— Когда добьешься всего, чего стоило бы добиваться, волей-неволей переходишь к тому, чего добиваться не стоило.
Из прудика поднялся дым, словно там в воде было еще что-то. Вскоре Эд наскочил на брошенную тележку рикши. Она ни с того ни с сего возникла на его пути: одно колесо сломано и уткнулось в яму с какой-то жидкостью, корпус перекошен под странным углом к небесам. Реагируя на его приближение, по бокам колпака поползли рекламные объявления и коалесцировали в мягко сияющую надпись в воздухе над тележкой. Заиграла музыка. Эхом разнесся по мусорке голос:
— Обсерватория и фабрика естественной кармы Сандры Шэн, включающая также цирк Патет Лао.
— Нет, спасибо, — сказал Эд. — Я лучше пешком.
В свете следующей вспышки от ракетных верфей он увидел и саму рикшу. Девушка стояла на коленях, перегнувшись между осей тележки, и дышала резко, с тяжелым присвистом, так что звук походил скорее на ворчание. Ее тело постоянно сжималось, точно кулак, и начинало дрожать, но потом она расслаблялась снова. Пару раз рассмеялась себе под нос и уронила:
— Привет, чувак.
Смерти она отдавалась так же самозабвенно, как жизни: не отвлекаясь больше ни на что. Эд рухнул на колени рядом. Девушка нависала над ним, как ломовая лошадь.
— Держись, — попросил он. — Не умирай. Ты справишься.
Болезненный смешок.
— Да что ты, бля, об этом знаешь! — хрипло проговорила рикша.
Он чувствовал, как от нее веет теплом. Ему казалось, что так из нее вся жизнь вытечет, а потом дыхание остановится и не возобновится более. Он попытался сжать ее руки вокруг тела, чтобы не выпустить эту жизнь. Но она была такая крупная, что он удержал только одну руку.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— А тебе какое дело?
— Если назовешь мне свое имя, останешься жива, — пояснил Эд. — Ну это мы как будто в контакте. Ты мне что-то должна и всякое такое.
Он поразмыслил.
— Я не хочу, чтоб ты умирала, — добавил он.
— Твою мать! — выругалась девушка. — Да оставь ты меня в покое, твинк херов!
Эд удивился, что она догадалась.
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у него. — Ты же никак не…
Она задышала резко, отрывисто.
— Ты глянь на себя, — посоветовала она. — Ты такой же мертвяк, как и я, только изнутри.
Ее глаза сузились.
— На тебе кровь, чувак, — сказала рикша. — Ты весь в крови. На мне-то хоть крови нет.
Казалось, ее это развеселило. Она кивнула собственным мыслям и устроилась поудобнее.
— Меня зовут Энни Глиф, — сказала она. — Или звали.
— Посетите нас не откладывая! — вдруг прогремел рекламный динамик. — Обсерватория и фабрика естественной кармы Сандры Шэн, включающая также цирк Патет Лао. А также предсказание будущего. Пророчества. Заговоры на удачу. Аферомантика.
— Я в этом городе пять лет работаю, — сообщила Энни Глиф. — Я сижу на café électrique и другой херне, от которой кишки гниют. На два года дольше обычного.
— А что такое аферомантика? — спросил Эд.
— А хер его знает.
Он уставился на тележку. Дешевые колеса со спицами, оранжевая пластмасса, сделано на Пирпойнт-стрит. Девушки-рикши работали восемнадцать часов в сутки, на заработанные деньги покупали ускоряющую наркоту и опиум для расслабухи после работы; потом их выворачивало. Café électrique и херня, от которой кишки гниют, — на закуску. В итоге у них ничего не оставалось, кроме мифа о самих себе. Были они неразрушимы, и это их уничтожало. Эд покачал головой.
— Как ты можешь так жить? — сказал он.
Но Энни Глиф уже и не жила. Глаза ее опустели, тело завалилось на бок, увлекая за собой тележку. Ему не верилось, что существо, столь полное жизни, вдруг взяло и умерло. На огромном теле блестел пот. Крупное скуластое лицо казалось лицом карлика при взгляде на мышцы плеч и шеи: портняжки обрабатывали рикш дешевыми тестостероновыми патчами. Была рикша по-своему красива, болезненной красотой. Эд пару мгновений смотрел на девушку, потом наклонился и закрыл ей глаза.
— Пока, Энни, — произнес он. — Выспишься наконец.
Тут случилось странное. Скулы ее дернулись, неуверенно задвигались. Он решил, что это обман зрения от назойливо мерцающей рекламы. Но тут задергалось и расплылось все тело, словно распадаясь на сияющие точки.
— Бля-а! — вскрикнул Эд и отскочил.
