Видга поставил Звениславку против хозяйского места и сел. Хельги поднял глаза, посмотрел на нее и отвел взгляд… И Звениславка вдруг почувствовала, что начинает , дрожать. Ей стало страшно — отчего? ; — Ас-стейнн-ки! — сказал ей Халльгрим, и люди в доме притихли. — Те купцы, что украли тебя из дому, шли все время водой?
Она ответила растерянно:
— Да… почти… там один волок был, в весской земле. Сын Ворона кивнул, а длинный дом слегка загудел, так, словно она сказала что-то очень важное. Но Халльгрим заговорил снова, и все разговоры мгновенно умолкли.
— Ты говорила еще, будто тебя любит какой-то конунг, владеющий землей в Гардарики. Это так или ты это придумала для Хельги?
Крепкие стены покачнулись у нее перед глазами… Ох, стоял же над светлой Медведицей, на крутом бережке, родной Кременец! И будто бы уже прямо к нему, к деревянным стенам-забралу, подходил по широкой реке — рукой подать — драконоголовый морской корабль! И вот, вот он — сейчас отзовется — черный всадник в плаще, вылинявшем от солнца и дождей… Сказка ли метится, или вправду не зря на что-то надеялась, не зря плакала о нем мало не всякую ночь?!
— Это так, — ответила она тихо.
Тут Халльгрим незаметно покосился на брата. Хельги сплел пальцы и сжал их, и побелели суставы. Он сидел неподвижно и молчал…
— Думается мне, — сказал Халльгрим, — у этого конунга нам повезет больше, чем в других местах. Если, конечно, он еще сидит в своем дворе. И если нас самих не перебьют по дороге какие-нибудь венды… — Помолчал и добавил:
— Иди, Ас-стейнн-ки.
В самую ночь перед отплытием случился переполох: маленькая смуглая Унн родила Сигурду долгожданного первенца… Женщины быстро подоспели на помощь.
Зеленоокая Гуннхильд и Звениславка, которой нынче было не до сна. Они-то и приняли крепкого беленького мальчишку, явившегося начать жизнь в пути.
Сигурд, выставленный за дверь, страдал едва ли не больше жены.
— Это Олав! — сказал он, когда в доме закричал младенец. — Я назову его Олавом…
Он не поверил бы, если бы ему показали дочь.
Отец и братья пришли взглянуть на новую родню…
— У нас еще никогда не приказывали вынести младенца — сказал Можжевельник. — Славно, что у меня есть внук… Хотя и нелегко тебе будет, Сигурд, сохранить его в пути!
Но счастливый Сигурд не желал думать ни о чем худом.
— Я ведь пойду кормщиком на кнарре, — сказал он отцу. — Я все время буду поблизости. И если случалось, чтобы сыновья рождались не вовремя, то я о таком не слыхал!
Он взял малыша на руки и окропил его водой из чаши, которую подал ему Бьерн. Так он признавал сына своим по закону и облекал его всеми правами и тяготами наследия… Ибо придет срок, и укроет старших прощальное пламя погребальных костров. Тебе, мальчишке, достанется отцовское добро и его место подле вождя — не осрами! И отцовская земля, если только она будет, эта земля. И меч отцовский: продолжать старые распри.
Потому что у врагов твоего отца тоже вырастут сыновья…
Сигурд принес свой меч, показал его малышу. Раскрыл крохотную ладошку и прижал ее к рукояти:
— Рад бы оставить тебе имущество, да у самого ничего нет. Только этот острый меч: что добудешь им себе, то и твое…
Подошедший Халльгрим наблюдал за ним с одобрением.
— Я надеюсь, — сказал он, — к этому мальчику придут добрые норны.
Хорошенько угости духов рода, Сигурд, и если они дадут ему удачу деда, это будет совсем не плохой дар!
Тут Унн пробормотала несколько слов на своем языке, который понимала одна Звениславка.
