для планировщиков будущего общества и достойных наследников Рихарда Куденхове-Калерги важен сам параллелизм процессов: искусственное привитие местному населению ЛГБТ-стандартов в жизни и массовой культуре и формирование мощной исламской уммы в Европе. И недалек тот час, когда весь этот обильно вскармливаемый андерграунд разнесет изнутри, подобно яичной скорлупе, внешний каркас Западной Европы, и мы, возможно, увидим рождение на ее территории нового мира — хорошего ли, плохого ли, но совершенно иного. А коренные жители Европы однажды проснуться в другой стране, как это некогда в XV-м веке уже случилось с византийскими греками-ромеями. Так что, Византия = Европа, но с более чем пятисотлетней отсрочкой.
Флаг Панъевропейского союза
Дело в том, что ислам еще более глобальная религия, чем римское католичество: он дает простые и зачастую вполне очевидные ответы на вопросы своих верующих. Поэтому, в конечном счете сделав ставку на ислам как будущую религию Европейского сообщества, западная элита никоим образом не ошиблась, если рассматривать ее представителей именно в рамках движения Пан-Европа и в русле идей «Практического идеализма» Куденхове-Калерги. Перечитывая это произведение, написанное рубленными и выразительными предложениями в духе немецкой упорядоченности, утверждающими беззаветную убежденность автора, мы все же ощущаем некую недосказанность и желание опереться на внешнее явление или инструментарий. Его Куденхове-Калерги видит то в пацифизме, то в еврействе; однако ни одно, ни другое его не в силах удовлетворить, что он с трудом и скрывает. И все могло бы сложиться по-иному, если бы он, например, получил религиозное образование по направлению миссионерства в исламских странах (или он бы повстречался со знаменитыми востоковедами из спецслужб Великобритании, благодаря которым он бы проникся глубиной ислама). Но к счастью для многих христианских патриотов Европы этого тогда не произошло, в чем, несомненно, заслуга Божественного Провидения. И он оставался пребывать в рамках шаткой для него левой либеральной парадигмы.
Перманентная Реформация…
Еще раз о последней тайне Европы
Но почему, спрашивается, случилось, что европейская элита с такой легкостью и менее чем за столетие либерализма отказалась от своей христианской идентичности, совлекши с себя опостылевшие узы римско-католической, да и лютеранской религиозности, ведь она не проходила ни через горнило большевистского террора, ни через морок антирелигиозной пропаганды. Как выясняется, дело совсем не в евреях и не в сионистско-франкмасонском заговоре. Однако на Западе всегда оставался живым дух манихейско-катарской ереси, привнесенной из Болгарии и якобы уничтоженной Римско-католической церковью в результате Крестового похода против альбигойцев в середине XIII-го столетия. Многие представители знати Лангедока и Прованса еще долгое время носили на своих одеждах позорные желтые кресты «крестоносцев от ереси», что не могло ни отложиться и в сознании ее последующих поколений.
Ныне о катарах говорят исключительно в положительном смысле как о светлых жертвах темного католического фанатизма. Они — мученики Монсегюра и хранители Святого Грааля. Однако львиной доле их почитателей совершенно невдомек, что эта манихейская секта первой начала осуществлять контроль над рождаемостью и практиковать аборты. Что эта секта «добрых людей», почти целиком захватившая власть на Юге Франции и пользовавшаяся здесь экономической и военной поддержкой местных сеньоров, установила дружественные отношения с арабскими мусульманскими государствами Пиренейского полуострова, в то время как христианские королевства Кастилии, Наварры и Каталонии вели с ними кровопролитную и уже многовековую войну. Что усилиями «добрых людей» закрывались и опустошались храмы, воспрещалось священнодействие божественной литургии, а католические клирики, монахи и монашки склонялись ко вступлению в секту и отправлению ее обрядов, один из которых Эндура считался откровенно изуверского характера. То есть в своих доменах манихеи совершали радикальное реформирование христианства, прикрываясь лозунгами возвращения к первоначальной апостольской вере. Они ловко выхолащивали христианскую суть, под видом правильного истолкования Евангелий проникая в города и веси и обращая людей в совершенно иную религию, истоки которой отнюдь не в Иерусалиме и на берегах Иордана, а в Месопотамии и Персии. Манихейство, как своеобразное гибридное оружие Средневековья, направлялось именно на разрушение содержательной части христианства, изнутри уничтожая его связующую основу; о подобном нами выше сообщалось в отношении государства. Сама Реформация оказывалась уже внешним проявлением, когда к ней созрели предпосылки в самой Церкви. И отсюда получается, что Реформация, будучи поэтапной секуляризацией, должна становиться непрерывной, и наследником Цвингли, Лютера и Кальвина предстает, как ни странно, сам Рихард Куденхове-Калерги. Его крайне реформационной и секуляризированной философии «Практического идеализма» не хватило только опереться на позитивную форму новой религии или религиозности. Тогда бы произошло окончание реформационного цикла, а манихейство перевоплотилось бы в новой религиозной оболочке. Что касается реинкарнаций манихейства и катарства в историческом контексте, то мы его обнаруживаем, как справедливо утверждает Дени де Ружмон, в куртуазной поэзии трубадуров, бретонском романе, «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха и других сочинениях на протяжении столетий. Римско-католическая инквизиция сумела упразднить лишь исполнение катарских обрядов, но дух катарства не был сломлен, облачившись в маску литературного и культурного наследия. В нем повсеместно лейтмотивом проходит адюльтер, и понятно, что это неверность по отношению к Римско-католической церкви, а отнюдь не в человеческих обстоятельствах и семейной жизни, как изображает куртуазная поэзия и бретонский роман. Другое дело, что с утратой смысла этого символического и еретического мифа адюльтер стал разуметься в прямом своем значении, поскольку и он в течение времени подвергся секуляризации, заполнив собой книжные ряды бульварной литературы. Следовательно, тот средневековый адюльтер и явился исходной точкой исторического процесса, завершающей фазой которого станет изменение религиозно-этнической и культурной идентичности Западной Европы, а наш австро-японский граф оказался ярким выразителем и модератором данного событийного логоса, неотвратимо влекущего нас к последней тайне Европы, усилив его контекст своей железной самурайской волей.
Существует предание, что манихеи, проповедуя свое учение о двух началах, свете и тьме, добре и зле, в далеком Средневековье сумели добраться до Японии и там обратили в свою веру несколько семейств японской знати. Мы вправе пофантазировать и предположить, что среди них оказались и предки графа Рихарда фон Куденхове-Калерги или Эйдзиро Аоямы. Всем известно, как удачно манихейство на начальном периоде своего прозелитизма мимикрирует под местные религии и культы: достаточно вспомнить о сохранившемся манихейском храме в Китае, который сложно отличить от буддистского святилища. Но это только на этапе приспособления, затем, окрепнув, манихейство сбрасывает защитные облачения и становится агрессивной негативной сектой, ханжески прикрывавшей свои странные и совсем нехристианские ритуалы, о чем свидетельствует его история в Болгарии, Боснии и Герцеговине и на Юге Франции. Что же касается Куденхове-Калерги, то, обладая двумя душами и неся в себе врожденную двойственность, он пытался опереться на позитивную монистическую
