Бой откатился вглубь джунглей.
– Двигаемся! – жестом показал Батяня.
Теперь обстановка осложнилась. В лесном массиве, оказывается, велась партизанская война или проводилась филиппинскими военными спецоперация.
Майор с товарищами, соблюдая тишину, пошли вдоль ручья. Вдруг он превратился в узкий водопад, уходящий резко вниз в темноту. Российские десантники скатились за ним в густо заросший широколистным папоротником овраг.
25
Рождественского под конвоем привели в барак. Филиппинская «семья», как распорядился начальник тюрьмы, отвечала за уборку в бараке. Только ее представители должны были мыть пол, узкие окна, парашу и натирать до блеска краники в умывальнике. Они – исконные граждане страны – считались хозяевами барака, поэтому четверо дневальных освобождались от обязательной изнурительной работы и оставались наводить порядок в помещении. Их назначал Нукулпрадат. На самом деле двое уважаемых зэков отдыхали, а двое низших по статусу работали. В принципе такой отдых таиландец сам себе мог устраивать хоть каждый день. Однако он не утратил чувства справедливости. Да и вообще переносил тяжелую работу как способ поддержания физической и духовной силы.
Сегодня Нукулпрадат оставил в бараке старика Гильерме, Полосатого Сантьяго и в качестве награды за услугу – Домингоса. Его задачей было помогать «шуршать» толстоватому филиппинцу по кличке Пакемон. Пакемон закосячил – съел, ни с кем не поделившись, пайку из посылки, которую ему прислали родственники.
Дверь барака со скрежетом открылась. Два солдата втолкнули в мрачное помещение Виталия.
– Принимайте себе в помощь, – сказал один из конвойных.
– Ого, какие шмотки! – присвистнул Домингос.
– Ему можно делать все, – с намеком сказал второй солдат.
– Неужели? – Полосатый Сантьяго, лежащий на нарах, вскочил, подошел к Виталию. Филиппинец был ниже. Задрал голову, посмотрел в лицо Рождественскому, ухмыльнулся, при этом у него на лице и шее растянулись, словно это были дождевые черви, ярко-малиновые шрамы от ножевых ранений.
– Снимай робу! – приказал он Рождественскому.
– Она моя, – тихо ответил Виталий.
– Она тебе мала.
Полосатый Сантьяго коротко ударил Рождественского в живот. Тот застонал, согнулся.
– Чувствуешь, как она тебе «давит»? – злобно произнес филиппинец.
Солдаты заржали.
– Домингос, Пакемон, эй, сюда! – крикнул Полосатый Сантьяго.
Трое филиппинцев начали срывать новую оранжевую рубашку с Рождественского, при этом награждая того тумаками.
Солдаты скалились и тряслись от животной радости, наблюдая эту картину.
Полосатый Сантьяго снял свою засаленную рубашку, кинул ее Виталию. Сам надел его новую вещь.
– Ну как? – спросил он у солдат.
– Красавец! – во все горло снова заржали охранники. – Ладно, вы здесь разбирайтесь, а у нас своя работа.
Солдаты вышли из барака.
– Карл-художник, ты нас извини, – по праву старшего обратился к Виталию старик Гильерме. – Мои братья не сильно на тебя наехали? – Он подошел и по-дружески протянул ему сухонькую морщинистую руку.
Рождественский пожал ее.
– Да не очень, – улыбнулся он.
– Прости нас, Нукулпрадат говорит, что с тобой надо так себя вести. А ты подыгрывай.
– Знаю.
– И еще тебе весть от Дмитрия. Он просил передать. Я не знаю, как это переводится, просто Домингос заучил на память… Ну-ка, скажи, – приказал старик Гильерме молодому филиппинцу.
Тот, нелепо кривя губами, произнес на ломаном русском: «Корито придот ветшером. Буд на строме».
– Грасияс, – по-испански поблагодарил Рождественский.
Виталий думал о предстоящим побеге, быстро окинул взглядом барак, в уме прикинул свой маршрут из умывальника к тюремной стене. Если его опять выдернут из барака и оставят в карцере, то придется снова симулировать предсмертное состояние и вызывать священника, чтобы он позвонил и передал, что операцию надо переносить. Беспокоило и то, что Дмитрий в любой момент может решиться на захват судна. А это расстроит все планы.
– Уважаемый Гильерме, – обратился Виталий к старику, – пошли Домингоса к Хар-Лампу, пускай скажет, что у меня все в порядке. И, кроме того, расскажет, о чем говорили солдаты. Я их подслушал. Сегодня ночью в джунглях была перестрелка, охрана тюрьмы усилена.
– Хорошо, Карл-художник, Домингос сейчас отправится. А ты иди отдыхай. Положи под нары половую тряпку, если зайдут солдаты, хватай и делай вид, что моешь пол.
