Несмотря на слабость, вызванную потерей крови, Бартоломеус летел как на крыльях.
Конец! Всему! Еще немного — и граф, его господин, отец Эвелины, снова станет человеком!
— И-и-хо-хо-хо-хо!.. — раздалось знакомое из конюшни со двора.
Гнедой дурачится. Бартоломеус улыбнулся.
Глядя на друга, расплывался невольно в улыбке и Вилли Швайн. Где, черт бы ее побрал, эта пресловутая темница с птицей?
Отпиралась дверь… вторая… третья… Все, что угодно, находилось внутри — но ничего, хоть сколько-нибудь похожего на птицу.
Разве что чудо в перьях, висевшее кверху ногами на потолке.
Или «птичий глаз» — бабочка с симметричными кругами на крыльях.
Или аккуратно засушенная летучая мышь в рамке с цветочками — может, мама, может, тетя Упыря.
Четвертая… Пятая… Два скелета в рыцарских доспехах одиннадцатого столетия. Играют в шахматы. Не будем им мешать.
Шестая… Седьмая…
Вот два гроба, в них — два монаха. Те самые, не правда ли? Про которых — гобелен. Под саванами — тайна. В кого превращаются монахи, умершие от укуса вампира? Мы знаем. Бедняги. Но хотя бы оба были отомщены. Вот, вот, на стене! Два портрета в траурной рамке: один с благородным профилем и желтыми клыками, другой внешне — вылитый дядя Кровавого Клыка. Подпись под портретами: «Приняли мученическую смерть».
Восьмая… Девятая…
Да где же он — достойный вельможа, смелый рыцарь граф Эдельмут?
Вот тут-то и раздался откуда-то сверху пронзительный, полный душевной тоски… нет, не крик. Клекот.
— Слышишь?.. — остановились оба искателя. — Слышишь?.. Не крик! Клекот!
Не крик, а клекот! — взлетали по ступенькам ноги в узких штанах и кожаных сапожках.
Не крик, а клекот! — стучали в ножнах мечи, а в груди — сердца.
Клекот! Полный душевной тоски!
— Тут… тут он… — тыча ключом в замок, волновался Вилли.
Ключ не подходил.
Второй, третий…
— Сейчас, сейчас! — Наконец замок щелкнул и открылся. — Здесь он…
Да, он был здесь.
Он был здесь. В узкой полутемной каморке на полу стояла большая клетка.
Правда, перед клеткой разлегся вповалку лохматый мертвец — охранник, что ли? Но его отодвинули, чтоб не мешал, в сторонку.
Смотри-ка ты, вот он!
Белая в перьях голова, гордый профиль с загнутым клювом, смелый взгляд, предостерегающий взмах крыльев.
Не сводя взгляда с птицы, Бартоломеус застыл на месте. Так же замерев, благородная птица смотрела на Бартоломеуса.
Текли мгновения…
Орел смотрел строго.
Текли мгновения…
Наконец Вилли толкнул в бок:
— Что дальше-то?
Все так же не отводя завороженного взгляда от птицы, Бартоломеус полез под куртку Вытащил коробку с конфетами. Порылся, выбрал синюю. Склонившись в глубоком поклоне перед птицей…
Тьфу! Клетка закрыта.
— Вилли, — рассерженно бросил он взгляд на товарища.
— Сейчас, сейчас… — Спохватившись, Вилли завозился с ключами.
Торжественное мгновение тянулось.
Склонив голову набок, орел заинтересованно глядел на гремящую связку.
— Не-е, такие сюда не подойдут. Но, может, у вампирчика позаимствуем…
Присев на корточки перед мертвецом, Вилли долго обшаривал его. К огромному его изумлению, ключей у того не оказалось.
— Черт! — удивленно выругался Швайн.
— Не призывай черта, — предупредил Бартоломеус. — В таком замке хвостатый может легко появиться.
Вдвоем обыскали всю комнату, еще раз хорошенько встряхнули мертвеца: ничего — только дробно щелкнули клыки да просыпалась пыль.
А ну его, ключ! Совсем потеряв терпение, Бартоломеус отступил на шаг и вытащил меч.
Банцц!.. Банцц!.. Банцц!.. Нескольких сильных ударов хватило, чтобы замок, звеня, отлетел в сторону.
— Прошу, ваше сиятельство! — Склонившись в поклоне, Бартоломеус отворил дверцу.
Орел с достоинством перешагнул порог узилища.
— Конфету! — протянул Бартоломеус руку.
— Момент.
Вилли вытащил из-за пазухи маленький узелок зеленого сукна. Развязал, порылся… вытащил. Ага!
С конфетой хлопот не было. Будто зная, что его ждет, орел без церемоний подобрал клювом с ладони Бартоломеуса сладкий сахарный шарик. Дернул шеей, чтоб проглотить. Встрепенулся всем телом — аж перья полетели… Пропал.
