Дверь успокоилась, только иногда совсем слегка испуганно вздрагивала. Но на всякий случай пленники дополнили кучу еще кое-какими вещами. Не потому, что они были невесть какими тяжелыми, но просто потому, что тоже находились в комнате.
Так, поверх кровати взгромоздился стол, поверх стола — стул, поверх стула — ларчик, поверх ларчика — гипсовая вазочка, а в вазочку Бартоломеус вставил сухую веточку померанца.
— Уфф… — закончив работу, с чувством выдохнул Бартоломеус. — Благодарю тебя, Господи.
И подойдя к окну, постарался определить, скоро ли будет рассвет. Рассвет — единственное их спасение!
Продержаться до рассвета. Самое главное. Потому что, как известно, на рассвете упыри «умирают».
Сил не было. Устало разлегшись прямо на полу, Вилли закрыл глаза:
— Упаси меня, Боже, чтоб я когда-нибудь и куда-нибудь…
— Меня тоже и оттого же. — Сколько ни силился Бартоломеус разглядеть небо, его не было. То есть оно было, конечно. Но за крыльями полдюжины летучих мышей, облепивших окно, разглядеть его было просто невозможно.
— Ну, какие еще пункты в твоем плане? — устало улыбнулся камергер.
— Вилли, дружище. — Голос Бартоломеуса странно дрогнул. — Я одного не хочу — стать вампиром. Мы должны сражаться до последнего. Самое главное — не подпускать их к себе вплотную. И верная их гибель, знаешь — руби прямо по шее, отсекай им головы.
— Кому, лапушка? — удивленно поднял голову Вилли.
Ответом ему был звон выбитого стекла.
…Не успели осколки прокатиться по каменному полу, как через окно в комнату влетело с полдюжины мышей.
Они шлепались на пол и тут же превращались в вампиров.
Господи! Боже! Пресвятая Дева и все!..
Вилли еле успел подняться с пола. А Бартоломеуса уже окружили четверо.
У вампиров не было оружия. Но голые их руки были пострашней секиры: длинные ногти отточены как ножи.
Они вились в воздухе, нападали со всех сторон — справа, слева, спереди, сзади, сверху…
Они рвали одежду на жертве — и все пытались приблизить к ее шее свою оскаленную пасть.
Умение орудовать мечом не входило в обязанности ни управляющего замком Нахолме, ни камергера из замка Наводе. Тем не менее чему ни научишься за те пять минут, когда со всех сторон на тебя лезет оскаленная смерть. Меч Бартоломеуса мелькал без остановки.
Три головы покатились под кровать.
Но еще две мыши влетели в окно.
А потом еще три.
— Вилли! Мышей убери! — раздался отчаянный вопль.
Нет, не справиться. За короткое время одежда Бартоломеуса была изодрана в кровавые клочья. У Вилли лицо наискось пересекал глубокий порез.
Ощерив рты и шевеля ноздрями, вампиры бросались, как одурманенные, на запах горячей крови. Тянули длинные пальцы с когтями. Добраться до горла им мешал только крест, висевший на шее у обоих людей.
Покончив со своими тремя, Вилли поспешил к окну — рубить мышей, целая стая которых висела в разбитом проеме, глазея на битву.
А Бартоломеус крутился меж двумя оставшимися, один из которых был Кровавый Клык, а вторая — Цветок Смерти.
Эти двое лезли как одержимые. На теле у Кровавого Клыка уже зияло несколько страшных ран. Но он их не замечал. Не сводя взгляда с пятна крови, выступившего на рубахе у Бартоломеуса, все пытался дотянуться до него рукой.
Бац! — рука, отрубленная, упала на пол.
Даже не обратив на это внимания, вампир потянулся другой. Схватил Бартоломеуса за рубаху и рванул на себя.
Треск ткани. Звон упавшей на пол цепочки с крестом.
Блаженная улыбка на лицах у обоих вампиров.
— Он мой! — шепчет Цветок Смерти.
— Он мой — от первой до последней капли крови! — скалится, отталкивая девушку, Кровавый Клык.
Дальше — жуткое: продолжая улыбаться, голова Кровавого Клыка отлетает к стене. Вилли Швайн опускает руку с мечом.
Хлопанье крыльев, визг мышей. Вилли поспешно возвращается к окну.
А Бартоломеус остается один на один с Цветком Смерти.
Такая же неразумная, как ее собрат, девушка тянется к шее человека, не обращая внимания на острый меч.
Но Бартоломеус в замешательстве. Не рубиться же с женщиной! Заслонившись мечом, он отступает.
Руки тянутся.
Он отступает.
Руки тянутся и касаются его шеи.
Он пытается отвести ее руку своей, но сила у девушки страшная. Ха! Нет креста больше на шее!
— Уи-и-и-и-и! — верещали мыши.
Держа меч обеими руками, Вилли бил по окну. Летели, звеня, осколки, мыши хлопали крыльями, но приблизиться боялись.
