Блоквил записал в свою тетрадь все выученные до сего времени туркменские слова и сравнивал их смысл с похожими словами фарси, французского и арабского языков. Он не встретил ни одного слова, смысл которого совпадал бы как в туркменском, так и во французском языках. Зато много общесмысловых слов было в туркменском и фарси, арабском языках. В своей тетрадке Блоквил записал туркменские слова “чаршак”(вилы) и “аташгир”(кочерга) и отметил, что по-персидски эти слова толкуются как “четырехрогий” и “хватать огонь”. Обилие употребляемых в обоих языках слов, а также хорошая память и упорство Блоквила помогали ему в понимании туркменской речи, хотя сам он и не мог говорить на этом языке. Ему было понятно, когда приходившие к дому Эемурата люди, словно сговорившись, спрашивали друг у друга “Ну что, табип не приезал?” или “Вы везете табипа для пленного?”. Получив ответ “Табип еще не приехал”, люди расходились.
Однако мужик с непропорционально маленьким для его огромного туловища и толстокожего лица, сплющенным, словно клякса, носиком, даже услышав, что табипа еще нет, не торопился уходить. Он воровато озирался по сторонам. Но больше всего его внимание привлекал сарай, в котором находился Блоквил.
После того как Блоквил прошел и сел на расстеленную на солнышке кошму, этот человек тайком заглянул внутрь сарая, потом посмотрел на уходящую на юг дорожку. Стараясь не показывать виду, он тем не менее и пленного внимательно разглядел.
Хотя француз и не видел отчетливо всех действий незнакомца, ему не понравилось поведение того в чужом дворе. Видно, он пришел сюда с какими-то недобрыми намерениями, решил Блоквил…
… Табип, приехавшая верхом на коне из местечка, именуемого Сад Годжука, оказалась немолодой, но все еще красивой женщиной в ичигах. Рука у нее оказалась легкой. Блоквил даже не почувствовал, когда она острием ланцета проткнула его кожу. Все опасения француза, что местный лекарь может усугубить его положение, оказались напрасными. Бибиджемал табип обработала место предстоящего укола какой-то пахучей жидкостью с запахами трав, этой же жидкостью она протерла и скальпель, завернутый в чистую белую тряпочку. Короче, она приняла все меры предосторожности, чтобы не занести инфекцию в кровь больного. У пленного была взята кровь, а место укола тщательно обработано и забинтовано.
Перед уходом знахарка сообщила, что кровопускание не принесет ожидаемой пользы глазам больного, тем самым огорчив не только самого француза, но и его хозяев. Поэтому она велела через два дня либо больного везти в аул Годжук, либо приехать туда за ней.
На прощание Блоквил сказал Бибиджемал табипу:
— У меня нет ничего, кроме моего спасибо, чтобы отблагодарить вас. Пусть сам Господь окажет вам милость, апа!
Акмарал не успела перевести его слова, потому что Бибиджемал при словае “апа” улыбнулась.
— Мне большей благодарности и не надо, раб Божий. Пусть Аллах и тебя, и нас бережет!
…На следующее утро Блоквилу показалось, что его глаза видят чуть лучше прежнего. Он обрадовался этому, словно вышел из плена. Однако радость его была недолгой. Хоть солнце и сияло, к полудню небо стало заволакиваться облаками, начало темнеть. На самом деле небо было ясным, солнце светило по-прежнему, и сумерки не сгущались. Просто зрение пленного опять ухудшилось.
Блоквил вышел из своего укрытия. От этого светлее ему не стало. Теперь он понял, что плохо видит.
Блоквил заметил, как улучшилось к нему отношение хозяев, и особенно Эемурата после посещения торговца, прибывшего от имени Юсуп хана. А после того, как он заболел, они и вовсе стали относиться к нему с большим вниманием. Женщины и дети смотрели на него с сочувствием и при любой возможности старались сказать ему ласковое слово, подбодрить. И Эемурат снял с лица маску вечно недовольного человека, стал мягче. Поэтому с трудом разглядев возившуюся во дворе Аннабиби, Блоквил без смущения спросил:
— Апа, где Ахмарал?
В другое время, если бы пленный был здоров, Аннабиби побоялась бы гнева мужа и не стала бы отвечать ему, а тут сразу же направилась к дому Акмарал и крикнула:
— Аю, милая, выходи! Тебя твой брат зовет!
Вместе с Акмарал на улицу вышел и Эемурат, который сегодня никуда не поехал.
Блоквил попросил у Агабека прощения за то, что надоедает ему своими просьбами. Подчеркнув, что он не стал бы так настаивать, если бы его болезнь задела какой-то другой орган, а не глаза, стал умолять его скорее привезти знахарку.