То есть пропал орел. А на его месте оказался человек: борода всклокочена, горящий взгляд из-под густых бровей так и жжет, так и пронизывает насквозь — королевский облик!
«Все хорошо, что хорошо кончается», — поется в старинной песенке.
— Ну, наконец-то! — сорвав шапку, грохнулся на одно колено Вилли Швайн. — Все, слава Богу, прошло великолепно! Ваше сиятельство не поверит — нас тут чуть не съели!
Закрыв лицо руками, Вилли выразительно потряс шевелюрой:
— Ох, боже мой, как я еще не поседел после всего этого! Но теперь конец всем приключениям, да здравствует…
Он еще чего-то хотел сказать, Вилли Швайн, но смолк. Ибо тишина, воцарившаяся в камере уже довольно давно, поразила бы всякого. Человек-орел все еще сидел на месте, не сводя настороженного взгляда со спасителей. А Бартоломеус, бледный, тянул Вилли за рукав.
— Вилли…
— Да? Что такое? Что-то не так?
Голос у Бартоломеуса был хрипл. А лицо было… Попросту сказать, на нем не было лица.
— Вилли, клянусь тебе чем хочешь… чем хочешь… Но только этот… возле клетки… не мой господин!
* * *
— Ты уверен? — Вопрос Вилли прозвучал глупо.
— Уверен ли я? — вспыхнул Бартоломеус — горячо, но все же шепотом. — Я, который знал графа с юности? Который был его оруженосцем на войне, делил с ним радости и беды? Это я — да не узнаю графа?
— Но прошли годы, он мог постареть, измениться… — почесал затылок Швайн.
— Однако не до такой же степени! Чтобы нос из орлиного вдруг стал приплюснутым, волосы из черных сделались рыжими, а глаза из карих — голубыми!
Что оставалось делать Вилли? Только присвистнуть.
— Фью-ить! — присвистнул он. — Кто же это, если не граф?
Оба одновременно обернулись к человеку-птице.
— А вот это мы сейчас и выясним.
Ах, как грозно сдвинулись брови управляющего замком Нахолме! В какую зловещую линию сложились губы камергера! Как оглушительно бряцнули мечи в ножнах!
Увидав надвигающихся на него вооруженных людей, незнакомец вскочил — и попятился, попятился, попятился, закрываясь руками… Пока — тумм!.. — не стукнулся затылком о стену. Если б и были у кого сомнения в отношении личности спасенного, то теперь они рассеялись бы окончательно: движения незнакомца ничуть не напоминали графскую стать, а скорее — повадки крестьянина из деревни Пеньки.
— Я — крестьянин из деревни Пеньки… — кланяясь, лепетал спасенный. — Благослови вас Бог, добрые господа… Черт на мою голову свалился… Рыбачил я спокойно на реке… вдруг — богатый барин… «эй, малый, переправь меня на ту сторону»… как не переправить — переправил. Он сошел на берег, протянул конфетку… «съешь, вкусная»… Сам черт то был, знаю теперь…
Тут бедняга надолго замолчал: рот распахнулся, глаза выпучились — да не просто так, а на Бартоломеуса глядя. Лицо из белого стало синим, из синего — зеленым, а из зеленого — стало медленно сереть… Хотел чего-то сказать — не смог. Только губами зашлепал беззвучно. И все так же глядя на Бартоломеуса, вдруг замахал руками — закрестился.
Не сразу, но догадались, в чем дело.
— Ах, вот оно что! — улыбнулся Бартоломеус. И поспешно снял голову: — Это вовсе не моя голова, а графа Шла…
Глухой стук об пол. Бедняга не выдержал потрясения.
— Что за день такой! — чертыхался Вилли Швайн. — А все потому, что не проследил — с левой ноги встал…
— Одно скажи хотя бы! — кричал в ухо полуобморочному Вилли. — Давно ты тут — орлом? Других больше нет?
— Хххрр…. — в беспамятстве хрипел несчастный. — Хххрр…
Он явно испускал дух.
— Скорее, — обеспокоился Бартоломеус, — скорее его на свежий воздух!
На свежем воздухе бедняге полегчало. На щеках появился румянец. Он даже заулыбался, ища глазами, куда же делся нечистый. И неудивительно: пока спускались во двор, Бартоломеус успел нахлобучить на плечи другую голову.
— Чего спрашивали? А… Один я тут орел. Третьего дня меня заколдовали.
Третьего дня?!
— Третьего дня?! Но как же…
Вилли с Бартоломеусом переглянулись.
— Не нравится мне это, — сказал один. — Похоже на проделки черта.
— Не иначе, без хвостатого не обошлось, — выразил уверенность второй.
— Без хвостатого или без…
Они переглянулись. Мысль, пришедшая в головы обоим, была об одном и том же.
И словно в подтверждение со стороны конюшни раздалось душераздирающее ржание. Да не такое, как прежде — «и-хо-хо» — а с подвываниями и стонами.
