Я много говорил с русскими, которые были на Болотной. Когда в начале 2012 года я работал в русском стартапе по подбору персонала, большинство сотрудников были сторонниками этих событий. Например, главный бухгалтер 28 лет, у которого была унаследованная «однушка» в Отрадном и месячная заработная плата в 120 000 рублей в месяц. Или операционистка, молодая женщина 25 лет, которая хорошо знала английский язык и чья первая зарплата была 60 000 рублей в месяц. В выходные дни, когда никого не было в офисе, она приходила ухаживать за цветами, утверждая, что не успевает сделать это на неделе. Они ненавидят всю политическую систему России.
Я давно задавался вопросом, чего хотели протестующие на Болотной, вся эта разношерстная политическая элита оппозиции. Конечно, чередование партий и кандидатов, демократия, честные выборы и борьба с коррупцией были одним из жизненно важных вопросов нашего главного бухгалтера и операционистки. В основном они объясняли мне свои ожидания необходимостью перемен, потребностью в свежем воздухе и желанием жить лучше. Но какие ожидания? Получать не 60 000, а 90 000 рублей, то есть 3000 евро за первую работу? Мария хочет платить за свой проездной в метро 4500 вместо 1500 рублей и 500 рублей за пиво вместо 120, как в Лондоне? Бухгалтер знает, что его заработная плата отлично подходит для его возраста, и ему, вероятно, не будут платить такую на Западе?
В России появилось движение богатого социального класса, вроде мелкой буржуазии, которая существует в Европе в течение нескольких десятилетий. Во Франции в Париже она постепенно пришла к власти в прессе и в политике. Во Франции в мае 1968-го именно мелкая буржуазия устроила революцию морали во имя большей свободы и лучшей жизни. Революция также началась в столице. Тогда Франция вышла из двадцатилетнего экономического роста, так же как и Россия — из двенадцати лет экономического роста и развития. Я был удивлен, слушая на Болотной в течение нескольких часов: «Путин, уходи!» Является ли это единственной политической программой этих людей на улице и единственным желанием так называемого креативного класса? Можем ли мы искренне верить, что уход Путина решит все проблемы сегодняшней России? Мне кажется, что во Франции уход от власти генерала де Голля в 1968 году был желанием активного меньшинства, как то, которое хочет смены режима в современной России. Когда де Голль оставил власть, свергнутый буржуазией, горожанами и студентами, многие думали, что страна теперь свободна и это начало нового мира.
Иллюзия была недолгой. Четыре года спустя первый нефтяной шок затормозил экономику, и все начало ухудшаться. Конечно, в 1981 году торжество французских левых социалистов было в основном реальной политической победой демонстрантов и представителей интеллигенции мая 1968 года: вольность нравов и культурная свобода никогда не были так важны. Понятия традиций и патриотизма стали выселятся из культурно-политической французской жизни и, в общем, из жизни французского общества. Социалистическая элита акцентировала внимание на выборе финансового долга, поставив страну на тот путь, который у нее есть сейчас. Каждый французский ребенок при рождении получает в подарок один миллион рублей долга государству. Конечно, умноженное на 65 миллионов человек — это много. А что потом? И как будут жить наши дети? Долг имеет много негативных последствий: например, Франция в июне этого года должна одолжить денег, чтобы оплатить работу своих госслужащих.
Французское государство в настоящее время разорено, оно живет в кредит, и те, кто умеет считать, весьма обеспокоены будущим страны. Мы можем критиковать политическую элиту России, но страна не попала в смертельную ловушку долга. Несомненно, русские в будущем смогут поблагодарить свою нынешнюю политическую элиту. Я хотел бы добавить, что во Франции в 2012 году все французы жалеют об уходе де Голля, даже те, кто не знал его, — как, например, я, родившийся почти через десять лет после отстранения его от власти.
Но есть и другое удивительное следствие переворота во Франции в 1968 году. В Западной Европе появился новый социальный и политический класс. Они называются «бобо», это своего рода новый вариант хиппи, версия 2.0. В восьмидесятых годах их называли «яппи» — это были молодые специалисты и старшие инженеры, живущие в центре крупных западных столиц, как правило, амбициозные и циничные приверженцы капитализма в его наиболее эгалитарной форме, одержимы деньгами и успехом, аморальные и материалистические до крайности.