— Вот вам!.. Вот вам!.. Пока Вилли жив…
Капающая из раны кровь застилала глаза.
— Уи-и-и-и-и! — стоял визг на весь замок.
Внезапно наступила тишина. Вжжих! Вжжих! — меч разрубил пустоту.
Остановившись, Вилли вытер глаза от пота и крови.
Нет мышей. Все вдруг бесследно исчезли. Только светлеет небо за окном.
Ну что ж. Вилли обернулся… и кровь застыла в его жилах.
Стоя на коленях и закрыв глаза, Бартоломеус совсем не сопротивлялся. А Цветок Смерти, обхватив его шею, жадно пила, захлебываясь.
— Барти!.. — ахнул Вилли.
Глава 3
Про Бартоломеуса-вампира, графа-орла и смешливого гнедого
Он в два прыжка преодолел залу. Он уже занес меч…
Но прежде чем успел опустить его на шею вампирите, произошло странное. Вдруг остановившись и вздрогнув, девушка странно закачалась, широко раскрыла пасть — и с деревянным стуком опрокинулась навзничь.
Мертва? Вилли замер.
Мертва без сомнений: распахнутые остановившиеся глаза смотрят в потолок, на белой щеке играет луч взошедшего солнца.
Но это еще не все: на глазах у Вилли кожа девушки разом посерела, постарела, сморщилась, расползлась под лучами солнца — и вдруг, как трухлявый пень, рассыпалась прахом.
Утро. Рассвет. Дождались.
— Барти… Жози… Барти!.. — Плача, Вилли тряс за плечи несомненно находившегося в обмороке товарища. — Ну что же ты? Что же ты? Очнись!
Он приложил ухо к груди бледного как смерть Бартоломеуса. Услыхал тихий, но отчетливый стук.
— Боже упаси меня, — вскочил он на ноги, — чтоб я когда-нибудь!.. и куда-нибудь!..
Ступая прямо по пыльным останкам недавно бесновавшихся здесь вампиров, он в ярости разбивал оконные стекла мечом: необходим был свежий воздух для больного.
Ужасающий ли звон осколков, или и вправду свежий воздух подействовал благотворно, но уже скоро Бартоломеус открыл глаза, приподнялся на локте.
Посмотрев сквозь Вилли, он пробормотал:
— Я… что… уже вампир?
— Вампир… — Прикрыв ладонью глаза, Вилли затрясся в неудержимом смехе пополам со слезами. — Вампир…
И заорал, как сумасшедший:
— Такой же, как я, ты вампир! Вставай, чтоб тебя! Живой! И проживешь еще… Сколько лет прожил твой дедушка?
— Он умер совсем молодым, — Бартоломеус озабоченно поглядел на лезвие меча, сверкавшее в утреннем солнце. — На двести девятнадцатом году жизни…
Новые шмотки позаимствовали из сундука Упыря. Старые лохмотья просто стряхнули с себя на пол. Чем можно было, перевязали раны.
— Ах ты… Жози… Барти! — прослезился Вилли, увидав, что сделалось с товарищем после битвы с вампирами.
— На себя посмотри, — буркнул тот, одеваясь в просторную шелковую рубаху — Какой ниткой тебя зашивать, чтоб под цвет лица подошла?
Разобрав заграждение перед дверью, выбрались в коридор. Повсюду в разных позах валялись мертвецы с оскаленными клыками. «Мертвые», увы, только до захода солнца.
Тут Вилли остановился. Странно улыбнулся.
Вдруг с остервенением рванул за ноги ближайшего мертвеца и — «Помогай, что ли!» — поволочил в залу с разбитыми окнами.
То же было проделано со вторым… пятым… десятым вампирами.
Солнце щедро заливало залу своими лучами. И куча мертвецов, наваленных друг на друга, быстро превратилась в груду праха.
Когда истлел последний, оба вздохнули с облегчением.
— Наверняка еще в подвалах есть, в подземельях, в сараях… — Бартоломеус высунулся в окно. — Но с ними мы можем разобраться позже. А теперь…
Вперед, вперед, на поиски птицы, сидящей в темнице! Ничто им больше не помеха! Еще немного — и они высвободят достойного графа из камеры, из замка, из плена…
— А КЛЮЧИ?!
Пришлось перерыть всю груду праха из пыли, черепов и медных пряжек. Связка ключей была выужена из кучи песка, называвшегося ранее Кровавым Клыком.
Кляц! — кляцнули напоследок зубы верного слуги, пытаясь удержать хотя бы уж ключи. Но при этом неудачно стукнулись друг о друга — и рассыпались мелким песочком.
Вздохнув, Бартоломеус отряхнул ключи от праха. Не повезло парню, что стал вампиром. Тоже, верно, был раньше христианином.
Крайнюю башенку на востоке замка найти было нетрудно. Правда, чтобы достигнуть ее, нужно было пройти немало зал и галерей, спуститься и снова подняться не по одной лестнице.