– Понято, – кивнул Рождественский. – Если усну, разбудите как-нибудь.
– Паскуалито! – окликнул старик Гильерме Пакемона. – Когда заглянут солдаты, кашлянешь.
– Хорошо, – отозвался филиппинец.
– Ты, Карл-художник, услышишь и проснешься.
Рождественский прилег на нары, позволил себе поспасть, ведь впереди бессонная ночь.
Домингос открыл дверь барака, посмотрел на тюремный двор и выскользнул наружу. Он улучил момент во время короткого перекура, когда можно было подойти к Харлампиеву, предал слово в слово, что ему говорил Рождественский.
– Благодарю, Домингос. И передай привет старику Гильерме.
– Хорошо. – Домингос посеменил назад в барак.
Дмитрий решил посоветовался с Ван дер Венделем, в паре с которым таскал балки.
– Надо разузнать у солдат, что там происходит, – предложил голландец. – А там подумаем.
– Эй, а что это там ночью меня разбудило? – Харлампиев внаглую спросил у ближайшего солдата.
– Русский медведь, давай за работу! – огрызнулся охранник.
– Как можно работать, когда спать не дают, – зло проговорил Дмитрий. – Говорят, там, за стенами, война началась.
– Какая война? – переспросил солдат.
– С Китаем.
– Что ты мелешь! – одернул Харлампиева охранник. – Зачем Филиппинам воевать с Китаем?
– Говорят, за острова Спратли. Вы же никак их не можете поделить.
– Никакая война не началась… Работать, ублюдок! Отряд отправили в лес на плановые учения.
– Ну-ну, и вертолет облетал остров, – вмешался Мартин.
– Учения с применением вертолета, – отрезал солдат. – Работать, уроды гребаные! – Его рука потянулась за дубинкой.
Харлампиев и Ван дер Вендель схватили тяжелую балку и потащили к штабелю.
– Что ты думаешь? – спросил Дмитрий, когда они отошли подальше от охранника.
– Темнят они что-то. Возможно, солдат с оружием сбежал, – предположил Мартин. – В этих местах, в Малайзии, на Филиппинах и в Индонезии, откуда я родом, есть такое явление – амок называется. Человек после депрессии впадает в слепую ярость. А если у него под рукой нет оружия, идет и всех подряд убивает. С солдатами это тоже происходит. И довольно часто.
– Вполне возможно, – согласился Харлампиев. – А что нам от этого? С одной стороны, посты усилены, а с другой – некоторое количество солдат отсутствует в гарнизоне. И на помощь они своим прийти не успеют.
– Да, я тоже так думаю, – поразмышляв, произнес голландец. – Ты смотри по обстановке. А мы уже поддержим. У нас же все готово.
– Да и папаша Карло в бараке… Подумаем. Давай, и рр-аз. – Дмитрий и Ван дер Вендель забросили балку на штабель.
На обеде к ним опять подошел Домингос.
– Карла-художника снова забрали, – сообщил он.
– Что они за него так взялись… То отпустят, то заберут! – негодовал Харлампиев.
Теперь всю операцию приходилось откладывать на определенное время.
* * *
Рождественского срочно забрали в медицинский изолятор, потому что на судне, пришедшем на остров раньше положенного срока, прибыл Бальтасар Алонсо. Именно он привез с собой одну из последних разработок американских военных специалистов – очередную сыворотку правды. Мистер Грин не стал тянуть резину и сразу же приступил к допросу. Рождественского положили на кушетку для буйнопомешанных, приковали к ней, а к его рукам, ногам, голове, мочкам ушей присоединили датчики детектора лжи.
За ноутбук сел сам Генри. А начальник тюрьмы, без которого не обходилось ни одно событие в этом заведении, вызвал Пеллегрино.
– Вы понимаете, что обмануть полиграф невозможно? – усмехнулся американец. – А плюс еще это лекарство против лжи поможет нам разобраться, кто вы и что вы собой представляете. К тому же нас интересуют, кто ваши покровители и друзья-компаньоны.
В изоляторе появился Пеллегрино, самолично вколол в вену Рождественского препарат. Теперь допрос не был прямолинейным. Мистер Генри использовал комплекс вопросов, которые ему специально подготовили военные психологи.
– Я не буду отвечать! – с самого начала заявил Рождественский. – Я не буду с вами говорить без адвоката, без представительства шведского посольства…
– Почему же? Чего вы боитесь? Если вы, как нас уверяете, на самом деле Карл Свенссон, то вам ничего не угрожает. И лекарство совершенно безобидное, – вкрадчивым голосом мурлыкал мистер Грин. – Вопросы-то детские. Например, какой рис вы больше любите – белый или коричневый?