В 2000-х годах яппи сменили хипстеры — так называемая буржуазная богема, пришедшая к власти во Франции. Кто они? Новая форма буржуазии, работающая в секторе услуг (не затрагивающем сельское хозяйство, промышленность и строительство), то есть «творческая» и «богемная», которая выступает в защиту окружающей среды и считает себя гражданином мира, отказываясь от общинности и принципа национальных границ.
Бо-бо также одержимы социальным успехом, карьерой и политкорректностью. Вот типичный портрет французского бо-бо: тридцатипятилетний мужчина, живущий гражданским браком, без детей. Оба партнера этого союза — атеисты, и скорее противники религии, нежели ее сторонники. Оба работают в маркетинге или рекламе, имеют приличный доход и отдыхают в пятизвездочных отелях в очень бедных странах. Они живут в центре Парижа и передвигаются на велосипедах. Они против границ своей страны и считают, что все в первую очередь — граждане мира, но живут в квартирах с охраной. Они голосовали за французских экологов и ходят на митинги в Париже в поддержку Pussy Riot, думая, что борются против религиозного мракобесия.
Русский вариант бо-бо — пара москвичей, также работающая в области маркетинга или в финансов; они голосовали за Прохорова, потому что считают его современным политиком и хорошим бизнесменом. Отдыхают в Куршевеле или Северной Италии и в основном презирают своих коллег из провинций, считая их грубыми невежами. Интернет и финансовая состоятельность иногда дают им возможность почувствовать себя гражданами мира прежде, чем гражданами России. Хотя не все протестующие на Болотной потенциально юные хипстеры, но большая часть людей, которых я встречал и с которыми общался, мне напоминала именно их.
Класс бо-бо не принес ничего, абсолютно ничего полезного Франции. Вместо этого он полностью усыпил и удушил страну политкорректностью и политическими иллюзиями. Если это меньшинство за последние 30 лет финансово обогатилось, то простые люди обеднели и влезли в долги.
У меня намного более простой взгляд на все это. Протестующие на Болотной думают, что являются элитой своей страны, как наши революционеры мая 1968 года считали себя элитой Франции. Многое говорили о «креативном классе», но чем и в чем? Это креативно — имитировать модель, которая уже полвека существует в Америке и Франции и уже провалилась? Это креативно — хотеть скопировать то, что находится на Западе, думая, что это лучше для страны?
Молодые айпадчики верят в то, что они подключены к Западу и, следовательно, непобедимы. Но москвичи с Болотной в тысячу раз менее креативны, чем южные корейцы или японцы. Мы видели недавно в Японии, что ее жители строят будущее, а не разрушают его.
Опять же есть, вероятно, ошибка в модели. На мой взгляд, для «креативного класса» есть другая неотложная задача: создать социальную модель для России, настоящий «Russian Way of Life». Она до сих пор не определена, ее нужно создать, уточнить и утвердить. Когда Европа, похоже, находится на грани экономического, политического и морального коллапса и в абсолютно безвыходной ситуации, Россия и протестующие русские должны, на мой взгляд, быть осторожными и немного терпеливыми. Россия меняется более чем быстро. Я не знаю, я действительно не понимаю, как она могла бы идти быстрее. Русские знают лучше, чем кто бы то ни было: вещи и отношения к вещам трудно сдвинуть с места.
Оппозиция либеральной и коммунистической идеологии имели преимущество структурирования мира. Во время победы либеральной идеологии после падения СССР западный мир в целом считал, что это окончательно и что идеология победителя будет «функциональной». Эта система, подстегнутая кризисом 2008 года, сейчас представляется коррумпированной и, возможно, неустойчивой, не адаптированной к миру. Всего двадцать лет назад никто не давал России будущего как стране. На Западе многие ждали ее исчезновения, а может, и взрыва. Сегодня Россия существует для многих европейских стран как энергическая держава, как резервуар ценностей с большой буквы «Ц».
Иногда я начинаю мечтать о суверенной и раскрытой России и о Европе, смотрящей на восток, а не на запад. Азия ставит Россию и Европу лицом друг к другу, несмотря на их различия. Политический, экономический и военный потенциал Европейско-Российской зоны от Атлантики до Тихого океана мог бы сделать этот союз одним из гигантов мира завтрашнего дня. Конечно, это означает, что Европа должна согласиться, оставить морально-, политически— и духовно-американоцентрированную философию для того, чтобы присоединиться к евразийскому и руссоцентрированому альянсу.
