Да, я увидел европейское лицо России во время своих поездок — например в Пермь. Столица Северного Урала — стремительно перестраивающийся город. Иностранные гости будут удивлены, увидев большое количество европейских референсов в названиях бутиков, магазинов или в других местах. Пермь также претендует на статус культурной столицы Европы, доказав, что, находясь в 1500 км к востоку от Москвы, располагается в самом сердце Европы. В Перми люди ездят в отпуск на Кипр или в Италию, и четыре школы города предлагают курсы французского языка. Пермь — это европейский город? Конечно. Хотя Петр Великий и «прорубил окно в Европу», но я не могу понять, почему он приказал своему географу Татищеву зафиксировать восточные границы Европы на Урале. На мой взгляд, Урал ни в коей мере не может быть никакой границей, разве что символической или семантической — как в речах генерала де Голля.
Один из французских писателей, который пересек Россию с Запада на Восток в 2010 году, во время франко-русского перекрестного года, сказал, что он не мог поверить своим глазам, когда его взгляду открывались все новые и новые города, лежащие все дальше и дальше на востоке. «Это Европа!» — кричал он как сумасшедший на каждой остановке транссибирского поезда. Он видел культурный Новосибирск, казачий Красноярск, декабристский Иркутск, Улан-Удэ в Бурятии, буддийский и шаманский, и тихоокеанский Владивосток. Для Доминика поездка по Сибири стала личной революцией.
Я понимаю его чувства, я пережил такое, прогуливаясь по набережной Тихого океана и думая, что все еще нахожусь в России. Антон Павлович Чехов писал: «Увидеть Сибирь и больше не бояться умереть».
Тогда я прибыл во Владивосток со странным ощущением, что Сибирь и Благовещенск остались далеко позади, на западе. Мой самолет приземлился. Первые несколько часов Владивосток преподносил мне сюрпризы. Я не знал, чего ожидать. И первым меня поразил тот факт, что город — полностью русский, в петербургском смысле этого слова. На мой взгляд, сейчас Владивосток — один из самых русских городов, которые я видел, и в какой-то степени один из самых европейских городов России. Я чувствовал, что Владивосток — это часть части Европы на краю Тихого океана, более чем за 6000 километров от Москвы.
Я часто пытался понять и проанализировать, как Россия может быть чем-то другим, кроме европейской страны, и как это перевести. Я должен сказать, что никогда не чувствовал Россию азиатской страной, несмотря на расположение большей части страны в Азии. Ведь Австралия, например, остается белой и западной страной, несмотря на географическое положение. Я принципиально считаю, что в России есть собственный внутренний культурный ресурс. От Москвы до Казани, в Перми, Новороссийске, Новосибирске или Владивостоке чувствуешь одинаковые странные ощущения, их очень трудно уловить и проанализировать. Так что Россия — не только европейская. У нее свои ритуалы и традиции, объединяющие эту обширную территорию.
Многие россияне считают, что иностранцы не знают России и не могут ее понять. Русская душа — это вроде как вещь нерациональная, и не всем дана привилегия познать ее. Мои друзья считали, что старинные традиции русской жизни покажутся мне непонятными и отсталыми аспектами русской культуры. Но это не так. Я считаю, что традиции, которые кажутся восточными, — на самом деле часть русской обрядности. Это самые достоверные источники русской культуры, которые делают ее уникальной. Существует множество мелких культурных кодов, которые иностранцу трудно запомнить и особенно трудно — понять. Если вы их не соблюдаете, это не мешает вашему собеседнику, но напоминает вам, насколько вы не русский, не местный. Я имею в виду такие правила, как снять обувь при входе в дом, за несколько минут до начала путешествия молча посидеть «на дорожку» или, сказав о ребенке что-то хорошее, поплевать через плечо, «чтоб не сглазить». Я должен сказать, что вначале это не только удивляло меня, но и беспокоило. Снимать обувь зимой довольно трудно и немного неудобно. Когда люди снимали обувь в не очень чистом вагоне поезда, я не видел в этом никакой логики. Сейчас я не могу ходить по дому в уличной обуви, а на тех, кто так делает, смотрю с некоторым неодобрением. Но мне интересно, делают ли так в каких-нибудь других странах с христианским населением? Сейчас мне трудно, если не невозможно, оставить пустую бутылку на столе — я убираю ее на пол. Удивительно, как это все само по себе впиталось в меня.
