Дверь раскрылась, и я приняла невозмутимое выражение лица. Одна из гейш подошла ко мне с улыбкой и присела рядом.
– Таня, – мелодично начала она, – ты меня совсем не помнишь?
– Не уверена, – ответила я, вглядываясь в черты ее лица под слоем белил.
– Юрико, – рассмеялась она. – Мы два года назад вместе принимали участие в нескольких вечеринках. Помнишь Айямэ?
– Юрико! – обрадовалась я. – Конечно, я тебя не забыла! И Айямэ.
– Она ушла из профессии, – сказала Юрико, продолжая улыбаться. – У нее красивый и обеспеченный муж. И малыш.
– Да, госпожа Цутида говорила об этом, – ответила я. – Привет ей передавай от меня.
– Хорошо. Но мы почти не общаемся. А ты надолго к нам?
– Нет, скоро возвращаюсь. У меня что-то типа творческой командировки. Я на занятия каждый день хожу. Вчера начала с восьми утра.
– Ясно. А ты почему ушла с вечеринки? – поинтересовалась Юрико.
– Да что-то голова закружилась. Отвыкла от таких многолюдных собраний. У нас обычно гостей поменьше.
– Это очень крупная юридическая фирма, – объяснила Юрико. – Слушай, а пойдем на крышу. Там устроена смотровая площадка. Воздухом подышишь.
– А госпожа Цутида?
– Ее срочно вызвали в чайный дом. Она уже уехала. Я – за старшую. Она распорядилась доставить тебя куда скажешь после вечеринки, – улыбнулась Юрико и встала. – Гости уже навеселе и расслабились. Девушки пока вдвоем справятся.
Мы поднялись на лифте и вышли на крышу. Открывшийся вид был таким красивым, что у меня захватило дух. С высоты небоскреба освещенные улицы Токио лежали перед нами как на ладони. Я увидела многочисленные переплетения магистралей и эстакад с движущимся потоком машин, подсвеченные фонарями крыши пагод, яркие квадратики многочисленных окон высотных зданий. Мой взгляд скользнул дальше, я заметила вдали что-то типа холмов, на которых светились мигающими точками странные дорожки.
– А что там? – спросила я, показывая рукой на эти точки.
– Завтра день поминовения усопших, – ответила она. – Ты что-нибудь слышала о нашем празднике О-Бон?
– Нет, ничего, – ответила я, не сводя глаз с живых огоньков.
– Эти светящиеся точки – костры, которые зажигают родственники умерших. Существует поверье, что души усопших приходят этой ночью к ним. И костры служат им ориентиром, – сказала Юрико, проследив за моим взглядом. – О-Бон – это праздник, когда души умерших приходят на землю навестить своих родственников. Его отмечают с шестого века. До эпохи императора Мэйдзи О-Бон отмечался в середине августа. Но император решил ввести новый календарь по типу европейского взамен действующего тогда китайского. И все праздники передвинулись на месяц назад. О-Бон стали праздновать в июле. Но многие продолжали так же в августе, что называется, по старому стилю.
– У нас тоже дважды празднуют Новый год, – улыбнулась я. – Второй так и называют старый Новый год.
– Правда? – рассмеялась Юрико. – Забавно звучит. Вот и у нас так получилось. И границы этого праздника по сей день очень размыты. В провинции отмечают по старинке в середине августа, в столице, у меня такое впечатление, кто в июле, кто в августе. А в городе Никко, откуда я родом, в начале августа. Там, кстати, в ночь с пятого на шестое проходит грандиозный танцевальный фестиваль. И самые яркие воспоминания детства у меня связаны именно с этой ночью. Знаешь, до утра улицы заполнены танцующими, смеющимися, нарядно одетыми людьми. Во время О-Бон всегда танцуют Бон-одори, что-то типа ритуального хоровода. По легенде, Марукан, ученик Будды Шакьямуни, увидел во сне страдания своей умершей матери. Ученик спросил Будду, как освободить дух от мучений, и тот велел ему устроить большие поминки по последним семи поколениям умерших. Сын последовал совету и увидел, как душа матери обрела покой. В то же самое время он понял вдруг, что мать при жизни многим для него жертвовала, и преисполнился благодарности. В честь обретения понимания Марукан пустился в радостный пляс. Вот отсюда обычай танцевать. У нас в городе это выглядит, словно бразильский карнавал.
– Мне кажется это странным, – заметила я. – Все-таки речь идет о душах умерших.