— Если Агабеку трудно везти табипа сюда, пусть он отвезет меня к ней. Я даже согласен бежать за конем. Зрение падает, если мы потянем время, потом можем опоздать.
Конечно, Эемурату гонуру вовсе не хотелось и сегодня седлать коня и ехать в Сад Годжука. От Гонура до Годжука надо проехать расстояние в два фарсаха, а потом ехать назад, после чего отвозить знахарку домой. Однако чувство сострадания взяло верх над характером Эемурата. Не говоря ни слова, он молча направился к конюшне.
Поблагодарив Акмарал, Блоквил пошел к своему сараю.
… Туркмены посоветовали мне прикладывать к глазам отвар из кишмиша, сахара, квасцов и опия.
Жорж БЛОКВИЛ* * *
Поздно вечером Эемурат гонур вернулся из Сада Годжука. Обратно они с табипом приехали на двух лошадях. Бибиджемал, не пожелав гонять Эемурата туда-сюда между Гонуром и Годжуком, сама приехала верхом на коне. Позади нее в седле сидел мальчик лет десяти-двенадцати. Это был внук знахарки.
Сойдя я лошади, табип приступила к своей работе не теряя времени. Первым делом она поручила жене Эемурата развести в очаге огонь и поставить на него котел с водой. Аннабиби тотчас же выполнила поручение, а Акмарал вынесла из дома небольшой котелок. Бибиджемал-табип достала разноцветные узелки.
Тут же появились несколько соседских женщин, словно боялись опоздать на интересное зрелище. За ними следовала толпа еще более любопытных ребятишек.
Ослабленный болезнью Блоквил, скрестив ноги, неловко уселся на кошму, постеленную на вчерашнем месте, ему не нравилось, что вокруг него собралась толпа. Но ему не оставалось ничего другого, как смиренно молчать.
Акмарал, словно прочитав мысли пленного, прикрикнула на собравшихся:
— Что, человека никогда не видели? Идите к своим домам и там играйте! — она обращалась к ребятне.
Однако слова ее были обращены и ко взрослым зевакам. Дети-то отступили, но женщины в высоких бёруках, похожие на огородные чучела, предпочли сделать вид, что ничего не слышат. Они, конечно, не стали садиться на кошму, на которой сидел больной, но стояли совсем близко возле него.
Сидевшая напротив Блоквила знахарка, хоть и ответила на приветствие женщин, больше не промолвила ни слова, всем своим видом выражая недовольство их присутствием. Она молча занялась своим делом.
Французу не терпелось заранее узнать, что собирается предпринять знахарка на сей раз. Потому что он никогда не доверял невежественным знахарям. Он, конечно, знал, что они мастерски вправляют вывихи, переломы, но ему не верилось, что они могут что-то сделать с таким хрупким органом, как глаза. Поэтому очень боялся, как бы ему не лишиться остатков зрения, которое пока еще позволяет ему хотя бы очертания видеть. Не получилось бы, как сказал Агабек: “Поправляя бровь, не выколоть бы глаз”!
Выполнив все распоряжения табипа, Аннабиби и Акмарал отошли от очага и ждали от нее новых поручений.
— Этому несчастному после вчерашнего кровопускания хоть сладкую воду давали? — обратилась знахарка к Аннабиби.
— Откуда при такой нищете может взяться набат, матушка! — возмутилась Аннабиби. — Был бы набат, мы бы и сами от него не отказались сейчас.
Ответ не понравился табипу. Она окинула Аннабиби недружелюбным взглядом.
— Конечно, когда есть, нам всем надо питаться, однако между больным и здоровым человеком все же существует некоторая разница, милая. Мы можем поесть набат и потом, когда разбогатеем.
— Что собирается делать табип апа? — обратился к Акмарал Блоквил. — Если это не секрет, может, она скажет заранее.
Бибиджемал табип подняла свое приветливое лицо и улыбнулась, показала рукой на узелки, разложенные прямо перед французом.
— Какой же может быть секрет, когда я все перед тобой открыла, сынок! Слава Богу, твои глаза еще различают свет и тьму. Даст Бог, они будут хорошо видеть! Это кишмиш, а это сахар и квасцы, а это крохотный кусочек опия размером с булавочную головку. Скажи ему, девушка, чтобы он не боялся! — попросила знахарка Акмарал. У Бибиджемал табипа ничего грязного не бывает. Этот кишмиш был вымыт теплой водой, а потом высушен под чистой марлей. На него ни комары, никакие другие насекомые не садились. Причем, это кишмиш из лучших сортов винограда из Сада нашего Годжук ата. Такого кишмиша нигде нет. Мы все это вместе отварим. Огонь от всякой грязи очищает. Ты объясни ему все это, черноглазая. Пусть ни о чем не беспокоится. Если ему нужны глаза, то Бибиджемал табипу нужно доброе имя…