Откуда эти традиции? С востока и от монголов Чингисхана? С внутреннего востока и от татарского ига? Или это просто старые обычаи и приметы, идущие от крестьянского здравого смысла, когда нужно было снимать грязные сапоги, чтобы не напачкать внутри дома? Я часто спрашиваю себя, наблюдая за карельской семьей голубоглазых блондинов, неукоснительно соблюдающих эти обряды, или глядя на черноглазого Тимура, произносящего тосты в определенном порядке, — каким образом русские настолько привязаны к обычаям, если они столь религиозны? Важность этих обрядов заставляет меня думать, что россияне намного более суеверны, чем любой другой европейский народ. Отметив, что моим собеседникам искренне нравится соблюдать определенный кодекс поведения, я подумал о работе известного русского интеллигента, князя Николая Трубецкого. В своей книге «Европа и человечество» он говорит об особенностях русской культуры — и по его словам сила, которая управляет Россией, опирается прежде всего на обрядность народа, на манеру одинаково жить по всей стране. Таким образом, для русских иностранец — это не нерусский, не язычник, а прежде всего тот, кто отказывается войти в глобальную сферу уважения русских обычаев. Читая эти слова в удобном кресле самолета, летящего на Урал, я почувствовал настоящее озарение. Конечно, можно решить, что эти теории устарели. Но недавно я встретил человека, который заставляет меня думать, что Николай Трубецкой четко определил чувства множества иностранцев, соприкасающихся сегодня с русской культурой и образом жизни.
Те, кто не знает американского блогера Тима Кирби (Tim Kirby), могут найти его в Google. Тим работает на радио «Маяк», у него своя передача под названием «Чужой». Он чувствует себя более русским, чем родившиеся здесь. Он любит Россию так, как могут только русские, и я понимаю, что он чувствует. Недавно он рассказал мне о своей карьере и о том, почему для жизни он выбрал Россию.
Во время гуманитарной акции в северном Казахстане он влюбился в тот образ жизни, который вел в маленькой русской деревне этой страны. Очарованный менталитетом и поведением людей, в конце своей миссии он решил любой ценой переехать в Россию.
— Почему Россия, а не Казахстан?
— Потому что в основном это одно и то же, Саша. То, что я любил там, я нашел здесь. Большой или небольшой город — это тот же народ и тот же образ жизни.
Тим Кирби, скорее всего, согласился бы с Николаем Трубецким.
У нас в Москве экспатов, которые покидают город только уезжая в отпуск в родные страны, спрашивают в шутку: «Есть ли жизнь за МКАДом?» Иностранцы, которые путешествуют за пределы западной России, действительно везде видят вполне цивилизованную страну. Если люди здесь действительно вполне европейские, то Россия — это не только европейская страна. Для большинства иностранцев вопрос о границах Европы — неоднозначный. На юге есть Африка, на западе Атлантический океан, но где можно прочертить границу на востоке? Не съездив туда, на восток, на край России, я не думаю, что можно понять или почувствовать страну и таким образом понять, где заканчивается Европа.
И проживя здесь пять лет, я все еще не могу ответить своим иностранным друзьям на вопрос, как русские представляют себе настоящее и будущее России.
Как мечтают о будущем в России? Однажды жизнь свела меня с творчеством футуристического художника Алексея Гинтовта. Тем, кому интересно, на что похожа Россия в коллективном подсознании некоторых русских, стоит поискать работы этого художника. Его выставка «Москва будущего» в галерее Triomphe была своего рода фантастическим путешествием. Он видит Москву как город-мир, своего рода полюс целого комплекса строений, раскинувшихся по всей Евразии, с Кремлем как священным сердцем. Его Москва будущего сочетает в себе религиозные традиции православия, ислама и буддизма. Город представлен как гигантский метаполитический центр, над которым летят космические корабли в форме красных кремлевских звезд, везде огромные башни в форме юрт, орлы и верблюды. Полотна нарисованы на войлоке, из которого делают юрты, а красный и золотой цвета символизируют власть империи.
Удивительные картины я рассматривал под полностью электронную, и в то же время традиционную и футуристическую музыку, и все это вместе образовывало неописуемую атмосферу. Самое странное в том, что столица вновь была изображена совершенно пустой, как прообраз ее империи. А самое удивительное — лица посетителей выставки; я видел примерно 200 человек, молодую, разнообразную и неожиданную аудиторию. Женщины в православных платках, а также довольно любопытные молодые люди.