– У европейцев иное понятие смерти, – ответила Юрико. – А у нас во время О-Бон украшают могилы, раскладывают толстые рисовые лепешки «моти» и фрукты, курят ароматические палочки. Перед домашними алтарями расстилают циновку и ставят поминальные таблички с именами покойных предков, блюда с особыми кушаньями. Зажигают множество фонарей, чтобы души не заблудились на темной земле. Горящие фонарики спускают на воду на маленьких подставках, вроде корабликов. Особенно много таких плавающих светильников в печально знаменитых Хиросиме и Нагасаки.
Я вздрогнула и поежилась, отведя взгляд. Потом посмотрела на Юрико и спросила:
– А ты знаешь что-нибудь о горе Осорэ? Мой дед, он японец, рассказывал, что там можно поговорить с умершим человеком.
– Да, это так, – невозмутимо подтвердила она. – Кстати, скоро там будет проводиться летний фестиваль Осорэдзан Дзидзо. По-моему, он начинается двадцатого июля и проходит пять дней. Говорят, что души умерших собираются в кратере потухшего вулкана Осорэ. Итако при помощи специального обряда устанавливают связь с ними.
– Итако? – переспросила я.
– Да. Это местные шаманы-медиумы. Почти все – слепые старухи. Их готовят с раннего детства к такой жизни.
– А самоубийцы? – спросила я. – Их души тоже могут войти в контакт?
– А есть разница? – тихо спросила Юрико.
– У нас самоубийство осуждается, – пояснила я. – В христианстве это один из смертных грехов.
– В Японии другое отношение к смерти. Мы с детства привыкли думать о ней.
– А харакири? – еле слышно спросила я.
– Что? – повернулась ко мне Юрико и внимательно посмотрела в глаза. – Зачем тебе это?
Я видела, что ее начинает немного напрягать наш странный разговор.
– Я слышала, что японцы уважают людей, способных на харакири, – сказала я.
– Как это ни покажется дико, – ответила Юрико, – но для нас это традиция. И такой способ уйти из жизни определенный показатель высокого качества личности. Пойдем в зал? – неожиданно предложила она.
Я кивнула и отправилась за ней.
Из голубой тетради с изображением розовых цветов сакуры на обложке:
«Добровольный уход из жизни считался среди самураев высшим подвигом и высшим проявлением личного героизма. Примером исключительного самообладания и духовной стойкости во время церемонии харакири является история братьев Сакон, Наики и Хатимаро. Сакон, которому было 24 года, и Наики – 17 лет – за несправедливость по отношению к отцу решили отомстить обидчику – сегуну Иэясу. Однако они были схвачены, как только вошли в лагерь Иэясу.
Старый генерал был восхищен мужеством юношей, осмелившихся покуситься на его жизнь, и разрешил умереть им почетной смертью. Их третьего, самого младшего брата Хатимаро, которому было всего восемь лет, ждала та же участь, поскольку приговор был вынесен всем мужчинам их семейства. Братьев сопроводили в монастырь, где должна была состояться казнь. До наших дней сохранился дневник врача, присутствовавшего при этом и описавшего такую сцену:
«Когда приговоренные присели в ряд для отправления последней части экзекуции, Сакон повернулся к самому младшему брату и сказал: «Начинай первым – я хочу убедиться, что ты сделал все правильно». Младший брат ответил, что он никогда не видел, как проводят сэппуку, и поэтому хотел бы понаблюдать, как это сделают они, старшие, чтобы потом повторить их действия. Старшие братья улыбнулись сквозь слезы – «Отлично сказано, братишка! Ты можешь гордиться тем, что ты сын своего отца» – и усадили его между собой. Сакон вонзил кинжал в левую часть живота и сказал: «Смотри! Теперь понимаешь? Только не вводи кинжал слишком глубоко, не то можешь опрокинуться назад. Наклоняйся вперед и твердо прижимай к полу колени». Наики сделал то же самое и сказал малышу: «Держи глаза открытыми, иначе будешь похож на умирающую женщину. Если кинжал застрянет внутри или тебе не будет хватать силы, наберись смелости и постарайся удвоить свои усилия, чтобы провести его вправо». Мальчик смотрел то на одного, то на другого, а когда они испустили дух, он хладнокровно вскрыл себе живот, чуть не перерезав себя пополам, и последовал примеру тех, кто лежал по обе стороны от него».
Вечеринка закончилась около трех часов ночи. Ко мне активно приставали несколько мужчин, желая познакомиться поближе. Но я только улыбалась, словно кукла, и делала вид, что ничего не замечаю. Все мои мысли были только об одном. Я хотела попасть на гору Осорэ.
