
— Я постараюсь выражаться прямо.
— Прямо?
— И откровенно.
Майлс с трудом сдержал усмешку.
— Разумеется, это ваша привилегия — говорить то, что вы думаете.
Последовала непродолжительная пауза.
— Мне необходима свобода, — наконец объявила Элисса.
— Что же вам мешает? — Майлс криво улыбнулся.
— Я имела в виду в переносном смысле. — Элисса досадливо поморщилась. — Сэр, вы преследуете меня, как тень, — пожаловалась она.
— Знаю, мадам, было бы глупо отрицать это.
Элисса была отнюдь не глупа и терпеть не могла чужих глупостей. Казалось, она поражена его прямотой:
— Значит, вы делаете это намеренно?
— Разумеется.
Серые глаза одарили Майлса подозрительным взглядом.
— Но зачем?
И в самом деле, зачем? Первым правилом в руководстве для преуспевающего шпиона значилось — «говори правду, когда это возможно». Вторым — «лги только в случае крайней необходимости». Поскольку в намерения Майлса не входило сообщать Элиссе о своем расследовании или о предупреждении, полученном от «настоящего друга», оставалось сказать если не всю, то хотя бы часть правды.
— Мне приятно ваше общество, — пожав плечами, ответил Майлс.
— Как я уже говорила, мне тоже, — Элисса опустила шелковый зонтик на плечо и беспокойно завертела резную бамбуковую ручку в пальцах. — И что же? — добавила она.
— А в чем дело?
— Одной этой причины недостаточно.
Майлс был уверен, что его ответ удовлетворит Элиссу. Ему следовало задуматься.
— Но других причин нет, — возражение прозвучало более чем беспомощно.
Элисса смерила его проницательным взглядом.
— Виной всему случай в гроте, верно? — Она не дала Майлсу возможности возразить. — Вы пытаетесь защитить меня.
Она оказалась сообразительна — чересчур сообразительна.
Элисса распрямила и без того прямые плечи.
— Я освобождаю вас, милорд.
— Освобождаете, миледи?
— Да, от обязанности защищать меня.
— Послушайте, Элисса…
— Я не нуждаюсь в надзоре, сэр.
— Я и не пытаюсь присматривать за вами, мадам, — отозвался Майлс, слегка повысив голос.
— И мне не нужен самозваный охранник, — продолжила Элисса.
— Вопрос спорный, — возразил он.
— Я не дитя, а взрослая женщина. — Она вздернула подбородок, прищурилась и твердо сжала губы. — Я распоряжаюсь этим поместьем и собственной жизнью уже почти два года, и вполне справляюсь без вашей помощи, — Элисса с треском закрыла зонт и прошла мимо Майлса, бросив: — Прошу прощения, но я была приглашена заранее…
— Куда вы были приглашены? — перебил ее Майлс.
Он заметил, что Элисса даже не взглянула на него.
— На партию в крокет.
— С кем это вы собираетесь играть в крокет? Только бы не с этим олухом, сэром Хью Пьюрхартом!
— Вас это не касается, — бросила Элисса через плечо. — Но если очень хотите знать — с мисс Чабб.
— Я присоединюсь к вам.
Элисса замерла на дорожке и круто повернулась.
— Вы не приглашены.
— Тогда пригласите меня.
Она покачала головой.
— Нет. Не приглашу. Мы, дамы, считаем игру приятным времяпрепровождением. Мы болтаем, смеемся, обсуждаем погоду и обмениваемся комплиментами, неважно, хорошо при этом играем или плохо. С другой стороны, джентльмены играют гораздо серьезнее. Они требуют вести счет, замечают каждый промах и в конце концов долго выясняют, кто выиграл, а кто проиграл.
— Какой же смысл в игре, если в ней не ведется счет?
— Вот в том-то все и дело — вы не умеете играть.
— Я буду тихонько сидеть в сторонке и наблюдать.
— И заставите нас испытывать неловкость и неудобство. В этом случае нам будет не до развлечения.
— Тогда я вернусь к себе и проведу невыразимо долгий, тоскливый день, отвечая на письма.
— Великолепная мысль. Желаю вам приятного дня, милорд.
Майлс не вернулся в Рыцарские покои и не занялся своей перепиской. Он дошел только до Небесного зала и остановился у одного из огромных окон, выходящих на заросшую травой лужайку за домом.
Прошло немного времени, прежде чем там появились обе юные леди: Шармел Чабб с ее роскошными каштановыми волосами, утонченными манерами, в модном изумрудно-зеленом платье с подобранными в тон шляпкой, перчатками, туфельками и зонтиком — последний предназначался для защиты ее белоснежного лица от полуденного солнца, и Элисса — с ее светлыми волосами, бесхитростными манерами, в простом сером платье и соломенной шляпке, запыленных после прогулки туфельках и перчатках — несомненно, надетых по настоянию Эммы Пиббл — и с зонтиком, который вскоре был сложен и оставлен на садовой скамейке.
Эта пасторальная сцена вызвала у Майлса широкую улыбку, немедленно сменившуюся хмурой гримасой. Ему следовало проявить больше такта в недавней беседе. Элисса не похожа на остальных дам — она слишком горда, самостоятельна и независима, она твердо стоит на собственных ногах. Он полностью ошибался в ней, теперь Майлс ясно понимал это.
— Ты чертов дурень, Корк, — пробормотал он сквозь зубы.
— Вы слишком строги к себе, милорд, — ответил жеманный женский голос за его спиной.
Майлс повернулся. К окну приближалась Кэролайн Чабб. Майлс слышал, как шуршит по мраморному полу ее платье — настоящий шедевр портновского искусства из голубого атласа и кремового кружева.
— Большинство мужчин и женщин время от времени совершают глупости, — заметила леди Чабб, величественным мановением руки закрывая голубой атласный веер.
— Леди Чабб, — Майлс поклонился.
— Лорд Корк, — любезно отозвалась она, обходя его и останавливаясь рядом. Минуту она стояла в выигрышной позе, демонстрируя Майлсу свой безупречный профиль и наблюдая за игрой в крокет на лужайке. — Эти две леди составляют очаровательную пару, не правда ли?
— Очаровательную, — подтвердил Майлс.
— И, тем не менее, они не похожи друг на друга, как день и ночь.
— В самом деле.
— Полная противоположность!