— Что она сказала? — спросил ее Виглафссон.
— Она призывает на тебя милость своего бога.
— Какого бога?…
— Она называет его — Аллах…
И будет у сына Унн сразу два имени: Олав и еще одно, то, что даст ему смуглолицая мать. И станет он на оба откликаться одинаково охотно. Так всегда бывает, если мать и отец народились от разных народов и верят в разных богов.
А перед самым рассветом во двор явились сторожа. Те, что стояли возле устья фиорда, — предупредить о кораблях конунга, если враги вдруг решат подойти в темноте.
Сторожа привели с собой человека, пытавшегося пробраться к Сэхейму на лодке; Парня узнали: это был рыбак с одного острова в шхерах, лежавших на юге, между землями Гудмунда и Торсфиордом. Года два назад он угодил в шторм во время лова трески — и плохо бы ему пришлось, если бы не Эрлинг на своем кнарре…
— Это хорошо, что я не опоздал! — сказал рыбак, когда Халльгрим вышел вместе с братьями к нему во двор. — Я ведь приехал сюда потому, что вы убили Рунольва. А то он сильно нам досаждал. Вот мы и подумали, что неплохо оно было бы вас предупредить, ведь Харальд конунг идет в здешние места, и мы уже видели его корабли. Другое дело, люди конунга не знают шхер и оттого не могут идти по ночам. А мы не очень-то спешим их проводить…
Халльгрим снял с плеча застежку и протянул ее рыбаку. Он сказал:
— Я собирался сегодня отплыть и без твоего предупреждения!
Обернулся к людям, понемногу выходившим из дома, и крикнул, стискивая кулаки, и на той стороне бухты в утесах отозвалось эхо:
— Грузить корабли!
Халльгрим Виглафссон дал свободу всем своим рабам. И тем, кого намеревался взять с собой в плавание, и тем, кто оставался хозяйничать в покинутом доме. Вольноотпущенники помогали таскать на корабли оружие и одеяла, и дом на глазах приобретал нежилой вид.
— Был Фиорд Тора, теперь станет Трэлле — Фиорд Рабов! — сказал Хельги. И усмехнулся углом рта. Навряд ли устоял бы Харальд конунг, случись ему сойтись с Хельги один на один. Хотя и он, как рассказывали, был добрым бойцом…
Отплывавшие поднимались на палубы кораблей… И неохотно же поднимались!
Каждого словно бы тащил обратно крепкий канат.
Навсегда!
И уже не будет больше ни этих серых камней, ни далекого водопада, поющего на тысячу голосов, ни гор под снежными шлемами, ни солнца, встающего из-за гор…
Навсегда!
И они молчали. Так молчали, что даже у Звениславки, глядевшей на них, плакала душа.
И вот наконец корабли приняли всех. И кормщики грели ладонями рукояти правил. Олав — на черном корабле. Бьерн Олавссон — на пестром. На корме кнарра плечо в плечо стояли Гуннар и Сигурд.
Только сыновья Ворона, трое, оставались на берегу. Не все было совершено, что следовало совершить.
Халльгрим повел братьев к дружинному дому… Никто из бывших рабов еще не посмел войти туда как хозяин:холодная зола лежала в погасшем очаге, и непривычно гулко звучали голоса и шаги между пустых, оголенных стен…
А ведь эти стены помнили и Виглафа, и Фрейдис — совсем молодых. И их, Виглафссонов. Хранили в себе их голоса… их первые крики. Слова ненависти и любви. Под этими насквозь прокопченными стропилами Виглаф Ворон протягивал новорожденным сыновьям свой боевой меч, обещая оставить его в наследство. И все это видел и слышал огонь в очаге, и стены, и крыша, и потемневшие от древности деревянные боги, охранявшие хозяйское место… Богов увез из Вестфольда еще отец Виглафа Хравна. А сам Виглаф утвердил их здесь после долгих скитаний. И пообещал Богам, что навсегда.
