плохих новостей, хотя пожилой добрый пухленький мужчинка с большими пенсне и с добрыми бледно-голубыми веждами находился в задумчивости. Его любимой дочери, красавице Агнессе, уже недавно исполнилось двадцать два года, а жениха пока ей Пётр Константинович со свей горячо любимой супругой Верой Сергеевной не нашли.
…Тут в дверях появилась сама Агнесса, как всегда, уже помолившись, нарядившись в любимое нежное кремовое в ярких мелких цветочках платье, а воздушные романтичные медовые букли венчал соломенный капор. В бездонных, как океан, голубых глазах тихо светилась звезда жизнелюбия, а на персиковых сочных губах играла нежная добрая улыбка.
– Папенька, – мелодично окликнула отца экстерьерная девушка, – может, хотите чаю?
– Что ж, спасибо тебе, родная моя, хорошая, что об отце печёшься, чай не помешает… – прокряхтел ласково Пётр Константинович, а Агнесса быстро и ловко принесла расписные фарфоровые чашечки и чайник с павлинами и разлила пахучий вкусный сладкий чай с бергамотом и с клубничным вареньем.
– Что ж, солнышко моё ненаглядное, знаю, что не хочется тебе замуж, что любим мы тебя, немножко балуем, зная меру, но тебе двадцать два года… определяться нужно…, может, это… у тебя есть…, любовь, как в ваших книжках французских? Почему-то ж ты никому согласие не дала…– потягивая ароматный сладкий чай с клубничным вареньем, спросил Пётр Константинович.
Агнесса тяжело вздохнула, красивые чёрные ресницы-бабочки тенью отразились на лице, когда она озвучила ответ:
– Нет у меня никакой особой любви, я вообще не знаю, что за чувство такое странное, да и французские романы, которые читают мои сверстницы, мне не интересны, не жизненные они какие-то, так не бывает. Ну, не нравится мне никто из женихов, так что за кого, папенька мой мудрый, скажете, за того и пойду
– Ну, как же это так, никто не нравится? Что ж ты, радость моя, перебираешь их так…(«как привередница», хотелось спросить отцу, но простое уважение к послушной добродетельной дочери не дало ему договорить фразу)? Чем тебе не угодил Фома Ильич Парамонов, к примеру? Внешне хорош, бедный, но зарабатывает на жизнь, хотя ему восемнадцать лет, и он выходец из бедной купеческой семьи, умный, студент, химию изучает…– потягивая чай, с добрым недовольством во взгляде серых вежд продолжал рассуждать отец.
– Ну, он, конечно, красив, как с картинки, но, не могу, до скипа зубов скучный, слушать его хуже, чем соль есть. Заумный, всё о своих химиях, физиках говорит, пессимист невозможный, слушать не умеет, и что меня особо отталкивает, он – масон. Не мой человек, и всё тут. – Тихим вздохом отвечала Агнесса, смущённо поправляя кремовое в цветочек платье.
– Ну, я тебя понимаю. Тогда может, всё-таки барон Мишель де Сиф? Ему хоть и сорок лет, зато богатый, такое большое имение, мануфактуры имеет, вдовец почтенный без детей, но любит детей, хочет. Жена от чахотки скончалась. По вероисповеданию католик, но согласен, чтобы ты была православной, венчаться с тобой в православной церкви готов, дворянин, француз, книги много читает, называет авторов, которых только вы двое знаете…
– Ах, но драгоценный мой папенька, поймите, он хоть и богат, но скуп, на лицо некрасив, толстый тюфяк, на балах играет в карты, не танцует. Читает много, да это его единственное достоинство, всё равно он толком не понимает, о чём читает. Всё, что его интересует, это пикники. Злой, на крестьянах постоянно срывается, тошный моралист. А ещё меня очень напугало, как он рассказывал о первой жене, такое чувство, что он ей все грехи, которые только можно, приписал, всё время она у него виновная, так же, как и крестьяне-рабочие, ни о ком хорошего слова не сказал. Он открыто говорит, что любит себя, а ещё умеет считать деньги… – стеснительно и мелодично протянула Агнесса, поправляя капор.
Пётр Константинович немного огорчился, понимая, что эти капризы вполне обоснованные: ему женихи тоже не очень нравились, но отдавать замуж нужно. Пожилой добрый купец любил единственную ласковую набожную начитанную дочурку много вложил, чтобы дочь умела музицировать, танцевать, читать, баловал немножко, никогда не наказывал, ни скандалил, дочь и впрямь вышла образцовой (но вот замужество стало яблоком раздора), милейшее обаятельное создание. Но понимал, что приданое у неё обычное, простая купеческая дочка, не титулованная мадмуазель, при всей своей красоте и уме в двадцать два года должна скорее выйти замуж, чтобы не остаться в старых девах. Поэтому так же заботливо старался уговорить её на замужество.
– Ну, насчёт барона не знаю, подумай, твои подруженьки на шею ему б бросились только за одни мануфактуры, а так же за то, что он француз и барон. Во! А что тебе, кроме бедности, не устраивает в Алексее Виноградове?
– Ну,…он, конечно, спортивный, мужественный, но за душой не гроша, художник, то пусто, то густо, не серьёзный, его картины продаются плохо, он о себе высокого мнения, а люди не очень-то торопятся хвалить его картины. Видной внешности, от того в его окружении всегда много женщин, чем он любит хвастаться, а я терпеть не могу слащавых хвастунов, и в же сами не хотите, чтоб я жила на жалкие гроши… – ответила устало Агнесса, мило опустив ресницы.
Во всём у добродетельной девушки с родителями был мир да лад, кроме вопроса о замужестве: замуж ей не хотелось вовсе.
Агнесса со вздохом подумала: «Алексей Виноградов – слащавый глупец, возомнивший себя гением без всякого основания от меня замужества хочет, а тут не за кого замуж выходить! Не за кого! у барона Мишеля что-то подозрительно жена «от чахотки» ушла, в чём я сомневаюсь, он мог ее и сам доконать своими претензиями бесконечными, с Фомой Парамоновым поговорить невозможно нормально, ну, и как тут выполнить требование папеньки выйти замуж?».
Пётр Константинович протёр с деловым видом большие пенсне, покрутил в руках, а потом заботливым тоном разговор:
– Ну, ласточка моя, я понимаю, что ты у меня невеста видная, но, если ты продолжишь капризничать, то просто останешься в старых девах, чего я, конечно, не хочу. А что ты скажешь о… его сиятельстве Семёне Степановиче? По мне, так годная партия: принадлежит старинному графскому роду, богат, жемчужную нить большую в подарок прислал, один растит племянника-крестника, сиротку Кирюшу. Поместье большое в идеальном порядке, причём у него нет ни эконома, ни управляющего, служил в армии, должности имеет, сейчас путешествует много, на балах частый гость…
Агнесса с невообразимо тоской в глубинных голубых, как море, глазах, подытожила разговор, который порядком ей наскучил:
– Милый мой папенька, я, конечно, всё понимаю, я, без сомнения рада, что на мою скромную персону из купеческих слоёв обратил внимание его сиятельство Долгопятов Семён Степанович, но ему уже шестьдесят лет! Шестьдесят! А вдруг у нас детей не будет?