Это продолжалось минуту-другую. Сияющие точки собрались в воздухе там, где прежде расцвела реклама. Потом слились и обрушились на лицо рикши, как водопад, и оно вобрало их, как сухая губка впитывает слезы. Левая нога шевельнулась и задергалась, как у гальванизированной лягушки.
— Вот же бля! — произнесла девушка.
Прокашлялась и отплевалась. Уперлась в грязь руками и ногами, подняла себя и тележку. Встряхнулась, посмотрела на Эда сверху вниз. От ее копчика в стылую ночь уходили струйки пара.
— Со мной еще ни разу так не было, — пожаловалась она.
— Ты же умерла, — прошептал Эд.
Она пожала плечами:
— Слишком разогналась. Если разогнаться еще сильнее, поможет. Тебе куда-то надо?
Эд попятился.
— Не-е, спасибо.
— Да ну, чувак, залезай. Поездка бесплатная. Ты заслужил.
Она подняла глаза к звездам, потом опустила и медленно осмотрела мусорку, словно не веря, что оказалась тут.
— Я тебе должна. Не помню почему.
* * *
Такой безумной поездочки у Эда в жизни еще не было.
Два часа тридцать минут пополуночи: на улицах тихо и безлюдно, лишь мягко и размеренно бежит Энни Глиф. Тележка подскакивала, но чип смягчал эти эффекты, так что Эду казалось, что он скользит на глайдере и неподвижен одновременно. Из массивного тела рикши он видел только широчайшие мышцы и ягодицы, разрисованные лайкрой цвета электрик. Побежка у нее была энергосберегающая, так хоть до скончания века можно бежать. То и дело она трясла головой, и брызги пота взлетали над мягкой короной рекламного света. Тепло ее тела обтекало Эда, изолируя от ночной стужи. И от всего остального тоже, будто положение пассажира Энни защищало от мира и давало передышку от его тайн.
Когда он ей в этом признался, девушка рассмеялась.
— Твинки! — сказала она. — Вы только и делаете, что отдыхаете.
— У меня когда-то была своя жизнь.
— Все они так говорят, — сообщила Энни. — Слушай, ты не в курсе, что с рикшами не болтают? Они же на работе, в отличие от тебя.
Мимо неслась ночь: квартал закройщиков перетек в площадь Юнион-сквер, а та — в Ист-гарден. Везде сверкали объявления ЗВК. Война! — сообщали орды голограмм. — Вы готовы? Энни ненадолго свернула на участок Пирпойнт, прилегающий к деловому центру, где было так пустынно, словно война уже началась. Ателье и лавки позакрывались. Там и сям неудачники потягивали виски «Четыре розы» в пустых барах, пока культивары в грязных фартуках, протирая барные стойки, проповедовали о существенной разнице между жизнью и видимостью оной. Они так до рассвета трепаться будут, а потом разойдутся по домам в некотором удивлении.
— И что ты такого делал в той своей другой жизни? — вдруг спросила Энни у Эда. — В этой, где ты не всегда был твинком?
Эд пожал плечами.
— Одно я помню, — начал он, — что летал на дипах…
— Они все так говорят.
— Эй, — сказал Эд, — с рикшами не болтают.
Энни засмеялась. Свернула с Пирпойнт налево на Импрезу, потом снова налево — на углу Импрезы и Скайлайна. Тут ей пришлось ускориться на полмили, но темп дыхания от этого едва изменился. Язык тела говорил, что холмы для рикши — слабая перемена в жизни. Спустя время Эд произнес:
— Одно я помню, что у меня был кот. Еще в детстве.
— Да? И какого цвета?
— Черный, — сказал Эд. — Это был черный кот.
Он ясно представил себе, как котенок играет в прихожей с цветным перышком. Минут двадцать полностью отдается любой забаве, какую предложишь, — с бумажкой, перышком или жженой пробкой, потом теряет интерес и засыпает. Котенок был черный, тощий, движения его — нервные, но плавные, мордочка заостренная, глаза желтые. Он всегда хотел есть. Эд четко представлял себе кота, но про дом не помнил ничего, ни одной детали. Зато он много чего помнил из бака, но понимал теперь, что эти воспоминания нереальны в своей сияющей полноте и структурном совершенстве.
— Может, была и кошка, — добавил он. — Сестра.
Но, подумав, он понял, что ошибся.
— Приехали, — вдруг сказала Энни.
Рикша резко остановилась. Эд огляделся, вернувшись в реальность и не понимая, где находится. Ворота и заборы, влажные от конденсата, цепи звякают на приморском ветру. За ними к дюнам и песчаным тростникам уходила холодная бетонная полоса, инкрустированная дешевыми, отсыревшими от близости океана деревянными отельчиками и барами.
— Что это за место? — спросил он.
— Если клиент не указывает, куда хочет отправиться, я его сюда доставляю, — пояснила Энни Глиф. — Тебе не нравится? Мне процент от цирка капает. Видишь? Вон там.
